"Счастливей та, что рано умерла... Утрите ваши слезы... Розмарином..." Она
хотела оставить меня висящим в пустоте... А я не мог спрыгнуть с карусели,
и у меня не было обручального кольца... Но никому не дано потерять того,
что потерял я... "... И как велит обычай, унесите ее в наряде подвенечном
в церковь..." Я думал, она вернется ко мне, когда устанет от тебя.
Мур двинулся к нему, и Юнгер закрыл лицо ладонями.
- Для инженера будущее...
Мур ударил его киянкой по голове. Затем еще и еще раз. Потом перестал
считать - в ту минуту его память не удерживала числа больше трех.
Потом он вышел из комнаты с киянкой в руке и побежал по коридорам
мимо дверей, похожих на незрячие глаза, по ступенькам давно нехоженой
лестницы...
Выбегая из парадной Обители Сна, он услышал, как кто-то зовет его по
имени. Но не остановился, даже когда выбился из сил, лишь перешел на шаг.
Рука онемела, в боку кололо, легкие горели. Он взобрался на холм, постоял
на вершине и спустился по другому склону.
Улицы Бального Города - дорогостоящего курорта, опекаемого Кругом -
были безлюдны, но окна светились, а за ними блестели елочные игрушки и
мишура. Откуда-то доносились пение и смех. Услышав их, Мур еще острее
ощутил одиночество. Ему казалось, что это не он сам, а его душа,
покинувшая тело, бредет по ночным улицам. "Наверное, это действует
снотворное", - подумал он.
Ноги заплетались, веки словно налились свинцом. Мур с трудом
преодолевал соблазн рухнуть в ближайший сугроб и уснуть. Заметив
неподалеку церковь, он свернул к ней. Людей внутри не оказалось, но в
церкви все же было теплей, чем на улице. Он приблизился к алтарю, на
котором горело множество свечей, и, прислонясь к спинке церковной скамьи,
долго рассматривал икону, изображающую сцену в хлеву: младенца, его мать и
отца, ангелов и любопытный скот. Потом из его горла вырвалось клокотание,
и он запустил в икону киянкой. Ругаясь и плача, он прошел шагов десять
вдоль стены и сполз на пол, царапая ногтями штукатурку.
Его нашли в ногах у распятого Христа.
По пробуждении Мур обнаружил, что со времен его молодости
судопроизводство значительно ускорилось. Этого требовали обстоятельства:
население Земли так выросло в числе, что судьям, рассматривай они каждое
дело с прежней тщательностью, пришлось бы трудиться круглые сутки.
Обвиняемый предстал перед судом в десять вечера, через два часа после
пробуждения. Слушание длилось менее четверти часа. От защиты Мур
отказался. Присяжные единогласно признали его виновным, и судья, не
отрывая глаз от стопки бумаг, лежащей перед ним на столе, вынес смертный
приговор.
Мур покинул зал суда и вернулся в камеру, где его ждал последний
ужин. Впрочем, ел он или нет, он не запомнил. Процесс ошеломил его. Перед
этим у него побывал адвокат от Круга, выслушал его со скучающим видом и,
упомянув какое-то "символическое наказание", посоветовал отказаться от
защиты и признать за собой вину. Взяв с него расписку об отказе, адвокат
ушел, и Мур до самого суда не разговаривал ни с кем, кроме своих
тюремщиков. И вот теперь его осудили на смерть за расправу над убийцей его
жены! Его разум отказывался осознать справедливость этого приговора. И все
же, машинально пережевывая пищу, Мур не испытывал страха перед близкой
гибелью. Он просто не мог в это поверить.
Через час его отвели в тесную камеру без окна, с единственным глазком
из толстого стекла в металлической двери. Он уселся на скамью, и тюремщики
в серой униформе вышли, заперев дверь.
Вскоре он услышал шипение и почуял незнакомый запах, а еще через
несколько секунд он катался по полу, заходясь от кашля. Мур кричал,
представляя Леоту, неподвижно лежащую в "бункере", а в мозгу у него звучал
глумливый голос Юнгера: "В больнице святого Иа-акова я детку свою отыскал.
Красивая, милая, сла-авная лежала на длинном столе..."
