что-то писал, - составлял, наверно, приказы по белому воинству, - царапая
острием хрусталя на тонких пластинках твердого пресного льда. Как
открылась дверь, он поднял глаза свои - два провала в ничто, бездонные,
как ночное небо, - и не удивился ничуть, но негромко подал команду:
- Смирно!
И - все. И - оледенел Тропотоп. Дыхание прервалось, сердце встало на
полуударе. Рот открыт - сказать хотел что-то. Но не успел. А Генерал Гор
обошел вокруг бездыханного Тропотопа, пригляделся - и наконец удивился:
кто такой? Почему пришел? Что ему надо? Так, удивившись, подал он другую
команду:
- Вольно!
И - ожил Тропотоп, вздохнул. Сердце опять ударило. И сказал, что
хотел, ради чего пришел:
- Генерал! Отпусти невесту свою ко мне!
Озадачился Генерал:
- Какую невесту?
- Как - какую? В Овчинке живет...
- Ну и что? Разве должен я знать про всех?
Тут Тропотопу время пришло удивляться:
- А разве не все ты знаешь? И не про всех?
Сел опять Генерал за стол ледяной. Взглядом холодным пронзил
Тропотопа:
- Что же ты думаешь, мне охота есть за вами следить? Да ты сам
подумай: вас - сколько? Может, взять мне еще под надзор муравья в
муравейнике? Птицу в перелетной стае? Пестрядь в косяке?
Тропотоп смутился:
- Да нет, конечно...
- Тогда говори, чего хочешь. И знай: я тебя слушаю лишь потому, что
ты первый сюда добрался. Другому спуску не дал бы.
И сказал Тропотоп Генералу Гору:
- Раз такой разговор - ничего мне не надо. Подари мне только кольцо
свое, чтоб невеста узнала: тебя я достиг, и согласие от тебя получил.
Рассмеялся тогда Генерал Гор:
- О-хо-хо-хо! Смешные вы, люди. За такую глупость - жизнью рисковать?
Не понять мне вас, никак не понять. Но уж раз ты такой герой - получи
кольцо, отнеси невесте любезной, - при этих словах снял с руки своей
Генерал тяжелый перстень серебряный, хрусталем граненным украшенный,
протянул на ладони. - Да гляди, герой. Уж не знаю, как ты сюда добрался,
но вернуться труднее будет... Впрочем, мне это все равно.
Очень прав Генерал оказался: спуск гораздо труднее был, чем подъем.
Но Тропотоп кольцо у сердца берег, и прошел все места опасные, все карнизы
скользкие, все трещины в ледниках. А когда на дорогу вышел - иди, да иди!
- решил путь скоротать, напрямик пойти тропкою, что лепилась краем обрыва.
И - никто не знает: то ли камень пошел под ногою, то ли грязь от дождей
недавних, то ли снег, не успевший стаять, - только грянулся он с обрыва, и
упал на поляну зеленую, где овец пастухи пасли, - и разбился насмерть.
Пастухи его и нашли, и принесли в Овчинку.
- Да... От судьбы не уйдешь. Только судьбами все мы друг с другом
повязаны, как веревкою - не порвать ее, не отвязаться...
Как услышала красавица, что Тропотопа мертвым в селение принесли - в
первый раз узнала, что сердце есть у нее, что болеть умеет. Неизвестно,
каким чутьем, но почуяла, что ее рука в этой смерти. Заметалась,
забеспокоилась. За что ни возьмется - все из рук валится. И подумала вдруг
- уходить из Овчинки надо, не жить ей здесь после этого. Собираться
кинулась, пожитки свои немудреные стала в корзину дорожную складывать - с
тем, чтобы утром уйти из селения... Да не успела.
Открылась дверь в ее домик - только засов кованый звякнул, и встала
на пороге она - Дева Дола, вечно юная и всегда прекрасная - в веселье и в
гневе, в печали и в радости. Такая о ней шла молва, точно так и было на
деле. Но теперь Дева Дола была прекрасна от гнева: сверкали глаза ее
грозным блеском, нежные щеки пылали румянцем сердитым, вздымалась высокая
грудь дыханием тяжким. Она молча протягивала что-то земной красавице на
ладони.
А красавица онемела, рукой шевельнуть не может, в горле вдох
оборвался: поняла, что вот и расплата пришла за гордость ее и за шутку
жестокую. Наконец осилилась, прошептала чуть слышно:
- Что это?
