- Отключите в Кельне электричество, - сказал я. - Пусть у них все скиснет в
холодильниках!
-Дюссельдорф тоже сдался,- сказала Лора Павловна.
- А Хайдеберг?
- Сдался.
- А Туборг?
- Это - пиво, - сказала вдова адвоката.
- Ну и что? - сказал я. - Вы, может быть, знаете, сколько у Че Гевары было
пальцев на ногах?
- Нет, - сказала вдова адвоката. - Почему? У нас с ней культурная невменяемость.
- Зачем ты меня не бьешь? - мимоходом
спросила немка.
72
- Я занят мыслью, - ответил я. - Из Москвы я хочу - еду в Азию, хочу - в Европу.
То есть, понятно, куда я еду. Непонятно - откуда. Кто я такой, чтобы тебя бить?
- Берлин тоже сдался, - сказал капитан.
- Почему это он сдался? - удивился я. - Мы его не просили сдаваться.
- А Париж? - спросила жена адвоката.
- Париж давно сдался,- сказала Лора Павловна. - Париж всегда готов сдаться.
- А помощника капитана нашли? - спросил я.
-Нет.
- А где он?
- Прячется в машинном отделении.
- У вас там, джунгли что ли? - заорал я на Лору Павловну. - Вы мне портите всю
революцию.
- А что с адвокатом? - спросила жена адвоката .
- Не твое дело! - сказала Лора Павловна.
- В общем, так, - сказал я. - Париж населите румынами. Они этого очень желают. А
всех из Парижа грузите в Румынию. На перевоспитание. Завтра!
- Господи! - обрадовалась Лора Павловна. - Неужели Европа снова станет веселой и
интересной!
- Вы сначала найдите помощника капитана, - сказал я Лоре Павловне,- а потом
радуйтесь.
Красота - не иное, как выдох: Боже, как хорошо! Хорошо - что? Мне не
принадлежащее, мною, в лучшем случае, угаданное. Из другой
73
энергии сотканное, а если из моей, то - преображенной. Это - в Пулии, на
Сицилии. А здесь, в Германии, - имманентное.
- И верните мне мое банное полотенце, сретишистка! - закричал я на Лору
Павловну.
Лора Павловна смутилась.
Немка вынула из штанов маузер и хотела ее убить. Имманентная красота.
Междусобойчик. Короткое замыкание умиления. Слезы наворачиваются на глаза -
подушечки, рюшечки, цветочки.
Мне же тоже сначала понравилось!
Я тоже открыл рот. Но потом закрыл и даже зевнул из равнодушия. Красота не умеет
быть прирученной.
Не думаю, что жена адвоката когда-нибудь примет революцию, но нам нужны маловеры
для контраста и издевательства.
Опять пришли ходоки-доходяги из дешевейших кают. Спрашивают, как жить.
- Ребята, все хорошо,- сказал я им. - Вы будете новым типом человека. Будете
красиво и мягко любить.
- Амстердам тоже сдался? - спросил я жену адвоката.
- Амстердам не сдался,- сказала честная женщина.
- Молодцы, педерасы! - воскликнул я с ностальгией. - Берем курс на Амстердам!
- Нет, нет и еще раз нет! - сказал капитан. - Я отказываюсь считать Рейн
космической рекой.
- Почему? - спросила жена адвоката.
74
- В верховье космической реки обитают души еще не родившихся людей. Значит,
Швейцария - будущее мира.
- Не годится, - нахмурился я.
- А что нам делать с сакральной речной нумерологией?
- Какой еще нумерологией? - спросила немка.
- 3, 7, 3 на 7, 99,- сказал капитан.
- Хорошо! - растрогался я. - Вот это и есть капитан-религия?
- Как сказать, - потупился капитан.
- Долой попов! - крикнула немка и выстрелила в воздух.
- Ты хочешь ни хрена не делать и жить в шоколаде, - объяснил я ее беспредметный
поступок.
Прирученная красота превращается в кич и, вывернувшись в киче наизнанку,
начинает мне нравиться своим онтологическим неблагополучием.
Я взял автомат и спустился в машинное отделение. Лора Павловна тоже взяла
автомат. Мы долго бродили по машинному отделению в поисках помощника капитана.
Сначала мы боялись, что он нас убьет и потому ходили очень осторожно, а потом
перестали бояться и ходили, и пели песни. На пути нам попался помощник капитана,
но мы не обратили на него внимания, потому что он прикинулся поршнем с болтами.
Потом он прикинулся еще какой-то железной установкой, из него летели искры,
потом он стал как озеро ртути, и мы снова прошли мимо него.
