ся страх, усугубляемый полумраком захламленной и чужой, пахнущей неживым
комнаты. Он не любил ночь с ее непонятными, а потому неприятными звуками
и движеньем, измененными формами и объемами бытия. По ночам он всегда
только вспоминал свои старые детские страшилки, и они, в его взрослом
состоянии, становились еще страшнее и реальнее.
Юра старался не поворачиваться лицом к окну, надеясь на то, что то -
которое там - будет более благосклонным к его спине. Он начал думать
(всеѕтаки это казалось безопасным): а есть ли на кухне электрическая
лампочка...
На улице, как показалось, ктоѕто закашлялся. Он заворочался, поджал-
ся, рассчитывая на возможное собственное несогласное движение. По облуп-
ленным, с неприличными надписями и картинками, стенам заплясал белый
световой круг фонарика. Никодимов раззявил рот, вдыхая глубже и полнее
воздух...
- Я так и подумала, что ты здесь, - с усмешкой произнес женский го-
лос, и яркий круг деликатно остановился рядом с лицом Юры, отблескивая
на железной спинке кровати. Он икнул, извинился и, прищурившись, обнару-
жил напротив давешнюю продавщицу.
- Вы? Евдокия?
Женщина засмеялась:
- Нет, Елена Прекрасная.
- Да. Спасибо. Да.
Она засмеялась громче и дернула его за рукав куртки:
- Пред тебя только сюда и мог засунуть. - Сморщилась, брезгливо уви-
дев бутылки, небрежно узнала:
- Сам поил или председатель угощал?
- Впополам.
- Ну да ладно, потом посмотрим, - чтоѕто неопределенно подтвердила
Евдокия сама себе и настойчиво сказала, - пошли.
- Куда?
- Ко мне. Неужели ты в этом свинарнике собираешься жить?
- Нет. То есть не знаю. А муж?
Она опять засмеялась:
- Потом увидим. Пошли.
Никодимов себе на удивление твердо встал, нашарил шершавый и холодный
рюкзак, и они осторожно тронулись к выходу. Евдокия впереди, Юра сзади,
стараясь не дотрагиваться, чтоб не обидеть случайно, до женщины. Вышли
на полустоптанное земляное крылечко. Было зябко, заходящее солнце резко
вычертило на горизонте кайму леса и небольших гор, по речке стелился
рваный, мотающийся под легким ветерком туманчик. Брехали лениво собаки.
Евдокия молча и не оглядываясь пошла по тропинке, Юра, спотыкаясь, поб-
рел следом.
Обойдя три дома, нырнув под низкие ветки разросшейся густо акации,
они оказались перед низкой калиткой, слаженной из редких, крашенных жел-
той краской, штакетин.
Евдокия приглашающе широко распахнула, пропустила Юру вперед, закрыла
на крючок и сказала:
- Сначала, вон, в баню, видишь? - Махнула рукой в сторону. - Чистое
белье имеется?
- Да.
- Хорошо. Помоешься - заходи в дом. - И пошла вперед к темнеющей,
пахнущей молоком и хлебом, неопределенной формы глыбе.
Никодимов свернул направо, к бревенчатому, с торчащей из щелей ватой,
домику, из трубы которого валил горьковатый, белесый дым. Радостно рас-
пахнул дверь, быстро скинул одежду в скромной и весьма холодной прихожей
и заскочил, торопясь, в нутряное, жаркое тепло основной комнаты. Одуряю-
ще пахло распаренной березой и горелыми сосновыми и, по всей видимости,
он не мог точно определить, дубовыми полешками. Середину помещения зани-
мала широкая, беленая, сооруженная из саманных кирпичей русская печь.
Посередине ее широкого тела был встроен чугунный котел, эдак ведер на
восемьѕдевять, внизу была - приемистая топка, к полу прибита жестянка,
на которой лежали грудой еще дрова. Напротив печки, к бревенчатой стенке
были прибиты две достаточно вместительные полати, причем верхняя оказа-
лась как раз напротив аккуратно сделанной в трубе юшки. На влажном и
прохладном полу стоял пустой тазик и тазик с горячей водой, там, придав-
ленный гранитным камушком, распаренно вздыхал зеленый, с длинненькими
разомлевшими сережками, березовый веничек. А чуть сбоку умостилась ка-
душка с холодной, мягкой, на удивление, водичкой. Юра вначале тщательно
потерся небольшой мочалкой, обнаруженной вместе с душистым импортным мы-
лом на подоконнике в прихожей, облился, смешав ковшиком горячую и холод-
ную, водой. А потом, наконец, дрожа, потянулся к венику. Вытянул, поню-
хал, прижимаясь целиком лицом к горячим и благоухающим веткам, стряхнул
осторожно остатки влаги в угол и, не торопясь, приступил... Постоял,
небрежно поохаживал ступни, колени, прошелся вкруг тела, поохал слегка,
перешел на нижнюю лавку.
