- Это невозможно. Рифт. Бегство, отступление, называйте это как
хотите, невозможно. Невозможно после того, как мы посеяли надежду,
после того, как эта надежда начала вырастать в веру!..
Командир звездолета тяжело поднялся. Сжимая большие руки, чуть
горбясь, он не отрываясь смотрел в зеленые глаза женщины, которую
нельзя было не любить. Потом он выпрямился, расправил грудь. Все его
существо выражало возмущение.
- Проклятая планета не стоит и тысячной доли наших потерь. Здесь
ни к чему хорошему еще не готовы! Мы не можем допустить таких жертв! -
Рифт показал рукой в сторону погасших навсегда "сигналов жизни".
Родис подошла к самой границе, разделявшей их проекции.
- Успокойтесь, Гриф,- мягко и тихо сказала она, поднимая к нему
печальное лицо.- Мы оба, посвященные в знание, о каком нет и понятия
здесь, не можем жить и быть свободными, пока есть несчастные. Как
переступить порог высшей радости, когда тут целая планета в инферно,
захлестываемая морем горя? Что против, этого моя жизнь, ваша и всех
нас? Спросите у моих трех спутников!
- Я знаю, что они скажут,- овладев собой, ответил Гриф Рифт,
глядя мимо Родис.- Они скажут, что само присутствие их необходимо, что
оно дает людям Торманса мечту и веру и этим объединяет в стремлении к
цели.
- Вот вы и ответили. Рифт! Вы знаете, чем дольше мы здесь, тем
лучше для них. При всем нашем несовершенстве для них мы живое
воплощение всего, что несет человеку коммунистическое общество. Если
мы убежим, то тогда гибель Тивисы, Тора и Гэна действительно будет
напрасной. Но если здесь образуется группа людей, обладающих знанием,
силой и верой, то тогда миссия наша оправдана, даже если мы все
погибнем.
- Легенда о семи праведниках. Но вся планета не городок, а нас
слишком мало! - сумрачно усмехнулся командир звездолета.
- И снова вы забываете, что с нами Земля, ее знания, ее образ в
столь успешно демонстрируемых вами стереофильмах. Прибавьте наши
лекции, и рассказы, и нас самих. Скоро Чеди, Вир и Эвиза уйдут в
город, если мой разговор с владыкой будет успешным.
- Вам говорил Таэль, что чиновники Совета возмущены
демонстрацией фильмов? - спросил Гриф Рифт.
- Нет еще. Я ожидала этого. Надеюсь справиться с владыками,
чтобы они не повредили тем, кто смотрел и будет смотреть. И не стойте
так деревянно, милый!
Гриф Рифт беспомощно развел руками, избегая взгляда Родис. Вдруг
он заметил позади нее на стене красочные контуры каких-то изображений:
раньше их не было. Родис передвинула фокус экрана, а сама отступила в
сторону.
Вся стена ее комнаты была расписана яркими грубоватыми красками
Ян-Ях. Только что завершенная фреска, как сразу понял Гриф Рифт,
символизировала восхождение из инферно.
По жутким обрывам, помогая друг другу, из последних сил
карабкались люди. Внизу, на жирной траве, толпилось разнородное
сборище, презрительно показывая на покрытых потом, жалких и бледных
скалолазов. Поодаль стояли группки уверенных в своем превосходстве,
смотревших отчужденно и равнодушно.
Трагически безнадежным казался этот подъем. Высоко вверху, почти
на гребне стены, охватывавшей привольную низину, острым клином
выдавался выступ - последняя ступень подъема. Голубое сияние
поднималось из тени, отражаясь в скале. На самом краю выступа,
скованная блестящей цепью, на коленях стояла женщина, кисти ее рук с
жестокой силой были подтянуты к спине третьим оборотом цепи,
охватившим живот и правое бедро. Звенья цепи вдавливались в нагое
тело, чуть прикрытое на спине черной волной волос. Связанная, лишенная
возможности протянуть руки карабкающимся и даже подать ободряющий
знак, все-таки она была символом: непоколебимая уверенность знания!
