терпение, он слегка стукнул ее по голове и принес ее, потерявшую сознание,
в сырое убежище пещеры.
Потом он ушел, чтобы подобрать свою медвежью накидку, оружие и
припасы, привязанные к седлу. На скалистом склоне, возвышавшемся над
ледником, он насобирал две охапки веток, листьев и поленьев, которые
принес в пещеру. Там с помощью кремня и стали он развел небольшой костер.
Он больше создавал иллюзию тепла, чем давал настоящее тепло, потому что
Конан не осмеливался позволить ему разгореться, чтобы он не растопил
находящуюся рядом стену ледника, вынудив их покинуть их убежище из-за
воды.
Оранжевые отблески огня глубоко освещали трещины и туннели, которые
уходили в тело ледника, пока их извилины и ответвления не терялись в
смутной дали. Негромкое журчание текущей воды достигало ушей Конана, то и
дело прерываемое скрипом и хрустом медленно двигающегося льда.
Конан снова вышел на обжигающий ветер, чтобы отрубить от окоченевшего
трупа коня несколько толстых ломтей мяса. Он принес их в пещеру, чтобы
поджарить на концах заостренных палок. Жаркое из конины и ломти черного
хлеба из переметной сумы, залитые горьковатым асгардским пивом из бурдюка
составили грубую, но питательную трапезу.
Казалось, что Илга пришла в себя, когда поела. Сначала Конан подумал,
что она все еще сердится на него за то, что он ее ударил. Но постепенно он
увидел, что она вовсе не думает об этом происшествии. Напротив, она была
охвачена страшным ужасом. Это был не тот обычный страх, который она
испытывала к банде косматых зверей, которые преследовали ее, но глубокий,
суеверный ужас каким-то образом связанный с ледником. Когда он попытался
расспросить ее, она не смогла сказать ничего, кроме одного слова: "Яхмар!
Яхмар!" и ее прекрасное лицо стало бледным и исказилось от ужаса. Когда он
попытался узнать у нее значение этого слова, она сделала только какие-то
мало понятные жесты, которые ему ничего не объяснили.
После еды, согревшиеся и уставшие, они завернулись вдвоем в медвежью
накидку. Ее близость навела Конана на мысль, что если с ней разок хорошо
заняться любовью, ее мозг успокоится и она сможет поспать. Его первые
пробные ласки показали, что она вовсе не против. Не осталась она
безответной к его юношескому пылу; как он вскоре обнаружил, она не была
новичком в этой игре. После часа любовных утех она тяжело дышала и
вскрикивала от страсти. Потом, подумав, что она теперь расслабилась,
киммериец свернулся и заснул как убитый.
Девушка, однако, не спала. Она лежала, напрягшись, всматриваясь в
черноту, которая зияла в ледяных полостях за слабым светом кучки тлеющих
углей. И вот, перед рассветом, пришло то, чего она боялась.
Это был слабый свист - тонкая завывающая нить музыки, которая обвила
ее мозг пока она не стала беспомощной как попавшая в сеть птичка. Сердце
трепетало у нее в груди. Она не могла ни пошевелиться, ни произнести звук,
даже чтобы разбудить похрапывающего рядом с ней юношу.
Потом в отверстии ближайшего ледяного туннеля появились два диска
холодного зеленого огня - два больших круга, которые прожгли ее молодую
душу и набросили на нее смертельное заклятие. За этими пылающими дисками
не было ни души, ни ума - только беспощадный голод.
Словно лунатик Илга встала, не заметив как соскользнула к ногам ее
сторона медвежьей накидки. Обнаженной белой фигуркой на фоне сумрака она
пошла вперед в темноту и исчезла. Дьявольский свист звучал все тише и
смолк; холодные зеленые глаза вздрогнули и исчезли. Конан продолжал спать.