Передохнул и еще раз прошелся вкруг, приучая и согревая телесную сущ-
ность.
Крякнул и полез на вторую лавку. Крепко постукал, погукал, поприкла-
дывался с силой и наслаждением, спрыгнул стремительно и бухнул на голову
поток, показавшейся ледяной, воды, заранее приготовленной в тазике. И
повторил, а потом и веник окатил холодной водой и вновь вспорхнул на
вторую полку. Резко, пока были холодными руки, раскрыл юшку, вдохнул но-
сом раскаленный воздух, ударивший по нервам и телу солнечным жаром, и,
размахнувшись исступленно гибким размягченным букетом, ходко пошел, по-
шел, погнал ударную волну по плечам, спине, ссохшейся волосатой груди,
вздрагивая и ругаясь не обидными словами (почемуѕто чувствовал, что
нельзя обидными - нельзя); задрал ноги повыше - с яростью припечатал
ступни несносным бьющим и бьющим из юшки яром.
Березовые ветки жгли пальцы, волосы встали дыбом, и было ощущение,
что начали медленно тлеть. Тогда он спрыгнул вниз и засунул голову в
мгновенно ставшую теплой воду. Еще раз, через силу, залез наверх и, уже
сомлевши, с трудом закрыл заслонку, похлопался утомленно и елеѕеле сполз
вниз. Полежал отрешенно в предбаннике, зашел - окупнулся, вышел оконча-
тельно, вытерся, оделся.
Вышел из бани, придержал дверь, чтоб не стукнула громко, и побрел к
дому, радуясь ощущению невесомости в чистом теле. А изѕза легких на вид
облаков выглянул узенький молоденький серпик Луны, освещавший все же
дрожащим, трепетным серебристым светом тропинку...
Из приобщенных к делу вещественных доказательств ЖАЛОБНОЕ ПИСЬМО ВЕ-
ЛИКОМУ!
Дорогой, уважаемый, любезный и любимый... Вы - извращенец (без воск-
лицательного знака, интонация спокойна, как дело давно обдумываемое и
совершенное. - Авт.). Вы - субъект с нетривиальной внутренней любовной
ориентацией, которая, безусловно, и вызвала, вытянула, вызволила к све-
ту, опубликовала Ваши внутренние наклонности, чудность которых никоим
образом не прокомментирована и не замечена политически ангажированными
критиками и публицистами всех мастей, времен и расцветок, привыкших ду-
мать только и лишь политическими или там общественноѕсоциальными катего-
риями; не умеющими опускаться до таких высот, как телесноѕвнутренний мир
отдельных людишек, затесавшихся между глобальными построениями вождей и
теоретиков общечеловеческих счастий. И я Вам зело собираюсь раскрыть на
это глаза, основываясь между прочим на Ваших произведениях. Ведь удиви-
тельность состоит не в том, чтобы расписать и разложить по полочкам би-
ографию: и творческую, и личную писателя; а в том, чтобы раскупорить ГО-
МУНКУЛА, заключенного в самом тексте, выброшенном на прилавки (а тем бо-
лее ходившем в рукописных свитках - почти по Гоголю - заколдованные
свитки - а?). Душа книги - чем не очередной извечный русский вопрос для
обмусоливания русской же интеллигенцией? Вот токмо как вынести его на
всенародное обсуждение? А подумать - имеет, наверное, данное постановле-
ние право на парочку исторических веков.
5
Признаюсь - мое письмишко несколько эпигонское, ведь Вы сами, помнит-
ся, толканули нечто подобное в свое время. К тому же это не первый мой
опус. Еще парочка, в стихах (героический эпос на тему "Да здравствует
команданте ЧЕ.
