Удивляются мои удивления, где-то в стороне, поодаль, они больше не
ожидают меня. Я подарил им судьбу, я породил и воспитал их, и я им больше
не нужен и они мне. Им не понять меня, потому что я сам порожден
удивлением, сам удивление, и мне стало скучно, а мои, такие
осамостоятельнившиеся, удивления ныне обездивились, они, как и я прежде, -
хотят и мечтают. А я лишь завидую им! Потому что есть им чему
удивляться...
Поздно... И хотелось бы, да не вернешь обласканность обратно. И как
бы я сейчас проорал на всю планету Земля: не притрагивайтесь ни к чему,
люди! Не касайтесь ничего на свете! Не обласкивайте - не привыкайте к
удивлениям, пусть они будут и будете вы.
К чему делать удивления насчастными, как, впрочем, делают несчастными
нас они.
Но никогда и никто не внемлет моему крику, и правильно сделает,
потому что... всегда так будет: что-то порождает что-то.
Кто-то перестает мыслить нами, и тогда мы начинаем... мыслить
удивлениями...
Неожиданно вспомнилось мне о Корщикове...
Раньше я лишь помышлял о встрече с ним, а тут, после моего первого,
отчаянного контакта с Юрой на Земле, когда я так внезапно побывал в
планетной обители человека - физическом теле - и на самом изломе
сдержанности удалился обратно в просторы невозмутимого ожидания, когда я
снова, у вселенского микрофона Луны сейчас поразмышлял о своей
вседоступности и проникновенности во все, мне безумно, неуправляемо
одержимо захотелось во что бы то ни стало испытать неповторимое торжество
удивления!..
И я, абсолютно без колебаний, как сплошной поток устремленности,
обратился в глубинный полет, в космос.
Я уносился без управления, и лишь только цель - увидеть Сашу
Корщикова, как бесповоротная Вера, остановилась во мне в это бесконечное
мгновение. Я словно первратился в плоскатика, которому никак нельзя было
обернуться назад, да и некому было оборачиваться, плоскатик не имеет
объема; я, как зеркальная поверхность - отражал свою цель, и все...
И тут вспыхнула в зеркальном переди, в отраженном пространстве
Вселенной, среди космических иероглифов созвездий, как ослепительный
тоннель, разрастающийся во все мое беспредельное видение, звезда. И в
следующее мгновение я почувствовал, что начал таять, растворяться в ее
чувствительно чистом свете.
И тут..
Ослепительный свет словно ожил, самостоятельно отслоился от меня, и
мы зависли неподалеку друг от друга...
Неожиданно, отрезанный черным бездоньем космоса, в котором парил
невесомо я, свет обратился в мириады красочно мерцающих квадратиков, они
ужимались и разрастались, суетливо кишели.
И вот...
Квадратики растворились. А на их месте возникло вселенское видение:
облокотившись на покатую поверхность массивного деревянного стола, сидел в
пристальном чтении человек, спиною ко мне, под ним будто разрастался
резными виноградными лозами стул и зеркалился пол из небесно-голубого
мрамора, а книга, на страницах которой построчно пробегали его глаза -
едва уловимо человек покачивал головою - книга нежно светилась, искорки
висели над нею, перламутровыми переливами сиял переплет.
И все... И вокруг светоносная пустота...
Смутно я начинал узнавать читающего. Какое-то время моя догадка
стояла рядом, но почему-то не решалась открыться.
Наконец...
"Корщиков!.." - неудержимо взмыслил я.
- Саша, - позвал я учителя.
Человек медленно полуповернул ко мне свое лицо, несколько озадаченных
мгновений молчал, потом, так ничего и не ответив, отвернулся, поднял
правую руку и обратил ее раскрытую ладонь, с раздвинутыми пальцами, в мою
сторону, как бы останавливая тем самым дальнейшие мои действия, словно
упредил - не мешать...
Корщиков опустил руку на стол, продолжал читать. Еще некоторое время
задумчиво стоялось на мраморном полу мне, сознание прорывалось, убеждало
все-таки обратиться к учителю. Но... Я не согласился на это.