4
Конан проснулся внезапно. Какое-то жуткое предчувствие - какое-то
предупреждение от сверхострых чувств варвара - кольнуло током кончики его
нервов. Подобно некоторым воинственным лесным кошкам Конан мгновенно
перешел от глубокого, без сновидений, сна к полной пробужденности. Он
лежал не двигаясь, исследуя свое окружение всеми органами чувств.
Затем с глубоким ревом, грохочущим в его могучей груди, киммериец
встал на ноги и обнаружил, что он один в пещере. Девушки не было. Но ее
меховые одежды, которые она разбросала во время их любовных игр, были все
еще здесь. У него нахмурились брови. Опасность все еще витала в воздухе,
царапая своими тонкими пальцами кончики его нервов.
Он поспешно надел на себя одежду и оружие. Сжав в кулаке топор, он
ринулся в узкое пространство между нависшей скалой и краем ледника. Ветер
наверху утих. Хотя Конан чувствовал в воздухе приближение зари, свет утра
еще не притупил алмазное сверкание тысяч пульсирующих над головой звезд.
Горбатая луна висела низко над западными вершинами, покрывая бледным
золотым светом снежные поля.
Острым взглядом Конан ощупывал снег. Возле нависшей скалы он не
увидел ни отпечатков ног, ни каких бы то ни было следов борьбы. С другой
стороны, невозможно было представить себе, чтобы Илга ушла в лабиринт
туннелей и расщелин, где идти было практически невозможно даже в обуви с
шипами и где от одного неверного шага можно было погрузиться в один из тех
холодных потоков из растаявшего льда, которые бегут по дну ледников.
У Конана зашевелились волосы на затылке от странности исчезновения
Илги. Будучи в душе суеверным варваром, он не боялся ничего смертного, но
был полон страхами жутких сверхъестественных существ и сил, которые
таились в темных углах первобытного мира.
Вдруг, продолжая свои поиски на снегу, он застыл. Мгновение назад
что-то появилось из проема во льду в нескольких шагах от каменного навеса.
Оно было огромным, длинным, мягким и волнообразным и двигалось без помощи
ног. Его извивающийся след был хорошо заметен по неровной тропинке,
продавленной животом в мягкой белизне, как от чудовищной змеи, живущей в
снегах.
Заходящая луна светила слабо, но обостренным в дикой природе зрением
Конан мог легко проследить тропинку. Она вела, извиваясь между сугробами и
выступающими краями скал вверх по горе от ледника - в сторону открытых
ветру горных вершин. Он сомневался, что это была единственная тропинка.
Когда он пошел по тропинке - массивной черной мохнатой тенью, он
прошел место, где лежал его мертвый конь. Теперь от туловища осталось
всего несколько костей. След чудовища можно было различить возле останков,
но с трудом, потому что ветер уже засыпал их свежим снегом.
Чуть поодаль он нашел и девушку, вернее то, что от нее осталось. У
нее не было головы, а вместе с ней и плоти всей верхней части туловища
так, что белые кости светились как слоновая кость в рассеянном лунном
свете. Выступающие кости были очищены, как если бы мясо было обсосано с
них или соскоблено каким-то многозубым языком.
Конан был воином, суровым сыном сурового народа, и видел смерть в
тысячах разных видов. Но сейчас мощная ярость сотрясала его. Несколько
часов назад эта стройная, теплая девушка лежала в его могучих объятиях,
отвечая страстью на страсть. Теперь от нее ничего не осталось, кроме
чего-то распластанного и безголового, подобно поломанной и выброшенной
игрушке.
Конан заставил себя осмотреть труп. С возгласом удивления он
обнаружил, что он был насквозь промерзший и покрыт слоем твердого льда.
5
Конан задумчиво прищурился. Она покинула их убежище не больше часа
назад, потому что накидка все еще хранила немного тепла ее тела, когда он
проснулся. За такое короткое время теплое тело не может промерзнуть
насквозь и покрыться коркой сверкающего льда. Такое не может быть в
природе.