"Неужели он еще тогда замышлял убийство? - вяло подумал Мур. - Не
случайно он хотел, чтобы я остался с ним. Боялся, что лопнет нарыв в
подсознании..."
Мур понял, что никогда не узнает правды. Огонь из легких пробрался в
череп и принялся пожирать мозг.
Придя в сознание, он не шевелился, измотанный до предела. Он лежал на
койке под льняным покрывалом.
- ...Пусть это послужит вам уроком, - звучал голос в головных
телефонах.
Мур открыл глаза. Судя по всему, он находился в клинике на одном из
этажей Обители Сна. Возле койки сидел Франц Эндрюс, адвокат,
посоветовавший ему не отпираться на суде.
Мур вяло помотал головой, стряхивая наушники.
- Как самочувствие? - спросил Эндрюс.
- Великолепное. Хотите предложить партию в теннис?
Адвокат улыбнулся одними глазами.
- Я вижу, символическая кара сняла бремя с вашей души.
- О! Эти слова объяснили мне все, - произнес Мур с кривой улыбкой. -
Но все-таки, я не понимаю, зачем вообще нужна была какая-то кара? Ведь
этот рифмоплет убил мою жену.
- Он заплатит за это сполна, - пообещал Эндрюс.
Мур повернулся набок и вгляделся в невыразительное лицо собеседника.
Коротко остриженные волосы Эндрюса были тронуты сединой, умные глаза
смотрели не мигая.
- Что вы сказали? Нельзя ли повторить?
- Пожалуйста. За свое преступление Юнгер заплатит сполна.
- Так он жив?
- Жив-здоров и находится в двух этажах над вами. Но для казни он еще
слабоват. Скоро он окончательно поправится, и тогда...
- Он жив! - повторил Мур. - Жив! Так за что же меня наказали, черт бы
вас побрал?!
- Как это - за что? Вы же убили человека! - раздраженно ответил
Эндрюс. - Тот факт, что врач успел его оживить, вовсе не снимает с вас
вины. Убийство совершено. Именно для таких случаев и существует
символическая кара. В следующий раз вы как следует подумаете, прежде чем
хвататься за молоток.
Мур попытался подняться. Не получилось.
- Ну-ну, не торопитесь. Вам надо провести в постели еще несколько
дней. Ведь вас только вчера оживили.
Мур хихикнул. Потом захохотал. Наконец, он всхлипнул и умолк.
- Теперь вам легче?
- Легче, - прохрипел Мур. - Какая кара ждет Юнгера?
- Газовая камера. То же, что перенесли вы, если будет доказана его
невменяемость в момент...
- Тоже символически? Или совсем?
- Разумеется, символически.
Из того, что произошло потом, Мур запомнил только крик врача, чьего
присутствия он прежде не замечал, щелчок безыгольного инъектора и резкую
боль в плече.
Проснувшись, он почувствовал себя окрепшим. В стену перед ним
упирался узкий солнечный луч. Возле койки в прежней позе сидел Эндрюс.
Мур молчал, выжидающе глядя на адвоката.
- Мне сообщили, что вы плохо ориентируетесь в ситуации, - заговорил
адвокат. - Я думал, вы знаете, что такое символическая кара. Вынужден
просить у вас прощения. Видите ли, подобные случаи крайне редки, в моей
практике это первый. Я полагаю, вам известны обстоятельства неумышленного
убийства вашей жены мистером Юнгером...
- Неумышленного?! О, черт! Это случилось на моих глазах! Он вбил кол
ей в сердце! - У Мура сорвался голос.
- Все не так просто. Видите ли, этот случай не имеет прецедента.
Вопрос стоял так: либо Юнгеру будет вынесен приговор сейчас, с учетом
сегодняшних обстоятельств, либо он пролежит в "бункере" до операции, после
которой причиненный им вред получит окончательную оценку. Мистер Юнгер дал
добровольное согласие на второй вариант и, следовательно, вопрос снят. Он
будет спать до тех пор, пока хирургическая техника не усовершенствуется
настолько...
- Какая еще техника? - Впервые после Рождества мозг Мура пробудился
полностью. Он понял, что сейчас услышит.
Эндрюс поерзал на стуле.