Словно она сконцентрировала в себе все радости утешения и надежды.
Скованная Вера казалась независимой и свободной, будто бы не было
жестоких пут, смерти и страдания. Случайно или намеренно Скованная
Вера походила на Чеди...
- Зачем это здесь? - усомнился Гриф Рифт.- Поймут ли?
- Поймут,- уверенно сказала Родис,- я хочу оставить во дворце
память о нас.
- Они уничтожат!
- Может быть. Но до того ее репродукции разойдутся по планете.
- Вы оказываетесь сильней меня всякий раз...- Рифт, замолчав,
досмотрел на Родис как перед разлукой.
Та склонилась к самой границе фокуса, повела рукой успокаивающе
и нежно.
- Мне стала сниться Амрия Мачен, высочайшая гора Азии. На горном
плато, где роща гималайских елей граничит с безлесным холмом, стоит
буддийский древний храм - приют для усталых. В этом храме - месте
отдыха и размышления перед властным порывом гор к небу - на рассвете и
в предзакатные часы звучат огромные гонги цвета чистого золота из
танталово-медного сплава. Протяжные могучие звуки устремляются в
бесконечную даль, и каждый удар подолгу разносится в окружающей
тишине.
Такое же ощущение вызывают звонницы древних русских храмов,
восстановленные и снабженные титановыми колоколами. Эти серебристые
колокола звенят столь же долгими нотами особенно чистого тона,
притягивающими издалека волшебным неодолимым зовом. И будто я бегу на
этот зов сквозь редкий утренний туман в серебре рассвета... а здесь
рассвет приносит угрюмое напоминание незавершенного. И бежит лишь
время...
Родис быстро простилась и выключила ТВФ.
В соседней комнате Эвиза Танет критически осматривала Чеди и Вир
Норина, одевшихся для выхода за пределы садов Цоам, вниз, в гущу жизни
столицы, населенной, по земным понятиям, с невероятной плотностью.
- Не получается, Чеди,- решительно заявила Эвиза,- за километр
видна земная женщина. Если здесь народ действительно плохо воспитан,
то за вами потянется целая толпа.
- Ну, а как вы?
- Я не намерена бродить по улицам в одиночестве, как вы с
Норином, меня будут сопровождать местные коллеги. Они снабдят меня
специальной одеждой медика, канареечно-желтого цвета. Поэтому с меня
достаточно брюк и блузки.
- Выход один,- сказал астронавигатор,- пусть Таэль доставит нас,
не привлекая ничьего внимания, к своим друзьям, и те помогут нам
одеться.
- Если ему позволят, а нас отпустят. Во дворце ничего нельзя
делать без специального разрешения. Это мы хорошо усвоили.- Чеди
засунула руки за поясок, отвела назад плечи и состроила гримасу
высокомерного недоброжелательства, свойственную всем "змееносцам"
Торманса. Получилось так похоже, что Вир и Эвиза улыбнулись, немного
рассеяв редкое для землян состояние жестокой печали, навеянное
трагедией в Кин-Нан-Тэ.
Люди Эры Встретившихся Рук не страшились смерти и стойко
встречали неизбежные случайности жизни, полной активного труда,
путешествий, острых и смелых развлечений. Но бессмысленная гибель трех
друзей на жестокой планете переносилась тяжелее, чем если бы это
случилось на родине.
Не слишком ли мало их на Тормансе? Нет, если поразмыслить.
Небольшой группе проще завязать контакт с людьми планеты, легче
почувствовать ее психическую атмосферу, найти правильную манеру
поведения и глубже понять тормансиан. Большая экспедиция отгородилась
бы от мира Ян-Ях своим бытом и бытием. Понадобились бы десятки лет,
пока два мира братьев по крови, но столь непохожих по своим
представлениям и ощущению мира, открылись бы друг другу. Они правильно
поступают, что бросаются в человеческое море Ян-Ях и растворяются в
потоке ее жизни.
Подобные мысли заставляли землян тренировать себя в особенно
суровой концентрации сил и чувств.