И тут он прорычал ругательство. Теперь он понял, с чувством
отвращения и яростью в душе, кто забрал у него девушку. Он вспомнил
полузабытые легенды, которые слышал в детстве у костра в Киммерии. Одна из
них была о ужасном чудовище, живущем в снегах, мрачной Реморе - снежном
черве-кровососе, чье имя в киммерийском мифе превратилось в почти забытый
шепот ужаса.
Он знал, что высшие животные излучают тепло. Ниже их по уровню
развития шли покрытые чешуей или панцирем пресмыкающиеся, температура
которых совпадала с температурой окружающей их среды. Но Ремора, червь
ледяных земель, похоже, был уникальным в своем роде, потому что он излучал
холод; так, по крайней мере, мог бы это сформулировать Конан. От него
исходил такой жуткий холод, который мог заточить труп в ледяной панцирь за
несколько минут. Поскольку ни один из соплеменников Конана не говорил, что
видел Ремору, Конан полагал, что это существо давно вымерло.
Это, должно быть, и было то чудовище, которого так боялась Илга и о
котором она тщетно пыталась предупредить его, произнося слово "яхмар".
Конан угрюмо решил проследить это создание до его логова и убить его.
Мотивы его решения были туманны, даже для него самого. Но, несмотря на
свою юношескую импульсивность и дикую, не знающую законов, натуру, он имел
свой грубый кодекс чести. Ему нравилось держать свое слово и выполнять
обязательства, которые он свободно брал на себя. Хотя он не считал себя
безупречным рыцарем и героем, он относился к женщинам с грубой добротой,
которая контрастировала с жестокостью и свирепостью, с которыми он
относился к представителям своего пола. Он воздерживался от насильного
удовлетворения своей жажды к женщинам, если они сами того не хотели, и
пытался их защитить, если считал, что они зависят от него.
Теперь он пал в собственных глазах. Приняв его грубый акт любви,
девушка Илга отдала себя под его защиту. И вот, когда она стала нуждаться
в его силе, он спал как какой-нибудь одурманенный зверь. Не зная о
гипнотическом свистящем звуке, которым Ремора парализует свои жертвы и с
помощью которого чудовище держало его, обычно чутко спящего, в глубоком
сне, он называл себя глупым, невежественным дураком за то, что не уделил
должного внимания предупреждениям девушки. Он скрипел своими мощными
зубами и кусал губы в ярости, решив стереть это пятно со своего кодекса
чести, даже если это будет стоить ему жизни.
Когда небо посветлело на востоке, Конан вернулся в пещеру. Он связал
в узел свои вещи и продумал план действий. Несколько лет назад он ринулся
бы по следу ледяного червя, полагаясь на свою невероятную силу и на помощь
острых лезвий оружия. Но жизненный опыт, если и не приручил до конца его
необдуманные импульсы, то по меньшей мере научил началам осторожности.
Схватиться с ледяным червем голыми руками было бы невозможно.
Малейшее прикосновение чудовища означало смерть от замерзания. Сомнительно
было, что даже его меч и топор смогут быть полезны. От страшного холода
металл, из которого они сделаны, мог стать хрупким, или холод мог
подняться по их рукояткам и заморозить руку, которая их держит.
Но - тут мрачная усмешка заиграла на губах Конана, - возможно, ему
удастся обратить силу ледяного червя против него самого.
Быстро и тихо он сделал все приготовления. Нажравшийся ледяной червь
будет несомненно дремать в дневные часы. Но Конан не знал, сколько времени
ему понадобится, чтобы достичь логова существа и боялся, что очередная
буря может стереть его змеиный след.
6
Как оказалось, Конану понадобилось меньше часа, чтобы найти логово
ледяного червя. Утреннее солнце едва поднялось над восточными вершинами
Эглофийских гор, заставив снежные поля сверкать подобно мостовым из
алмазных осколков, когда он наконец остановился перед входом в ледяную
пещеру, куда привел его извивающийся в снегу след. Эта пещера уходила в
небольшой боковой ледник, который впадал в ледник Снежного Дьявола.