Под душераздирающий военно-морской марш мы входим в Амстердамский порт. Народ
75
выволакивает на набережную свою обезглавленную, когда-то любимую королеву.
Амстердам -колыбель столовой клаустрофобии. Тот дом похож на солонку, этот - на
перечницу. У проституток с островов Индонезии фарфоровые лица. Мы - вожди,
экстремистские Гуливеры, мы братаемся с толпами революционной наркоты из
кафе-шопов. На фонарных столбах, в театральных программах, газетах, на площадях,
поперек каналов, в ресторанных меню один заказ: революция. Немка связала мне
красные пролетарские носки. Капитан все-таки напросился вздернуть его на мачте.
Сливки вечной женственности не прочь выйти за меня замуж. Капитан бесконечно рад
за нас.
Кавычки напрасны. "Красота спасет мир", - псевдоцитата из Достоевского. Ее нет в
полном собрании его сочинений. Но теперь мне ясно, кто это сказал. Это сказал
старый Рейн.
76
ОТ ГАНГА ДО НЕБА БЛИЖЕ, ЧЕМ ОТ БЕРЛИНА ДО МОСКВЫ
БАНАН
Я - человек беспафосный. Я знаю, что мост леденеет первым. Что же тогда я делаю
в Индии, если у каждого индуса вместо сердца - пламен-ный Тадж-Махал? - Ищу
Тадж-Махал. Всем миром возводим мавзолей любви. Весь кич мира стекается в
Тадж-Махал. Есть ряд основных состояний, когда мудрость неотличима от тупости.
Не найти Тадж-Махал в Агре, городе Тадж-Махала, все равно, что не увидеть Кремль
в Москве. Но индийская не-сознанка - не стиль существования, как у русского
придурка, а пожизненная сущность.
- Что это у тебя? - спросил я уличного торговца фруктами, тыча в незнакомый мне
плод.
- Банан.
77
- А это?
- Банан!
- А вон то?
- Банан!
- А вон там?
-Где?
- Над городом!
- Банан, сэр!
- Какой, блин, банан?! Это же Тадж-Махал!
ЛЮБОВНИК
Индусы - заводные игрушки. Красные жестяные божьи коровки. Жестяные крылья.
Пружинки ржавые. Голова - жестяной барабан.
- Когда с индусом занимаешься любовью, -смущаясь, рассказывала мне в Дели (я
только что прилетел) Нана, старшая сестра моей немецкой переводчицы, - он весь
скрипит, его хочется смазать постным маслом.
Она подошла ко мне, напоила виски.
- Боже, - сказала, - как надоел этот скрип!
СЛАДКАЯ ЛОВУШКА
Индия - сладкая ловушка. В Индии времени нет. Поезда в Индии ходят по звездному
календарю, раз в миллион лет. Самолеты летают с точностью метеорита. Можно долго
ехать назад, постепенно впадая в детство: там встретится стра-
78
на слонов, обезьян. Задребезжит на ветру похоронным венком пальма. Из нее
вылетит разноцветная птица с кредитной карточки ВИЗА. Встанет верблюд с
бессмысленно гордой мордой.
Из ребенка вырастет колониалист в английском пробковом шлеме. Индия, скажет он,
страна проникающей пыли. Из задницы, скажет он, в Индии хлещет жижа. Вечная жижа
из вечной задницы. Вода-отрава. Болезни-неизлечимы. Брезгливость - негласный
пароль.
Из колониалиста, как из лопуха, произрастает сестра милосердия. Она устроит в
Калькутте приют для умирающих на сорок коек. Оденет сорок умирающих в синие
пижамы. Попутно получит Нобелевскую премию, и выяснится главное различие.
Никто не любит умирать. Но у индусов есть секретное оружие. Реинкарнация мощнее
ядерной бомбы. Индусы сбрасывают телесную оболочку, как манекенщицы - платье. Их
ждет новая примерка. Смешные люди! Они смотрят на европейцев снизу вверх. Они им
завидуют. Хотят быть такими же высокими, мечтают о белой коже. Нет-нет, это не
колониальные предрассудки. Они утверждают, что они, арийцы, пришли когда-то в
Индию с Севера белыми, а тут безнадежно, навсегда загорели. Расисты
микроскопических различий, они ввели не только касты, но и кожное цветоделение.
Страна распалась на чуть-чуть более светлых и чуть-чуть более темных, и никогда
индус не выдаст дочь замуж за более смуглого жениха без веских на то оснований.
А европейцы, проснувшись однажды ночью в холодном поту, бросаются в
79
Индию, в грязь, в нищету с единственной целью. Возьмите мой рост, заберите белую
кожу - только лишите страха смерти! Выдайте визу в бессмертие! Как проехать в
Индию? Наверх! Дайте лестницу! Пропустите меня на небо! Там начинается святая
река Ганг. Туда мне и надо.
