жалею потому, что не было бы у меня сейчас Вики, а меня не было бы у Вики.
И я не пришел бы сегодня к той, вчерашней озорной девчонке в гости...
Теперь я сидел в гостях, в уютном кресле с подлокотниками. Вика
возилась у себя на кухне: готовила чай для нас. Я погрузился в
воспоминания...
Неожиданно вспомнилось, как Вика заплакала, когда она выходила из
своей квартиры в свадебной фате, и увидела меня: я спускался вниз по
лестнице, и только на мгновение мы переглянулись, и все было ясно еще
тогда... Вика разревелась, все думали, что от радости, но я-то знал от
чего!
Не по своей воле судьба определила ее замуж тогда. Тот щуплый
субъект, который вышел в приличном костюме из квартиры вместе с Викой в
качестве ее жениха... За несколько месяцев до свадьбы, со своим дружком,
он затащил Вику в подвал нашего дома, там ей сделал укол и насиловал как
хотел...
Через два месяца мать Вики узнала об этом, она встретилась с
родителями того субъекта, и было решено: сыграть свадьбу... А что
оставалось делать, Вика оказалась беременной...
Судьбу Викиного отца я не знал, да и кто был ее отцом, я тоже не
знал. Она уходила, ускользала от подобных разговоров, а я не настаивал.
Викина мама оставила эту двухкомнатную квартиру молодоженам, а сама
уехала в деревню, где когда-то родилась и жила, уехала к своей старенькой
маме. И даже после развода дочери с мужем-наркоманом она не вернулась в
город. Ей очень хотелось и верилось, что дочка найдет еще хорошего
человека, снова выйдет замуж и будет счастлива. Она не возвращалась, чтобы
не мешать дочери заново устроиться в жизни, хотя Вика слезно скучала по
ней и укоряла ее за это в письмах...
На одном этаже с Викой в соседней однокомнатной квартире проживала
добрая, ласковая старушка, бывшая учительница Мария Федоровна. Ей,
наверное, было уже под восемьдесят! Но она, худенькая и суетливая, жила
независимо от своего возраста и была настолько заботливым человеком, что
даже свои болезни словно оберегала от дурного глаза, заботилась о них, и
болезни - уважали ее, не одолевали мучительно, а приходили к ней, как
старые приятели на огонек.
- Вот и сердечко расшалилось опять, словно детство вспомнило, -
говорила Мария Федоровна о своих, иногда случавшихся сердечных приступах.
Мария Федоровна очень любила Оксанку, "Викину дочурку", как говорила
она. С откровенным удовольствием выручала Вику эта старушка: присматривала
за ее крохотной девочкой. Благодаря чему мы с Викой могли безболезненно
проводить свободное время по своему усмотрению.
Вот и сейчас Оксанка была в гостях у Марии Федоровны...
Мои размышления прервались, в проеме двери возникла Вика. У нее в
руках был поднос с чайным сервизом.
- Ну, вот и чай! - воскликнула она.
- Ее нельзя понять со стороны! - заговорил я. - И календарь она имеет
свой, - я широко развел руки, - Где сроки будней каждому ины. Я от любви
полжизни - ВЫХОДНОЙ! - громко и весело продекламировал я.
- Ах так! - улыбчиво удивилась Вика. - Я, значит, там, на кухне
стараюсь себе, стараюсь, а он, бездельник, оказывается, уже полжизни
ВЫХОДНОЙ! Да еще от чего, - от любви! - игриво выкрикнула она последнюю
фразу.
- Да что вы, мадам, - развлекательно оправдался я.
- Ну, я тебе сейчас устрою Великие Будни! - радостно прошипела на
меня Вика.
Быстро поставила поднос на стол и погналась за мною, а я убежал от
нее на балкон и закрылся там на шпингалет: показывал язык, строил рожицы
через мутное стекло...
Вначале, когда я пришел сегодня к Вике, она взволнованно выслушала
мой рассказ о посещении отделения милиции. Но успокоилась, поняв, что
ничего страшного не ожидается.
- Если тебя из-за веры преследуют, то это благородные муки, Сережа...
- сказал она и поддержала, - да Бог с ними со всеми! Неужели ты пропадешь
без их должности. Пусть еще поищут такого директора!.. Если что, приходи
работать к нам в парк!..