Руки прочь от боливийских партизан") и прозе (в стиле Борхеса), были
направлены в ряд московских толстых журналов, но, как Вы догадываетесь,
оттуда были присланы (а некоторые и вообще ограничились вежливым анг-
лийским молчанием) короткие инструкции за подписью второстепенных деяте-
лей культуры, что и как и сколько и кому надо подправить, переменить и
увесить... желательно в "зеленых".
Да! И стоит ли нам беседовать о морали и нравственности? По зрелому
размышлению современное человечество, и в особенности, как это и не фан-
тастично, отдельные индивидуумы далековато ушли от этих проблем. Да и
являлись ли они проблемами, так сказать, во временном исчислении? Вот
Ваш герой (кстати, в книге с весьма фривольным названием, не находите?)
состоит в больном самочувствии. Нет, так чтоб о вечном подумать, о, из-
вините, Боге, а у негоѕто воля к жизни возвращается только после прос-
мотра нагого женского тела.
Гораздо смахивает на греков, у которых не было протяженности, прост-
ранства.
Античная душа - тело. Ваш же герой в этом смысле ведет себя подозри-
тельно, поскольку он есть Ваша внутренность, Ваша незыблемость, иначе
Вам просто не о чем было бы писать. И получается - Ваша внутренность, то
бишь душа - это тело, бессознательно выпирающее из всех пор Вашей вели-
кой души.
А вот там, где я сейчас живу, душа - развалины, перемещаемые и пере-
носимые за спиной, передаваемые из рук в руки, изо рта в рот. Купил
"Киндерѕсюрприз" - съел, а в яйце - кусочек крепостной стены, башенка и
королева, надрывно плачущая о прежних временах счастья. Но люди не тушу-
ются. Приведу пример.
У нас в деревне живет дурик. Не в том понимании, что он больной чело-
век, а в том, что он не осознает тех мотивов, которые бросают его на
нормальные, с точки зрения любимых Вами, по крайней мере словесно, дере-
венских жителей, действия, но абсолютно не поддающиеся дешифровке и ре-
конструкции с точки зрения не любимых мной интеллигентных размыслитей.
Он трудится в районной газете "Из Искры возгорится пламя" в качестве
ответственного секретаря. В облике проскальзывает чтоѕто нордическое:
белокур, подбородок утюжком и выступает твердо вперед. Ему за тридцать.
Женат третьим браком на шестнадцатилетней девочке, подхваченной им со
школьной скамьи.
Любит, можно сказать, это его страсть, посещать в выходные сельскую
дискотеку.
Причем начал ходить в народ с младенческого, как и все сверстники
(мои и его), возраста.
Слегка отвлекусь. Вы знаете ли чтоѕто подобное деревенским дискоте-
кам, особливо в их исторической протяженности?... Я - нет, это нечто не
поддающееся рациональному вникновению и чувственному охвату. Скорее оно
похоже на первобытные ритуальные танцы, в сочетании с глобальностью аме-
риканских президентских выборов, немедленно брачующихся пар. И мой, наш,
ответственный секретарь раз в месяц, на спор, любители находятся всегда,
раздевается догола и гордо шествует на дискотеку, традиционно производя
неописуемый фурор. Сделав своеобразный круг почета, он возвращается на
улицу, одевается и с чувством выполненного долга, тут же, вместе с про-
тивником по спору, выпивает из горлышка бутылку водки. Кстати, в газете
на правах энтузиаста он ведет еженедельную рубрику "НАШИ ЦЕННОСТИ"...
В конце добавить ключевую фразу: "Да, а на что я жалуюсь? На то, что
меня не понимают? Или на то. что я не понимаю?".
6
Глава 2. Деревня и окрестности Большие самолеты, да даже и "кукуруз-
ники" сельхозавиации, над деревней не летали. Какѕто не стремились к ней
и птичьи стаи, не соблазняемые, как обычно, человеческим жильем и воз-
можностью быстрой добычи корма. Ежедневно кружил над домами лишь яркоѕ-
черный, самодельный дельтаплан когоѕто из местных жителей.
Никто никогда не видел взлета, но тем не менее черный парус регулярно
появлялся в деревенском небе в 13. 00, а через час плавно снижался к за-
падному углу Подпольного.
Так вот, если взглянуть на деревню с высоты полета этого дельтаплана,
то можно обнаружить, что построена она неведомыми строителями с какимѕто
определенным, не расшифрованным смыслом. Хотя вполне вероятно, что умыс-