ГИМАЛАИ
Дорожные знаки в Гималаях полны назидательности. Полиция делает вид, что
реинкарнация ее не касается, и готова спасать жизни сочинительством полицейских
куплетов:
The road is hilly, Don't drive silly.
Однако индийский водитель верит в вечность больше, чем в дорожные знаки, и нет
ничего более страшного, чем путешествовать в Гималаях на автомобиле. Дороги узки
и неверны. Защитные столбики не предусмотрены. Колеса то и дело срываются в
пропасть. Обгоны на повороте - общее место, лобовое столкновение - особый шик.
Вдруг вылетает дракон в виде автобуса без тормозов, с выбитыми стеклами,
миндалевидными глазами. Промеж глаз надпись: India is great. Индус в полете
полон адреналина. В пропасти много автожелеза. Одно утешение: пропасть красива.
Скажу даже больше: Гималаи зимой - это и есть выпадение в красоту. Редкая сосна
ниже Эйфелевой башни. Горы горят, как петухи. Гималаи зимой - это такая нежность
природы к тебе, что не-
80
вольно оглянешься: не обозналась ли? Но, не найдя в тучах орденоносного
близнеца, вступаешь в безмятежное чувство собственного несовершенства и
благодарности.
До истоков Ганга я не доехал. На повороте стояли солдаты с палками и чайниками
вместо ружей. Похожие на обмороженных дровосеков, они объявили, что выше в горах
дорога завалена снегом. От скуки горной армейской жизни они сделались
гостеприимны и, напоив чаем с молоком, уже были готовы ради меня и забавы отдать
по-быстрому свои жизни, но в Гималаях у их гостя нет врагов. Тогда солдаты
отвели меня, тоже по-быстрому, в свой походный храм, где барачный Христос с
красной точкой на лбу христосовался с барачным Буддой на глазах у всех прочих
барачных богов. Дом высокой терпимости. Коммуналка образцового духа.
- Подселите?
- Давай, - по-простому решили барачные боги.
Я пошел подселяться. На ветру трепетали треугольники религиозных флажков.
На высоте трех тысяч метров Индия растворяется в воздухе, на фоне снежников и
сосулек в страну поднебесья, и местные крестьянки, в полном согласии с этим,
надели тибетские наряды, корзины с хворостом, сильные украшения. Я повернул
назад в долину, на глазах у дровосеков, превращаясь в паломника с бусами в
бледно-розовой рвани, русского сад-ху особого, еще не понятного мне самому
назначения.
81
БОГ СЛАЩЕ ВСЕХ КОНФЕТ
- Сволочь!
Путешествие в Индию началось со скандала. Фрау Абер была не допущена на элитный
ужин к скрипучему индусу. Впрочем, обычный стареющий мудак с профессорским
адюльтером. Сказалось подлое происхождение из lower Middle Europe. Ее забыли в
гостинице.
- Сволочь!
В элитном клубе элитный ужин с артистами и губернаторскими дочками оказался
полным говном. Дели - не дело. Дели представился мне Сызранью с пальмами. Мы
уехали с Наной на ностальгической тачке Амбассадор сплетничать всю ночь
напролет.
- Фрау Абер не нужна Индия, - сплетничал я. - Ей нужен я, а я осмеливаюсь
отказать ей в реальности. Я намекаю ей, что она - соринка, залетевшая в мое
сознание, как в глаз.
- Почему немецкая соринка?
- Между Москвой и Берлином - груба ментальной интерактивности. В Гималаях фрау
Абер решила, что она красивее Гималаев. Она бросила Гималаям вызов, дерзко
выставив в горах напоказ всю свою германскую красоту.
- Ауч! - поскользнулась старшая сестра и пошла пятнами, разглядывая снимок.
- Искусство фотографии - свиное рыло, -непутанно объяснился я. - Столкновение
всмятку вуаризма с эксгибиционизмом.
- Вы утром не встанете, - поднялась хозяйка, вместо халата хватаясь за
фотоаппарат.
82
Фрау Абер плюхнулась ей на колени. Девчонки расцеловались. Фотография - эффект
ненасытности. Ей всего мало. Ее всегда мало. Извернувшись, она желает быть
малым.
- Крымского шампанского! Blow up, сволочи!
Мы были вместе как три Рембрандта.
Фрау Абер считала, что Гималаи примут вызов. От напряжения из нее потекла в снег
моча. Природа замерла. Горы безмолвствовали. Она почувствовала себя униженной. Я
лежал и читал путеводитель по Индии, а она горько плакала. Я понял: жалость к