- Все! Сережа! Хватит... Чай остывает... - кричала в мутное окно
Вика.
Я оставил свои шалости и вошел в комнату, и мы с Викой обнялись.
- Любимый человек мой... - прошептала она возле моего уха.
Раздался телефонный звонок... Вика подошла к аппарату и сняла трубку.
- Да, - сказала она. - Да, сейчас, одну минутку, - и она прикрыла
микрофон трубки своей узенькой ладонью, обратилась ко мне. - Это тебя,
Сережа.
- Кто? - спросил я.
- Какой-то Иван, - сообщила Вика и подала трубку мне. А я уже подошел
и легким движением подхватил трубку из ласковых рук.
- Алло! - огласил я свое присутствие у аппарата.
- Алло! Здравствуй, Сергей, - сказал Иван.
- Здравствуй! - ответил я.
- Послушай, тебе Корщиков не звонил? - поинтересовался Иван таким
тоном, словно он стоял сейчас на том конце провода и озирался по сторонам,
высматривая засаду.
- Нет... - ответил я и поинтересовался в свою очередь, - а что
случилось?
В это время я увидел, как Вика приостановилась у кресла и стала
прислушиваться к моим словам. Теперь и мне приходилось говорить, будто за
углом засада... Больше всего я беспокоился о том, что Иван может спросить
что-нибудь такое, на что в присутствии Вики отвечать я не смогу. Но я
успокаивал себя: "Иван благоразумный человек!" Однако я вслушивался в его
голос настороженно и отвечал медленно, вкрадчиво анализируя свои слова.
- Слушай, Сереж, - говорил Иван, - если тебя вдруг позвонит Корщиков
и будет предлагать коврик, то ты ни в коем случае не покупай его!
- А почему? - спросил я.
- Тебе надо отходить от них! - сказал мой учитель.
- От кого? - спросил покорно я.
- От Корщикова и от Ани, понятно? - внушительно определил Иван.
- Да... А почему? - не сопротивляясь, все так же покорно спросил я.
- Об этом потом, при встрече! - утвердил учитель.
- Хорошо, - согласился я.
- Ну пока, - попрощался Иван и повесил трубку.
Я тоже положил трубку и посмотрел на Вику, и улыбнулся ей, а сам
подумал: "Я не успел спросить, что за коврик?.."
- Давай пить чай, - сказал я Вике.
- Что-то не так? Зачем он звонил? - спросила она.
- Не обращай внимания, - это с работы. А на работе, сама понимаешь,
всегда каждый день какая-нибудь кутерьма!
И тут я вспомнил еще и о пропавшем магнитофоне, но сразу же
отмахнулся от этой вчерашней, тяжеловесной мрачности...
Мы с Викой сидели друг возле друга, и пили чай, и переглядывались.
Жила Вика скромно. Ничего особенного, дорогого, как и лишнего в ее
комнатах не находилось.
В одном углу в комнате стоял на тумбочке с отпиленными ножками
черно-белый телевизор "Крым", в другом углу висела икона, под ней горела
лампадка, в противоположном углу несколько книжных полок, поставленных
прямо на пол друг на дружку, в последнем углу на стуле чернел телефонный
аппарат, а посредине комнаты - два старых кресла и невысокий стол.
В соседней комнате находились две кровати: одна большая, деревянная,
а другая маленькая, детская, тоже деревянная; был там еще шифоньер и
трельяж...
Странное дело, но сегодня я начал видеть Вику по-иному. Я сидел и пил
горячий чай, и во мне просыпался художник. Я словно отделился от того, что
видел раньше, и заново созерцал Вику. Я старался не мешать Вике быть или
объявиться в моих мыслях такой, какая она была высвечена этими молчаливыми
мгновениями чаепития. И я видел Вику заново: осмысленные карие глаза,
отточенная фигура, мягкие, невесомые жесты, милый овал лица, цветение и
магнетизм аромата вокруг нее, а эти губы, а волосы, спадающие на плечи,
всегда будто тают у меня в руках...
- Мы по соседству жили и любили. Мои ладони бережно так плыли у
девочки по трепетной груди. И тайна ожидала впереди... - невесомо и сладко
продекламировал я.
