будет добровольным и экономически оправданным...
- М-да-а... - Троцкий не спеша выдохнул дым папиросы, которую курил
медленно, не скрывая удовольствия. - Честный разговор - так честный. Вы на
самом деле считаете, что в обозначенных вами условиях удастся сочетать
равноправное и взаимоприемлемое сосуществование двух таких государств?
- Так почему же нет? - Левашов на полном серьезе говорил с Троцким и
действительно был уверен, что огромное число людей, избавленных от
принуждения и имеющих свободу выбора, предпочтет социализм царству
эксплуатации и неравенства, которое и свергла народная революция
семнадцатого года. Он ведь и сам, прослужив больше семи лет инженером на
кораблях загранплавания, отнюдь не прельстился видимым благополучием
"свободного мира" и сохранил уверенность в неоспоримых преимуществах
"развитого социализма". Не во всех, конечно, сферах...
- Просто потому, что вначале на юг перебегут все интеллигенты,
технические специалисты, царские офицеры, избавленные от страха за свои
семьи, находящиеся сейчас под контролем ВЧК... Да, кстати, от одиозного
названия необходимо избавиться. Эту безусловно нужную организацию следует
назвать иначе, чтобы не вызывать у людей ненужных ассоциаций.
- ГПУ, " сказал Левашов.
- Как? Почему ГПУ?
- Главное политическое управление. Достаточно нейтрально и вполне в
духе возложенных на данный орган задач. А можно и НКГБ - Народный
комиссариат государственной безопасности... Троцкий пожевал губами, глядя в
потолок.
- Нет, первое, пожалуй, лучше. Государственная безопасность - это
как-то так... Государство и без того аппарат насилия, а подчеркивать лишний
раз его особую охрану... Нет, ГПУ лучше. Сегодня же распоряжусь. У вас есть
чувство слова. Ценю...
- Да уж... - только и нашел что ответить на этот сомнительный
комплимент Левашов.
- Однако продолжим. Царские офицеры, без которых советская армия пока
небоеспособна, торгово-купеческий элемент, за ними квалифицированные
рабочие, которым покажется более заманчивым работать за хорошую плату и вне
государственно необходимого принуждения... С кем же мы, по вашему мнению,
останемся? С деревенскими голодранцами, которые не пожелали или не сумели
воспользоваться благами столыпинских реформ, с чернорабочими,
предпочитающими не работать, а руководить производством, с тем самым
"тончайшим слоем сознательных рабочих", на которых уповал Владимир Ильич?
Вот только сейчас до Олега начало доходить, что не так уж не прав был
Новиков, когда излагал свои антикоммунистические инвективы.
Троцкий заметил его растерянность и рассмеялся тихо и благодушно.
Пожалуй, в этот момент он и поверил окончательно, что Левашов является как
раз тем марксистом-идеалистом, за которого себя выдает. Ни один агент
мирового империализма не смог бы так естественно изобразить удивление и
разочарование.
- Вот в чем ваша коренная ошибка, друг мой. Вы поверили, что каждый
пролетарий только и мечтает, как бы, ему стать достойным членом
социалистического общества. А это ведь сложный и болезненный процесс -
формирование гражданина социалистического общества из человеческого
материала, оставленного нам капитализмом. И человека нужно гнать к счастью
штыками и пулями, пока он не обретет должной сознательности. Вы ведь не
станете удивляться, если не слишком образованный больной будет
сопротивляться врачу, делающему ему экстренную ампутацию по безусловным
показаниям? Что важнее - отсечь пораженный гангреной орган или вначале
долго объяснять необходимость и "прогрессивность" такого хирургического
вмешательства? Не будет ли гораздо печальнее, если пациент-таки поймет
причины и неизбежные последствия гангрены, но уже не успеет этими знаниями
разумно распорядиться?
Пользуясь случаем, Левашов решил выполнить просьбу Берестина, который,
хоть и превратился в профессионального полководца, не забывал и своего
призвания к живописи, вообще к изящным искусствам.
- Помнится, как-то вы говорили, Лев Давыдович, что собираетесь
предложить к продаже на Западе крупную партию картин и прочих произведений
искусства из коллекций Эрмитажа и Русского музея...
- Разве? Когда я вам это говорил? - удивился Троцкий. Память у него
была великолепная, и он знал, что подобного разговора именно с Левашовым он
не вел, хотя сама идея обсуждалась с Лениным и Зиновьевым. Ленин хоть
обставлял желательность продажи оговорками, что, мол, деньги с буржуев мы
получим сейчас, и достаточно большие деньги, а после победы мировой
революции все равно сможем проданное вернуть обратно, а малограмотный
Зиновьев просто считал глупым держать под спудом никчемные куски холста в
рамах, если находятся идиоты, готовые платить за них валютой и золотом.
- Не помню, но мысль такая прозвучала. Так я вам скажу: во-первых, на
рынках Европы и Америки вы столкнетесь с большими трудностями. Прежние
владельцы, члены царствующего дома Романовых и их заграничные родственники,
готовы объявить бойкот аукционерам, и в любом случае шум будет большой и
цену вам собьют основательно. Мы же согласны приобрести у вас все что угодно
в полной тайне и по любым разумным ценам...
- Интересно, интересно... - задумался Троцкий. - Об этом стоит
побеседовать предметно, но не так же вот сразу. Я поручу экспертам
подготовить предложения...
