переулка. Относясь к категории "доходных домов", здание состояло из
нескольких десятков роскошных квартир в шесть, семь и более комнат, а нижние
три этажа предназначались для всякого рода частных контор, адвокатских,
финансовых и прочих... Сейчас, в частности, там помещалось представительство
богатой и влиятельной газеты "Накануне", совместно издаваемой
московско-харьковско-берлинскими сторонниками консолидации всех русских
людей на платформе "Евразийского союза истинных национал-патриотов". И
совершенно непонятно было мне, для каких целей еще в благополучное довоенное
время хозяин заказал, а архитектор спроектировал и встроил внутрь дома этот
потайной бетонный ствол, догадаться о существовании которого, из-за сложной
внутренней планировки, ни жильцам, ни обслуге было практически невозможно.
Ствол этот шел из подвала до крыши, внутри находилась лифтовая шахта и
обвивающая ее чугунная лестница. Из-за какой-то давней поломки, устранить
которую, по понятным причинам, теперь оказалось некому, лифт не работал, и
нам с Людмилой пришлось подниматься пешком четырнадцать маршей, вдыхая
затхлый воздух, пахнущий ржавчиной и машинным маслом. Которым были некогда
смазаны тросы лифта.
Через каждые два этажа в глухую стену были врезаны неизвестно куда
ведущие железные двери. Судя по покрывавшей их пыли и паутине, они тоже не
открывались очень и очень давно.
Над десятым, последним этажом располагался обширный чердак, где
размещались огромные, оснащенные чугунными колесами машины, поднимающие и
опускающие восемь "легальных" лифтов, водонапорные баки и связанное с ними
хозяйство, электрощитовые и траснсформаторные залы, многочисленные выводы
дымовых и вентиляционных труб - одним словом, все, потребное для автономного
жизнеобеспечения громадного дома. В то время в Москве общегородского
коммунального хозяйства, можно сказать и не было, всякий домовладелец
полагался на собственные возможности и предусмотрительность.
Вдобавок чердак разделялся на секции несколькими глухими
противопожарными перегородками.
Так что в этот лабиринт великолепно вписалось крестообразное помещение.
Четыре комнаты, выходящие окнами на все стороны света, соединенные двумя
узкими перпендикулярными коридорами, а на их пересечении -
лестнично-лифтовая площадка. На стенах мраморные щиты с десятком больших
медных рубильников. Очевидно, для независимого и тайного управления домовой
электросетью. Имелись здесь и туалет и ванная комната, достаточно большая
кухня, несколько кладовых с холодильными шкафами.
Установить существование этого убежища можно было только путем
тщательных обмеров дома снаружи и изнутри. Что скорее всего никому до сих
пор сделать в голову не приходило.
Я сразу представил себе сумасшедшего домохозяина, решившего жить
инкогнито в собственном доме, незаметно его покидать и так же незаметно
возвращаться. И, судя по дверям на этажах, обеспечившего себе возможность
тайно проникать внутрь чужих офисов и частных квартир.
Все это я выяснил и рассмотрел примерно за час. Насколько можно судить,
сейчас постоянных жильцов здесь не имелось, в скудно меблированных комнатах
везде лежала пыль, только в выходящей двумя окнами на запад - было прибрано,
и низкая деревянная кровать аккуратно застелена чистым бельем. Однако в
примыкающей к кухне кладовке обнаружились солидные запасы консервов в
ящиках, мешки с крупами, сухим картофелем, яичным порошком и сухарями, на
полках - не меньше сотни бутылок с еще дореволюционной водкой, шустовскими
коньяками, головы сахара, обернутые в синюю плотную бумагу, и десятифунтовые
ящички с чаем. В случае необходимости здесь можно было отсидеться не одну
неделю.
И все же вопрос, для чего солидному домовладельцу в благополучные
царские времена потребовалось оборудовать подобное убежище, оставался.
Версия с сумасшествием, конечно, отпадала. Навскидку я нашел сразу четыре
обЦяснения.