Их осталось четверо, скорее трое, для того чтобы осуществлять
контакты с народом Торманса, Родис остается пленницей во дворце, и ее
большая душевная сила не придет в соприкосновение с людьми Ян-Ях.
Вероятно, этого и хочет избежать дальновидный Чойо Чагас. Не известно,
разрешит ли он им жить в городе?..
Об этом и говорили Чеди, Вир и Эвиза, когда Родис вошла к ним.
Родис побледнела от бессонных ночей у картины, которой она старалась
отвлечь себя.
Эвиза показала на кресло, но Родис отрицательно покачала
головой.
- Здесь и так слишком много сидят, как бывало у нас на Земле,
когда человек - бегун и путешественник по природе - прочно уселся за
столы или в кресла транспортных машин, отяжелив тело и разум.
- Что ж, верно,- согласилась Эвиза, думая о своем, и неожиданно
спросила: - Фай, вам не кажется, что эту планету уже невозможно
поднять из инферно? Что болезнь зашла слишком далеко, отравив людей
испорченной наследственностью - дисгеникой? Что люди Торманса уже не
способны верить ни во что и заботятся лишь об элементарных
удовольствиях, ради которых они готовы на все? - Эвиза вопросительно
посмотрела на Родис, та ободряюще кивнула, и Эвиза продолжала: - Если
по планете бродят одичалые толпы, если пустыни наступают, съедая
плодородные почвы, если израсходованы минеральные богатства, если
деградация во всем и особенно в душах людей, то чем, какой силой они
поднимутся? Когда женщинам Торманса три века назад предложили
ограничить деторождение, они расценили это как посягательство на
священнейшие права человека. Какие права? Не права, а обычные
инстинкты, свойственные всем животным, инстинкты, идущие вразрез с
нуждами общества. И до сих пор здесь не могут понять, что свобода
может быть лишь от великого понимания и ответственности. Никакой
другой свободы во всей вселенной нет. Тормансианам вовсе не важно
знать, что их дети будут здоровы, умны, сильны, что их ждет достойная
жизнь. Они подчиняются минутному желанию, вовсе не думая о
последствиях, о том, что они бросают в нищий, неустроенный мир новую
жизнь, отдавая ее в рабство, обрекая на безвременную смерть. Неужели
можно ожидать, что ребенок родится великим человеком, зная, что такая
вероятность ничтожно мала? Разве можно так легкомысленно относиться к
самому важному, самому святому?
Родис поцеловала Эвизу.
- Серьезные вопросы, Эвиза, возникали и у нас дома. В
критическую эпоху Эры Разобщенного Мира, при начинавшемся крушении
капиталистической европейской цивилизации, антропологи обратили
внимание на индейцев хопи, обитавших в пустыне, на юго-западе Северной
Америки. Они жили в условиях, гораздо худших, чем на Тормансе, и тем
не менее создали особое общество, по многим признакам близкое к
коммунистическому, только на низком материальном уровне. Ученым ЭРМ
хопи казались примером и надеждой: свободные женщины, коллективная
забота о детях, воспитание самостоятельной трудовой деятельностью с
самого раннего детства привели хопи к высокой интеллигентности и
психической силе. К удивлению и смущению ученых-европейцев, после
пятнадцати веков обитания в условиях трудных и суровых способности у
детей хопи оказались выше, чем у одаренных белых детей. Поражали их
высокая интеллигентность, наблюдательность, сложное и отвлеченное
мышление. Естественно, из них вырастали люди, похожие на современных
землян, серьезные, вдумчивые и очень активные, руководствовавшиеся не
внешними соблазнами и приказами, а внутренним сознанием необходимости.
Физически хопи также были совершеннее окружающих народов. Я помню
фотографию одной девушки, она очень походила на Чеди...
- Следовательно, нищета Торманса не помешает восхождению? -
оживившись, спросила Чеди.
- Я убеждена в этом,- решительно сказала Родис.- Что касается
генетики, то сопоставьте период порчи генофонда с накоплением здоровых
генов во время становления человека на нашей планете: несколько тысяч