Ответила Дева Дола - в ее голосе слышались звоны талых ручьев и шум
грозовых весенних дождей:
- Это то, что хотела ты получить: кольцо Генерала Гора, муженька
моего ненаглядного. Бери, надевай!
В испуге отпрянула от нее красавица: мол, не хочу! Не нужно оно мне!
- Нет, теперь поздно, - сказала ей Дева Дола. - Ты за него человека
сгубила - оно твое. Сердце у тебя каменное - так пусть же камни и будут
тебе женихами, ибо всякий, кто приблизится к тебе отныне - окаменеет от
страха. Имя твое да будет забыто, пусть никто никогда не вспомнит, кто ты
есть и откуда, а ужас, стерегущий на горных дорогах, называть станут люди
Невестою Генерала Гора, - с этими словами взяла Дева Дола ее за руку (а та
не могла шевельнуться по-прежнему) и надела на палец кольцо с хрусталем
граненым, что берег Тропотоп у сердца.
Что тут случилось с гордой красавицей! Будто пеплом присыпались и
обвисли жидкими космами ее дивные локоны, прелестные губки вытянулись,
тонкими стали, бескровными, а глаза голубые, небесно-ясные, вдруг
обезумели, позеленели... Вздрогнула Невеста, как от удара, то ли
заплакала, то ли засмеялась, захлебываясь и пристанывая, слепо прошла мимо
Девы Долы в открытую дверь, в ночь, и дальше, по старой дороге - в горы,
искать себе жениха...
- Да-а... За все нас расплата ждет. Кого-то - раньше, кого-то -
позже, но всех - обязательно...
Берегись, одинокий путник! Берегись, чтобы не застали тебя в горах
ознобные сумерки - это время, когда выходит Невеста на поиски. Того хуже,
если вдруг налетят свинцовые тучи, закрутит ветер, вздымая поземку из
колкого снега - это погода ее любимая. Она идет босиком по снегу, треплет
ветер ее серые космы спутанные и обрывки легкого платья. Это ее голос
слышен порой сквозь вьюгу, сквозь завыванья дикие, сквозь жалобный свист.
Как услышишь - берегись, одинокий путник! Ибо это она идет по дороге, все
ищет себе жениха, а находит лишь камни...
И будет так до тех пор, пока не отыщется смельчак, чтобы снял кольцо
с ее пальца. Но всякий камнем становится, прежде чем коснуться Невесты
успеет. Вон их сколько - камней вдоль дороги. Кто отстал от обоза, кто в
пути припозднился, кто пошел нарочно, героем себя считая... Берегись,
одинокий путник!
Так, или примерно так завершил свой рассказ старый Скалобит, и
замолчал надолго, кулаком подперевши челюсть и пасмурно глядя под ноги.
- Ну и что? - вопросил наконец Сметлив будто бы даже с вызовом, не
дождавшись продолжения речи.
Но кузнец только развел руками:
- Вот и все. Дальше вам решать... - и снова уставился в пол.
Первым поднялся Сметлив. Постоял немного, и молча направился к
выходу. За ним - Верен, последним - Смел. Вчерашний хмель и сегодняшний
облетел с них как листья по осени, пока продолжался рассказ. И вышли они
потому, что нечего было больше спросить, и нечего было сказать. А Скалобит
не стал останавливать.
Сметлив, шагая размашисто, думал так: это же верная гибель. Зачем он
впутался? Что искал? Хотя... нашел-то он много, но только - зачем? Чтобы
все потерять, не угодно ли? Да лучше бы сдохнуть ему на своем табурете,
чем обрести нежданное счастье, Цыганочку отыскать - и сразу утратить. А
отказаться - значит, признаться в трусости... Признаваться ему не
хотелось. Других слов не было. Потому Сметлив и молчал.
Верен же думал иначе. Он припомнил вдруг, что последняя весть о жене
его была именно из Овчинки. И случаются же совпадения! Гм-м... А если не
совпадение? Если это она? И при этом вопросе Верен лишь внутренне пожимал
плечами - ну и что? Он жену-то почти не помнил, а дочка, скорее всего, от
моряка того... (Не забыл Верен обиды за долгие годы, не простил.) Ну да
ладно. Не о том теперь надо думать. Надо думать, как бы кольцо добыть, да
не остаться камнем у дороги. Вот это была задача, а ответа - убейся! - не
было. Верен не любил говорить, если не знал, что делать. Поэтому он
молчал.