Хозяин мог быть очень предусмотрительным человеком, может быть даже
ясновидцем, и готовился к грядущим революционным беспорядкам. Не к тем, что
произошли здесь на самом деле, а гораздо более скромным, того типа, что
случились в моем мире в 1919-1920 годах.
И рассчитывал эти беспорядки пережить здесь, исчезнув бесследно на
время и наблюдая за происходящим из невидимых снаружи окон.
Другой вариант - домовладелец, носивший, кстати, немецкую фамилию, знал
о грядущей войне и приготовил в самом центре Москвы тайную штыб-квартиру для
разведчиков любезного фатерланда. Почему в Москве, а не в тогдашней столице?
А откуда мы знаем, может, и там имеется нечто подобное? Москва же в любом
случае не может не представлять интереса.
А отсюда весь город как на ладони. До самых дальних, пригородных
деревень и теряющихся в туманной дымке глухих подмосковных лесов.
Третий - уголовный. Здесь могла размещаться, к примеру, лаборатория
фальшивомонетчиков.
И четвертый - данное помещение предназначалось не для самого господина
Нирензее, а, с равной вероятностью, для жандармского управления или
каких-нибудь эсеров и социал-демократов. И построено вообще без ведома
хозяина. По сговору с архитектором и подрядчиком. Менее вероятно, но не
исключено.
В комнате, выходящей в сторону Кремля, я нашел военный полевой телефон
в футляре из толстой кожи, красный лакированный проводи которого уходил
вниз, в лестничный колодец, и артиллерийскую стереотрубу на треноге. Рядом,
на столе лежала карта города, на которую я должен был наносить визуально
наблюдаемую обстановку. Не хватало только поблизости артиллерийской батареи,
которой я мог бы давать корректировку огня.
А может быть, и есть где-то, только я об этом еще не знаю.
Вид отсюда открывался, с точки зрения туриста, великолепный.
Бесконечное пространство крыш, то красных, то ржаво-желтых, то зеленых,
двух-, трех-, пятиэтажные дома с квадратными и треугольными глухими дворами
внутри, о существовании которых я и не догадывался, проезжая по улицам мимо,
полоски и пятна покрытых осенним золотом и багрянцем бульваров и скверов...
Ни одного здания, сравнимого по высоте с этим, в поле зрения не было,
разве только торчащий чуть левее модерный серый замок универмага Мюра и
Мерилиза, семиэтажная коробка Лубянки, стена Китай-города, а сразу за ней
кремлевские башни и колокольня Ивана Великого. Если бы на ней сидел
грамотный наблюдатель с дальнобойной крупнокалиберной винтовкой или ракетным
станком, он бы сумел меня достать, а больше некому.
Я подстроил цейсовскую трубу по своим глазам, потом выглянул в коридор
и прислушался. Полная, глухая тишина. Только вдалеке - легкое металлическое
погромыхивание. Людмила, все время, пока я изучал помещение, ходившая за
мной по пятам и злобно молчавшая, решила, наконец, заняться приготовлением
обеда. Неистребимая женская сущность или просто ей есть захотелось гораздо
быстрее, чем мне.
Стараясь ступать бесшумно, но и не так, чтобы это выглядело будто я
подкрадываюсь, я пошел по направлению звука. На пороге кухни остановился.
Людмила уже успела разжечь высокую и длинную, обитую черным железом печь, за
приоткрытой дверцей полыхало алое пламя, рядом с топкой громоздилась куча
поленьев и торчала ручка совка из помятого ведра с синевато поблескивающими
кусками угля.
Сама она стояла у стола и, тихо ругаясь сквозь зубы, неумело ковыряла
плоским ножевым штыком консервную банку.
Сапоги Людмила сняла, переобувшись в стоптанные войлочные шлепанцы, но
револьвер оставила. Странные они здесь люди. Воображают, что наличие кобуры
на поясе уже повергает в страх возможного противника. Расхаживает с
отстегнутой крышкой, из-под которой торчит изогнутая деревянная рукоятка, и
считает, что это я ее должен бояться, а не она меня. Не может себе
представить, что человек с расстегнутой кобурой привлекает к себе лишнее
внимание и провоцирует желание у него этот пистолет отнят, пока он не
совершил какой-то глупости...