Я уплотнил свою волю и единым желанием оттолкнулся от намагниченного
чувствами воспоминаний энергетического построения сущности Сашиного бытия,
теперь намагниченного моими чувствами воспоминаний, но и пропитанного, как
я незримо ощутил, чем-то неведомым еще мне, предстоящим, подлежащим
осознанию.
Опять я вернулся поближе к физическому плану Земли...
Земля будто заострилась вниманием ко мне. Я тоже склонился к ней всем
своим существом. Я не знаю, сколько я находился в остановленном состоянии,
созерцая планету. Множество чувств, и все родны и доступны. Бесчисленное
количество ощущений, словно шевелящиеся щупальца, тянулись ко мне -
всосаться, впиться в меня. Совсем другой показалась мне колыбель моего
земного тела: бессмысленное копошение, все мысли, если таковые случаются
там, на земле, в присосках чувств и ощущений, они бессильны, но тянутся
друг к другу, и только лишь догадка, что их обронили сюда, оставляет за
ними право одиночить на планете.
Если человек не хочет - он уходит, приспосабливается или просто лжет.
Лгать и приспосабливаться я не стал. Я ушел.
Мое стремление во что бы то ни стало вернуться в земное тело было
всего лишь ублажено многочисленными поцелуями ощутительно чувственных
присосок - этого крохотного невежественного спрута земли. И я даже не знал
сейчас, зачем... зачем я все так же хочу вернуться? Ведь мне давно уже
этого не нужно, ведь я уже не смогу больше жить вне этих вседоступных
просторов Астрала!
Я находился в естественном изначалии, в естественном положении
человека, ушедшего, некогда покинувшего социум и живущего соками природы в
лесу. У него были денежные сбережения в банке, и он ими пользовался,
расплачивался, платил за всевозможные поцелуи присосок, но к чему ему
теперь деньги, они остались там, среди таких же, как он когда-то, они еще
числятся за ним, принадлежат ему, но зачем... зачем ему они: придет время,
и об этом человеке забудут, а деньги, некогда его деньги, прейдут в
распоряжение стихий. Так и мое тело, которым я ежесекундно расплачивался
на земле, тоже умрет для меня. Огонь, вода, земля и воздух - вот что
останется от моего земного тела.
Итак, я уже не знал точно: действительно ли мне было теперь так уж
необходимо нужно вернуться на физический план. Я забыл, для чего трачу
столько невероятных сил на то, чтобы всего лишь возвратиться в прошлое.
Ведь что-либо ясно понятное всегда означено минувшим.
Но Юра! Я позвал на помощь близкого, друга, и он распахнуто скользнул
по моим стопам. Да, сейчас, если и есть какой-то смысл в моих действиях по
отношению к Земле, то это...
Нет. Не только так. Я забыл... о Наташе.
Я не любил ее, как если бы она была человеком, но я любил ее, как
есть она - моя тайна.
Я тут же ринулся все-таки в прошлое, ибо есть своя прелесть и в
бессмысленности, наверное. Я ринулся в прошлое настоящее, в уже
переболевшее мною множество вещей и предметов, эмоций, и чувств. И
вскоре...
Я несколько взмыслил физический план, призраком просочился в его
многолюдных окрестностях. Я даже не знал, где я нахожусь, одно лишь
осознавал уверенно, что это город моего рождения, и в нем покоится мое
земное тело, и неподалеку от него живут Юра и Вика, моя мама, Наташа и
Сабина.
Смутно я огляделся по сторонам. Невероятно! Раньше мне никогда не
удавалось в астральном теле своем созерцать планету так же, как это я мог
будучи в объеме земного тела, но теперь я великолепно все видел! До тех
пор пока я испытывал необходимость в обладании физическим планом - я не
обладал им, и как только я отказался от этого, отвернулся, пошел прочь, но
как-то ненароком, в безразличии обернулся - увиделось все, и пришло
обладание. Я отказался от обладания физическим планом, но сейчас оглянулся
на него без жажды и прозрения...
