то дружно соглашаются, что делать надо немедленно, только непонятно что...
Якову Сауловичу все больше начинало казаться, что совещание это - просто
устроенная для него лично инсценировка, все остальные на самом деле знают
нечто остающееся для него тайной и просто тянут время до назревающих важных
событий, И Агранов, мрачно глядя в стол, изображая такую же, как у других,
озабоченность, размышлял, не пора ли действительно смываться? А то, чего
доброго, сам окажешься в хорошо знакомых подвалах, куда отправил очень и
очень многих. Единственное спасение - как можно дольше прикидываться ничего
не понимающим дураком, готовым втемную выполнять чужие замыслы.
Глава 18
Распахнулась дверь, и в кабинет стремительным шагом, бесшумно ступая по
ковровой дорожке мягкими шевровыми сапогами с высокими, почти дамскими
каблуками, вбежал Лев Давыдович, "демократический диктатор", как он сам себя
начал называть в узком кругу. Ошую и одесную от него, отстав на шаг, в ногу
шли непременные и неразлучные адъютанты-близнецы: бывший поручик
кавалергардского полка Роман Гурский и Лев Остерман (кажется, так;
представляясь, он говорил невнятно, а написанной его фамилию никто и никогда
не видел), числившийся раньше по цензурному ведомству. Гурский звенел
антикварными шпорами, рефлекторно прижимал к бедру левую руку, как бы
придерживая отсутствующий по причине неудобства в канцелярской жизни палаш,
который когда-то носил ежедневно в длинных никелированных ножнах, куда для
шика был брошен серебряный двугривенный. Чтобы мелодично побрякивало.
Его близнец, Остерман, чавкал по паркету литыми каучуковыми подошвами
малиновых американских ботинок, а в правой руке нес кожаную папку,
вызывавшую у посвященных мистический ужас. Ибо в ней хранились бумаги только
двух сортов - с приказами по ведомству о поощрении и повышении в должности
или расстрельные списки. Систему в их оглашении уловить было невозможно,
нередко обласканные в первых упоминались и во вторых также.
На френче цвета маренго Гурского и на буклированном с искрой пиджаке
Остермана одинаково мерцали кровавым рубином ордена Красного Знамени.
Недоброжелатели злословили, что и номера орденов одинаковы, то ли 666, то ли
0690. Но это вряд ли.
Обиженные реалиями классовой борьбы люди поговаривали, что близнецы,
кроме адъютантских, исполняли при Троцком и иные функции. Хотя зачем бы это
Льву Давыдовичу, имевшему двух или трех жени массу детей, впоследствии
методично и целенаправленно истребленных Сталиным не только вместе с чадами
и домочадцами, но даже и с самыми отдаленными единомышленниками? Разве что
товарищ Троцкий - банальный ситуационный бисексуал? Один из "братьев" был
высок и белокур, другой, напротив, коренаст, присадист, скорее брюнет, чем
блондин, и носил маленькие круглые очки.
Считалось, что Остерман - барон, потомок того самого канцлера
Российской империи при Анне Иоанновнс, сосланного в 1741 году Елизаветой
Петровной в Березов. Другие выводили его от Остерман-Толстого Александра
Ивановича, графа и генерала от инфантерии, отличившегося при Бородино и
Кульме. Но если это так, то становилось непонятным, отчего бароном или
графом не называли Гурского?
А если нет, то каким образом Гурский мог попасть в Пажеский корпус и
прослужить вплоть до октябрьского переворота в полку, наиболее приближенном
к особе государя? Однако если все-таки нет и генеалогия там другая, то
понятнее становится, как он (они) сумели укрепиться в окружении Льва
Давыдовича.
На фоне столь колоритных фигур Троцкий совершенно терялся, но это
входило в его замысел. Так Борис Санников, в бытность свою террористом,
всегда носил черные ботинки и рыжие краги, чтобы все смотрели, изумляясь, на
ноги и не запоминали лица...