Ощутив спиной мой взгляд, Людмила обернулась. И, как я и предполагал,
рука у нее дернулась, возможно, и непроизвольно, к правому бедру.
Широкой улыбкой и протянутыми вперед пустыми руками я остановил ее
порыв.
- Нервы, да? Понимаю. Проще всего приковать меня наручниками к
водопроводной трубе в дальнем коридоре и ни о чем не беспокоиться. Я даже
сам сопротивляться не буду. А со своими начальниками сама разберешься...
Только пушку не трогай, слишком часто последствия бывают необратимыми.
Она снова шепотом выругалась.
- Кончай валять дурака. Я просто от неожиданности. Не выношу, когда
тихо подходят со спины. А о том, что я говорила и как себя вела - забудь.
Так было надо. Есть хочешь?
- И пить тоже, - ответил я. Что ж, если она снова меняет стиль игры -
пожалуйста. Я не догматик.
- Чем угощать собираешься?
- Разносолов не обещаю. Вот бобы с свининой. Можно найти говяжью
тушенку. Что-то овощное есть. Или омлет из яичного порошка. Не ресторан, сам
понимаешь.
- Что подашь, то и будем. Чем могу помочь?
- Банку открой, а я сковородку прогрею. Потом хлеб нарежешь...
Идиллия, можно сказать. Мы с ней выпили граммов по сто водки, причем в
ее стакане я заблаговременно растворил шульгинскую обезволивающую таблетку.
Местные консервы, на мой вкус, оказались гораздо лучше тех, что
изготавливались у нас. Отчего-то на войнах и в космических перелетах я ел
совершенно неудобоваримые продукты. Хотя, правда, тогда они мне казались
почти нормальными.
Время, пока препарат подействует, мы провели в каком-то необязательном
разговоре. Я не хотел задавать вопросов по существу происходящего, она, как
мне казалось, просто не определила для себя, о чем со мной стоит говорить, а
о чем нет.
Но вот, кажется, контрольное время вышло.
-Ванда, - тихо сказал я, - тебя ведь Вандой зовут?
Она взглянула на меня изумленно и тут же взмахнула темными ресницами.
- Да...
Смотри-ка, все получается, не обманул Александр Иванович.
- Встань. Иди, - свистящим шепотом сказал я, и она походкой сомнамбулы
вышла из кухни в коридор.
- Налево.
Она повернула и пошла в направлении своей секции.
В совсем маленькой спаленке, где едва помещалась койка, стол, комод и
два стула, я приказал ей сесть. Не до конца еще уверенный, что полностью
овладел ее волей. Однако вряд ли женщина эта способна была столько
безукоризненно изображать полную подчиненность.
- Раздевайся...
Мой приказ наложился на ее воспоминание о позавчерашней ночи, и она
начал расстегивать пуговицы своей солдатской гимнастерки со странной,
неприятной гримасой на лице, торопясь, не попадая в петли. Честно говоря,
тяжелое зрелище видеть, как сравнительно нормальный человек по твоему
приказу превращается в куклу. Валентин Терешин, который учил меня кое-каким
основам гипнотических воздействий, признанный специалист и мастер
психотехники, признавался как-то, что ремесло патологоанатомов кажется ему
более достойным и приличным. Покойники хоть не ходят и не склонны в случае
чего предЦявлять претензии. А с его пациентами бывало всякое, если как
следует вспомнить...
Но он же говорил, что охотно взял бы меня в свою лабораторию, мол, у
меня сильный, хотя и не стабильный "эффект внушения". Слава Богу, я
отказался, хватит с меня и того, что этот эффект я успешно реализую путем
воздействия на зрительные и слуховые нервы потребителей моего литературного
творчества.