Вика встала с кресла, поставила свою чашку с недопитым чаем на стол,
подошла ко мне, села на колени, и обняла меня за шею, и тихо попросила:
- Прочти мне еще что-нибудь... - и она, как малыш, прильнула ко мне
всем своим телом.
- Я прочту тебе "Лунную балладу", - задумчиво сказал я, немного
помолчал и, вздохнув, заговорил: "Я шел. Светил мне серп Луны. К себе
любовь - колдунья звала. Я усмехнулся. Предрекала: "Пути настанут
солоны..." Бросал я вызовы годам, все шла колдунья по пятам. Луна росла и
шаром стала. И шаг замедлил я, устало, и осмотрелся в первый раз: колдуньи
лик меня потряс! Обветрен я, она все та же, как мне в отместку молода, и
не влечет уж, как тогда... "Ты шаг за шагом шел от жизни, - она сказала в
укоризне. - Ты усмехнулся, был невежда, теперь тебе - одна надежда!.."
"Колдуньи облик дивно стих, в глазах ее иные толки. И только лунные
осколки сверкают серпиками в них... Теперь, в исходе полнолунья, - мне
солоно. Молчит колдунья..."
- Сережа, - прошептала Вика.
- Я здесь, Вика, - отозвался я.
- Я люблю твои волосы, - заговорила она, близко рассматривая меня. -
Я люблю твои карие глаза, я люблю твой курносый нос и ямочки на щеках,
когда ты смеешься, я люблю твое тело. Я вся пропахла тобою, Сережа,
Сереженька...
- Как долго мы рисовали друг друга, - прошептал я.
Сердцебиение времени истощало чувства. Мы оба устали, мой обновленный
взгляд скользнул по зеркалам трельяжа. Передышка... И снова сердцебиение
времени, и снова передышка, и теплота успокоения...
Когда я поднялся к себе в квартиру и только успел раздеться и зайти в
свою комнату, как тут же раздался телефонный звонок. Я быстро прошел в
прихожую и поднял трубку.
- Алло! - сказал я.
- Алло! - ответили мне. По голосу, по-моему, это был Корщиков.
- Саша? - спросил я, чтобы удостовериться в своем предположении.
- Да, Сережа, это я... - подтвердил Корщиков.
- Как там, во Дворце Здоровья? - поинтересовался я.
- Все хорошо, от Ани привет, - сообщил Корщиков.
- Спасибо, - поблагодарил я. - И ей тоже! Большой привет!
- Я передам, - сказал Саша, но вдруг: - Слушайте, Сережа, я вам потом
перезвоню, - заволновавшись, быстро заговорил он.
- Когда, Саша?! - крикнул я в трубку, потому что какой-то невнятный
шум, то ли шипение, будто вьюга, клочками начал прорываться в трубке, и
голос Корщикова тускнел - не разобрать, и пропал...
Я подождал пару минут у аппарата нового звонка, но и через десять
минут, когда я уже успел немного перекусить на кухне, телефонного сигнала
не последовало...
"Корщиков хотел предложить мне коврик! - подумал я. - Но ему что-то
помешало?.."
Тогда я, разуверившись в продолжении разговора, вернулся к себе в
комнату, достал из укрытия фотокопию Священной Книги Тота, поставил
пишущую машинку на стул возле дивана, удобно сел и продолжил печатать свой
"конспект-перевод", прислушиваясь к прихожей.
...Первая Тайна открывает нашему познающему началу главную основу о
происхождении Вселенной в результате возникновения Космической
Первопричины, которая обратилась к выявлению и рассмотрению собственных
атрибутов с целью определения себя для себя, самосозерцания. Эта
Божественная первооснова зеркально отражается в своем Вселенном
повиновении атрибутов (самой себе), и она трансформировалась таким образом
в движение, которое люди воспринимают как Триединое Божество Творящее. Эта
Триединость определятся формой Абсолютной троичности и выявляется в
Тернере Подвижном, который основывает следующий аспект - фундамент
Триединства начальных, первых трех Арканов.
К этой троичности человек может только лишь стремиться и постоянно,
неустанно приближаться, но не постичь таковую, как она есть на самом деле.