А сзади валила беспорядочная толпа охранников и порученцев, как на
подбор длинных и тонких, не иначе как носящих под кителями (исключительно
дореволюционного пошива) корсеты, с безупречными проборами и вечными
издевательски-почтительными улыбочками, за которыми Агранов отчетливо
различал тщательно спрятанную ненависть к коммунистам и прочему быдлу, вдруг
дорвавшемуся до власти. Все они прославились своей безграничной жестокостью
при расправах с теми бойцами и командирами, на которых обрушивался гнев
"вождя и организатора" Красной Армии. Агранов был уверен, что таким образом
абсолютно безнаказанно они проявляли свою контрреволюционную сущность. Куда
ведь проще и приятнее убивать коммунистов по приказу главного коммуниста в
подвалах и у железнодорожных насыпей, чем рискуя жизнью в колчаковских и
деникинских пехотных непях.
Адъютанты сноровисто рассыпались по кабинету, замерли у каждого окна, у
высокой входной и двух маленьких, ведущих в комнату отдыха и на черную
лестницу, дверей.
Это никого не удивило и не насторожило, таков был отработанный за два
года ритуал.
- Ну, что, товарищи, какие решения приняты? Кто на этот раз мутит воду
и пытается дезорганизовать поле жение в республике? Левые, правые, эсеры
монархисты! Кто? Надеюсь, у вас уже готов план действий и составлены
проскрипционные списки? Я ждал три дня, думал) что и без моего вмешательства
порядок будет наведен У нас что, февраль семнадцатого года? Я считаю, что
каждый должен отвечать за порученное дело. Или вы Вячеслав Рудольфович,
по-прежнему надеетесь, что все вопросы должны решаться на заседаниях ЦК?
Отвечайте я жду, ну...
Менжинский начал сбивчиво объясняться, ссылаясь на действительно
сложное положение, в котором оказалась ВЧК. С одной стороны, право
парторганизаций на свободу дискуссий не позволяет применить силу для
пресечения собраний и митингов, может быть, действительно слишком бурно
проходящих, с другой - пока еще выясняется связь с этими собраниями
стихийных беспорядков, имеющих место на улицах и вокзалах, пока еще, к
счастью, бескровных. Вот как раз сейчас коллегия почти в полном составе и
собралась, чтобы обменяться имею щейся информацией и окончательно
согласовать позиции для доклада председателю СНК... И Муралов должен
подъехать с планом введения в Москве чрезвычайного положения...
Агранов смотрел на своего непосредственного на чальника и удивлялся.
Неужели и он так талантливо косит под дурака? Ведь известно, что при
необходимости Вячеслав Рудольфович умеет быть решительным, жесто ким до
садизма, бесстрашным настолько, что в лицо называл Ленина "политическим
иезуитом" и "партийным, конокрадом", и уж во всяком случае достаточно
способным аналитиком, чтобы за три дня понять, что творится в сфере
ответственности вверенной ему организации.
Троцкий, похоже, думал так же. Издевательски сверкнув стеклами пенсне,
растянул губы в улыбке.
- Понимаю вас, товарищ Менжинский, великолепно понимаю. Сочувствую
даже. Очень трудно отказаться от въевшихся привычек, тем более сразу
научиться самостоятельно принимать политические решения. В вину мы вам это
не поставим, но и рисковать не будем. Нельзя же позволить студенту сразу
делать резекцию желудка, если он еще нарывы вскрывать не научился... Я, как
более опытный хирург, вам поассистирую. Вы заканчивайте свое совещание,
принимайте хоть какое-нибудь решение, а потом, через полтора часа, скажем,
всей коллегией приезжайте в Совнарком. Там и обсудим...
Изобразив рукой общий привет, Троцкий так же стреми гельно вышел из
кабинета. Подражая своему шефу, адьютанты., сурово озираясь и подчеркнуто
гремя сапогами, заспешили следом. Последним, приостановившись у диери и
словно бы посчитав в уме всех остающихся, многозначительно хмыкнув и
приподняв бровь, удалился Остерман. И аккуратно притворил за собой створки.