- Видите ли, у мистера Юнгера... э-э... своеобразное, я бы сказал,
поэтическое представление о том, где у человека сердце. Это чистая
случайность, что он задел левый желудочек. Но врачи утверждают, что это
поправимо. Плохо другое: будучи направлено под углом, острие колышка
задело позвоночник. Два позвонка разбиты, еще несколько треснули,
поврежден спинной мозг.
Мур снова впал в прострацию. Конечно же, Леота не умерла. Но она и не
жива. Она спит "холодным сном". Искорка жизни будет теплиться в ней до
самого пробуждения. Тогда, и только тогда она умрет. Если...
- ...осложняется ее беременностью и тем, что для разогрева тела до
температуры, при которой возможна операция, необходимо время... - говорил
Эндрюс.
- Когда ее будут оперировать?
- Сейчас этого нельзя сказать наверняка. Видите ли, методика еще не
проверена на практике. Уже сейчас врачи способны устранить по одному все
негативные факторы, но в совокупности и в предельно сжатый срок... Надо
исцелить сердце, позвоночник, спасти ребенка, причем с помощью
экспериментальной техники...
- Когда? - настаивал Мур.
Эндрюс пожал плечами.
- Врачи этого пока не говорят. Может, через месяц, а может, через
несколько лет. Пока ваша жена в "бункере", ей ничего не грозит...
Мур не слишком вежливо попросил адвоката уйти.
На другой день он встал с кровати, несмотря на головокружение, и
сказал врачу, что не ляжет, пока не повидает Юнгера.
- Но ведь он в тюрьме, - возразил врач.
- Неправда! Адвокат сказал, что он здесь.
Через полчаса Муру разрешили посетить Юнгера. Его сопровождали Эндрюс
и два санитара.
- Боитесь, что символическое наказание не удержит меня от убийства? -
ухмыльнулся Мур.
Эндрюс промолчал.
- Не бойтесь. Я слишком слаб. К тому же, у меня нет молотка.
Эндрюс постучал в дверь, и они вошли.
Юнгер в белом тюрбане из бинтов восседал на подушках. На стеганом
покрывале перед ним лежала закрытая книга. Он смотрел за окно, в сад.
- Доброе утро, сукин ты сын.
Юнгер обернулся.
- Прошу.
Мур вложил в приветствие всю злобу, накопившуюся в душе, и теперь не
знал, что еще сказать. Он уселся на стул возле кровати, достал трубку и,
вспомнив, что не захватил табак, принялся ковырять в чашечке ногтем.
Эндрюс и санитары делали вид, будто не смотрят на него.
Мур сунул в рот пустую трубку и поднял глаза.
- Мне очень жаль, - сказал Юнгер. - Ты способен в это поверить?
- Нет.
- Она - это будущее. Я вбил в ее сердце кол, но все же она не мертва.
Врачи говорят, она выздоровеет. Она будет красивей, чем прежде. - Он
вздрогнул и потупился.
- Если для тебя это послужит утешением, знай, - продолжал он, - что я
страдаю и буду страдать всю жизнь. Нет на свете гавани для моего "Летучего
голландца". Я буду плыть на нем, пока не умру среди чужих людей. - Жалко
улыбаясь, он посмотрел на Мура. - Ее спасут! Она будет спать, пока врачи
не подготовятся к операции. Потом вы соединитесь навеки, а я... я буду
скитаться. И уже никогда не окажусь на твоем пути. Желаю счастья. И не
прошу прощенья.
Мур встал.
- Сейчас нам не о чем говорить друг с другом. Но когда-нибудь мы
вернемся к этой теме.
Возвращаясь в свою палату, он подумал, что так ничего и не высказал
Юнгеру.
- Перед Кругом стоит этический вопрос, и отвечать на него придется
мне, - сказала Мэри Мод. - К сожалению, он поставлен правительственными
юристами, поэтому, в отличие от многих других этических вопросов, от него
нельзя уклониться.
- Он касается Мура и Юнгера? - спросил Эндрюс.
- Не только. Он касается всего Круга, хотя возник он в результате
этого конфликта.
Она указала на журнал, лежащий перед ней на столе. Эндрюс кивнул.
- "Вот, агнец Божий", - прочитала она заголовок редакционной статьи,
рассматривая фотографию члена Круга, распростертого на полу в церкви. -