Отдельной проблемой для Шульгина была необходимость выйти на
руководство ВЧК. Задача эта осложнялась тем, что сам он по-прежнему считался
мертвым, Новиков так и не объявился до сих пор, а больше послать на контакт
с Аграновым было некого. Хотя потребность в таком контакте ощущалась с
каждым днем все более настоятельно. Показания пленного чекиста, несмотря на
все старания Кирсанова, не позволяли установить с полной достоверностью, чей
замысел он выполнял, организуя покушение на поезд Шульгина: самого Агранова,
Трилиссера или, допустим, Ягоды. Знать же это было необходимо. Если Агранов
чист, а акция задумана и исполнена его коллегами в собственных целях, то
можно ввести в деистпие план прямого выхода на тайную международную
организацию, которая, по мнению Шульгина, и осуществляла последнее
десятилетие как минимум управление теми загадочными процессами, которые
привели и к русско-японской, и к мировой, и к гражданской войнам, а сейчас
готовилась нанести удар по врангелевской ЮгоРоссии, а одновременно, может
быть, и по троцкистской РСФСР. Если нет и Агранов вновь переметнулся на ту
сторону, придется разрабатывать совершенно новый план.
До последнего момента друзья старались соблюдать правила, ими самими
для себя установленные: использопать аппаратуру пространственно-временного
совмещения только в самых исключительных случаях. Шульгин подозревал даже,
что это морально-техническое ограничение внушено им "свыше", неважно ~
форзейлями через Антона или непосредственно Мировым разумом, однако считал
его, независимо от источника, справедлипьтм. На самом деле, перейдя к
неограниченному испольюванию установки СВП, они могли закончить войну в
гечение нескольких часов, вообще установить собственную всемирную диктатуру,
хоть явную, хоть тайную... Имея возможность проникнуть в любую точку Земли,
в любое самое укрепленное и охраняемое помещение, ничего не стоит физически
уничтожить правительство любой страны, дезорганизовать транспорт, связь,
управление, финансы, вооруженные силы, предъявить человече ству какой угодно
ультиматум и добиться его выполнен ния. И все это не вставая из мягких
кресел перед пультов левашовского аппарата.
Они неоднократно спорили по этому поводу, хотя в принципе были
единодушны: соблюдение такого ограничения - пожалуй, единственный способ
сохранить свое человеческое естество. Одно дело, если им приходилось
пользоваться достижениями инопланетных технологи аггров и форзейлей, причем
в ситуациях, ими же созданных и направленных в конце концов на защиту
человечества от вмешательства пришельцев, и совсем другое - если в решении
чисто земных проблем начать неограниченное применение средств, которые
немедленно выведут сообщество друзей за пределы норм "общечеловеческой
морали". Конкретный пример
- человек, вызвавший обидчика на дуэль (или принявший вызов), может,
конечно^ надеть под сюртук бронежилет или вообще нанять убийцу, который
пристрелит соперника из снайперской винтовки (как это приписывали и Дантесу,
и Mapтынову), но сможет ли он после этого оставаться даже в своих
собственных глазах благородным человеком? А в глазах общества, если правда
станет известна?
Посему и было решено, ввязавшись в разборки начала века, использовать
имеющуюся в их распоряжении аппаратуру лишь как средства материального
снабжения, транспорта и связи, да и то по возможности реже. Сейчас, в резко
изменившихся условиях, когда исчезли Андрей и Сильвия, а против оставшихся
группируются и готовятся к окончательной битве силы и местного мирового
империализма, и владыки всей обозримой Вселенной, Шульгин не считал разумным
жестко соблюдать добровольно взятые на себя обязательства...
Он вышел на связь с Севастополем. Круглосуточно дежурящий у включенной
на прием рации робот пригласил к "прямому проводу" Ирину.
Глава 12
Андрей, уже охваченный азартом деятельности и предвкушением предстоящих
событий, решил заблаговременно приготовиться к возможным вариантам. Он
умолчал в разговоре с Антоном о своем главном резерве, о котором не знал на
Валгалле никто. И собрался сразу после пробуждения сбегать вниз, к берегу
Реки, где за высокой скальной грядой и плавучим волноломом из стянутых
стальными тросами бревен в узкой расселине был спрятан большой мореходный
катер "Ермак Тимофеевич", в двадцать пять тонн водоизмещением, с усиленным
ледовым поясом, бронированной рубкой и двумя водометными двигателями. По
спокойной воде катер легко давал тридцать узлов. На его палубу Новиков не
поднимался с прошлой осени, когда они вернулись из экспедиции к верховьям
Реки, и теперь испытывал беспокойство, как "Ермак" перезимовал и цел ли
вообще? Воронцов, конечно, законсервировал его по всем правилам, но мало ли
что могло случиться...
Однако идти туда сейчас, в предрассветном полумраке, по извилистой
скальной тропе, кое-как огороженной капроновым леером, было неразумно, да и
оставлять Сильвию в доме одну, памятуя предупреждение Антона, никак не
следовало.
И он начал делать то, что можно было сделать сейчас, - собирать
необходимое для неизвестно сколько могущего продлиться похода снаряжение,
одновременно стараясь создать как можно более убедительную картину
торопливого бегства.
Он укладывал в мешки продовольствие, попутно разбрасывая по полу склада
оказавшиеся ненужными консервные банки, пакеты с армейскими рационами, палки
колбасы и головки сыров. Чтобы видно было, как раздраженный и очень спешащий
человек хватает с полок то одно, то другое, мельком взглядывает на этикетки
и чтото сует в мешок, а большинство швыряет в сторону, не заботясь о
порядке. Такую же инсценировку он устроил и в вещевом, и в оружейном
складах.
Когда Сильвия, наконец проснувшись, появилась на веранде, только что
умывшаяся, еще не накрашенная, в халате на голое тело - ни дать ни взять
нормальная, не один год прожившая с ним вместе жена послепраздничным утром,
Новиков уже почти заканчивал сборы, составив у перил чуть не десяток туго
набитых мешков.