Как будто боясь потревожить тяжелобольного пациента.
С минуту все напряженно вслушивались в затихающий топот.
~ Всем все понятно? - нарушил молчание Менжинский. - Тогда продолжим.
Вернувшись в свой кабинет, Агранов запер дверь, сел ca стол и
задумался. Дела даже хуже, чем он предполагал. Вот разве что... Он хлопнул
себя ладонью по лбу. Как же это он? Вся вчерашняя и сегодняшняя суматоха так
на него подействовала? Слишком вжился в избранную роль и.абыл условие своего
"союза" с Новиковым? Точнее, заставил себя забыть, надеясь, что и "заклятый
друг" его забудет? Благо почти месяц ни он, ни кто другой из его сот
рудников не давал о себе знать. А когда поступило сообщение о гибели в бою
Шульгина, не испытал ли он даже облегчения? Профессор утверждает, что
"полковник" жив? А сообщение агента из Харькова, а вырезка из газеты ?
Выходит, рано радовался? Или и здесь Удолин прав - в них сейчас его
единственная надежда... Только как связаться? Телефонного номера у него нет.
Разве только инструкция, что в случае крайней нужды послать человека в
Новодевичий монастырь и спросить Князя. Толькоко действительна ли она еще?
Столько всякого успело с тех пор произойти! Агранов выругался матерно и
вслух. Так его закрутили новые обязанности, такие неожиданные и непривычные
перед ним одна за другой возникали задачи, что даже в голову не пришло
проверить, остался ли в монастыре отряд Басманова или ушел после того , как
закончился октябрьский переворот. Для чего бы им было еще оставаться?
Значит, что? Позвонить в МЧК Мессингу, попросить выяснить, раз это его
территория и сфера ответственности, или послать своего человека?
Нет. Слишком многое сейчас стоит на карте, и неиз вестно, кому вообще
можно верить. Да и время, время поджимает. Лучше сразу самому поехать. Вот
бы деист вительно там оказался полковник Басманов, с ним во время Х съезда
партии наладилось взаимопонимание. Только сначала нужно сделать еще одно
дело.
Агранов в своих предположениях был недалек от истины. Ситуацию в Москве
сегодня рейдировал и направ лял занимающий аналогичный пост зампреда ГПУ Три
лиссер. На одном из своих последних совещаний заговорщики, тогда еще единые
в своих целях и замыслах договорились воздерживаться от стремления к высоким
постам и заметному общественному положению, оставить за собой достаточно
теневые должности, но позволяющие держать в руках все нити управления
страной. И это было разумно, позволяло, по крайней мере внача ле, избежать
соперничества, добиться укрепления "новой власти", чтобы потом спокойно
делить должности, титулы и привилегии. Им тогда искренне казалось, что они
смогут уподобиться "отцам-основателям" Соединенных Штатов создавшим великую
державу и избавившим ее от внутренних разборок и потрясений на двести
следующих лет.
И, может быть, без вмешательства извне идея оригинального общественного
устройства РСФСР, котоpoe можно было бы назвать "криптократией", имела шанс
на реализацию. Однако не вышло. Приехал человек из Лондона, и, как писал в
каком-то рассказе Аверченко, все завертелось...
От Менжинского вышли порознь, договорившись через сорок минут
встретиться внизу, возле автомобилей. В огромном, как спортзал, кабинете
Трилиссера остались трое из членов коллегии - он сам, Ягода и Артузов. И
появился из маленькой двери четвертый - человек невзрачной наружности,
похожий на гимназического надзирателя рыжеватыми усами, дешевым пенсне и
кислым выражением лица. По крайней мере так выглядел надзиратель в гимназии,
где учился Артузов. Крайне неприятный был тип.
- Он действительно думает, что готовится очередной мятеж, -
удовлетворенно сказал Трилиссер. - И запа никовал, потому что не понимает,
кому и для чего он нужен.
- О ком ты, о Троцком или Менжинском? - спросил Артузов.