А Смел и вовсе не думал - не мог. Все одна и та же, одна и та же
мысль налетала разбойником из темного закоулка: это же дочка Верена! Это
же дочка его! - зная всю историю неудачной Вереновой женитьбы, Смел
почему-то уверен был в этом. - Неужели не понимает Верен, что дочка его в
беде? И поглядывал он на Верена - но тот, похоже, другое думал: шел,
пожимая чему-то плечами. Сметлив был мрачен и, видимо, взвешивал что-то в
уме, и прикидывал, хмуря брови. Смел решил, что они его не поймут. И тоже
молчал.
Так, молча, пришли в постоялый двор, разошлись по комнатам: Верен со
Сметливом, Смел - в свою одиночку. Лег он вроде бы спать, но уснуть не
смог: та же мысль налетала разбойником, отгоняя дремотный покой. И зрело
что-то в его голове, извлекая смысл из тумана тревоги. Наконец Смел не
выдержал - поднялся, оделся, и неслышно прошел коридором, чтоб не будить
других. Сначала будто бы просто прогуляться, но потом ноги сами понесли
его вновь к Скалобиту. А зачем - того Смел и сам не знал.
У входа в кузню он потоптался немного, не решаясь войти - ночь
все-таки. Потом чуть-чуть приоткрыл дверь, заглянул: в горне еще догорал
огонь, его красные блики скакали по комнате. Смел просунул голову внутрь и
увидел, что хозяин по-прежнему сидит на скамье, подперев кулаком тяжелую
челюсть. Но теперь Скалобит глядел не в пол, а на дверь, то есть, прямо на
Смела. Понял Смел, что выглядит дураком, и вошел, извинившись. Но
Скалобит, похоже, ничуть не удивился, а пробасил:
- Заходи, заходи... Давно уж я жду - кто же из вас вернется. Так
значит, ты это? Ну, добро...
Ничего не понявший Смел робко присел на край табурета. Скалобит
смущал его огромностью и какой-то недосказанностью: казалось, что он знает
много больше, чем говорит. Посмотрели они друг на друга, будто
прицениваясь. И сказал ему Скалобит просто и без всякого ехидства:
- Так ты, значит, и есть герой?
Смел смутился:
- Почему - герой?
- Потому что не всякий решится... Ты же ко мне вернулся зачем? Затем,
что тебе невтерпеж - хочешь Невесту расколдовать. Только вопрос - по тебе
ли задачка?
Смел глядел исподлобья, с вызовом и упрямством изрядным.
- Вижу, вижу, - успокоил его Скалобит. - Да... Вижу - есть в тебе
сила. Не знаю - откуда. Но есть. А помочь тебе... Я же правду сказал - не
знаю. Мелкий народец - он темный, до конца никогда ничего не скажет. Но
когда говорит о чем-то - значит, знает. А в записочке ихней сказано так, -
Скалобит полез в карман, выудил клочок пергамента и прочел непонятные
строки: - "Дождись того, кто один придет - он и есть посвященный в тайну.
Он и может снять заклятие Девы Долы". Да... - Скалобит опять призадумался
и пожал плечами: - Может, в этом что-то и есть, только что - не пойму. О
заклятии речь - ты припомни, что было там: "Сердце у тебя каменное - так
пусть же камни и будут тебе женихами... Имя твое да будет забыто, пусть
никто никогда не вспомнит, кто ты есть и откуда..." - при последних словах
Скалобита Смел едва не подпрыгнул, - он-то знал, кто она и откуда! - но
вовремя спохватился, подумав, что не вправе выдать чужую тайну. От старого
Скалобита не укрылось его движенье, но он вроде как не заметил. Сказал с
сомнением только:
- Не знаю, не знаю... Ничего такого я тут не вижу. Но, может быть, ты
видишь? - и хитро прищурился.
- А что там еще, в записочке? - ушел от ответа Смел.
- Да ничего... - с сожаленьем мотнул головою старый кузнец и
посерьезнел: - Однако вот что тебе скажу: если догадываешься о чем-то, но
сомневаешься - сто раз подумай, да сто раз взвесь. Ошибешься - лежать тебе
камнем. Вот и все, дружочек... Дальше сам решай. - И Скалобит сгорбился,