Когда я более осмысленно осмотрелся, куда я попал, - догадался: я
нахожусь в подвальном помещении. "Какая-то организация?" Деревянный стол в
шелухе отслоившейся лакировки, на него навалено множество женских сапог,
два небольших квадратных окна почти под потолком забиты фанерой и прочно
заштрихованы металлической решеткой, распахнутый диван у стены, с
замусоленной обивкой, на диване сидит какой-то мужчина: усиленно потирает
виски, жмурится, не открывая глаз, а у его ног валяется несколько пустых
спиртоносных бутылок.
Если бы он сейчас открыл глаза, он наверняка увидел бы меня, я не
сомневался в этом, и тогда, понимая, что могу быть замечен, я шагнул за
старинный громоздкий шкаф и продолжал подглядывать за сидящим на диване
человеком сквозь этот шкаф. Мужчина сидел брюзгливо, ему было лет сорок. В
угол дивана забился вопящий магнитофон, будто ему дали пинка. Посредине
комнаты прямо на полу стояла настольная лампа, она охватывала диван своим
светом, жестко светила мужчине прямо в лицо, как на допросе. Наконец
мужчина отщерил свои глаза, прищуренно рассмотрел руки, потом пару раз
слегка приподнял свой увесистый мешок живота и оставил его лежать на
коленях. Позади сидящего на диване лежал еще один голый человек, девушка,
но когда она приподнялась на локти и слепо улыбнулась в сторону лампы, я
увидел, что это была не девушка, еще не девушка: это была совсем юная
девочка-подросток. Она села рядом с мужчиной, зевнула и протяжно
потянулась. Тогда ее сосед наклонился к магнитофону и немного приглушил
громкость. Теперь, если бы сидящие на диване стали разговаривать между
собой, их истомные голоса мог бы разобрать и я.
- Детка, - обратился мужчина к девочке, - сапоги выбери себе там, на
столе, - он небрежно махнул в сторону, будто повелитель этого подвала.
- О-о! - воскликнула юная женщина, ей всего было лет тринадцать на
вид. - Малыш мой расщедрился, - восторженно проорала она ему в ухо и
укусила за это же ухо.
- Ты что! Оху..., дура, - мутно проговорил он и тяжеловесно отмахнул
ее, слово бабочку. Она свалилась на пол и расхохоталась, катаясь по полу
перед лампой. Бутылки, позвякивая, раскатились по сторонам.
- Встань, сука, потом я сосать тебя буду грязную.
- Пусть лучше он у тебя встанет, - снова расхохоталась она.
Девочка подползла к нему поближе, ухватилась за его колени и
подтянулась, ее голова возникла между ео колен.
- Помочь? - дерзко вопросила она.
- А-а, - брезгливо протянул он и, раздвинув колени, развалился на
диване, его живот метнулся налево и отвис на правый бок. Посматривая на
прибалдевшего партнера, девочка, стараясь не шевелиться, дабы не
насторожить его, пошарила рукой под диваном и через некоторое время в ее
руке оказался флакон лака. Она оттянула на себя доселе обвисшее мужское
достоинство, ее рука пьяно пошатывалась, девочка прицеливалась...
прицеливалась и... лаковая пыль, всшипев, змеино вспенилась между ног
мужчины.
- А-а, га...! Г...гадина! - бессильно пытаясь подняться, завопил он.
- Что ты делаешь, стерва!..
- Лакирую, чтобы стоял, - надрывно реготала она.
- Ладно, - словно пережевывая слова, сглатывая одышку, сказал
мужчина. - Тьфу, - отплюнулся он. - Пошла вон... кому сказал, сапоги
посмотри. Слышишь?
- Любые? Взять могу...
- Бери, дарю, сказал.
- Надо же, - расшвыривая по комнате разноцветные пары сапог,
рассуждала девочка, зябко пошатываясь у стола.
- Ты что, ху..шь, - будто взмолился мужчина, когда одна пара сапог
отшарахнулась ему на живот.
- Ты все равно богатый, малыш, я просто кайфую от твоих бабок.
- Ты думаешь, они мне легко достаются? Я пашу, как пидар, за них. Ну
