Голландия.
- Что вы думаете об объединении Европы? -спросил капитан.
- Пустое, - ответил я. - Европа в русской мысли всегда была цельной. Мне здесь
часто говорят: Европы не существует, все страны - разные. Мы разные! Мы разные!
Ну, конечно! Все вы такие разные! Но при этом такие одинаковые. Это как
византийское кредо Троицы: неслияны и нераздельны.
Золото Рейна - девиз обладания. Европа состоит из глагола иметь, из его
спряжений и видов.
- Может быть, капитан станет вашей новой религией, - сказал я жене адвоката.
63
- Полиция! - вбежала Лора Павловна. Вошли полицейские. Они хмуро проверили мой
русский паспорт. Русский паспорт не любят в Европе. Может быть, только
вьетнамский паспорт вызывает здесь большую аллергию. Они проверили, не приклеил
ли я фальшивую фотографию.
- У вас закончилась виза, - наконец, сказали они.
- Ну и что теперь будет? - спросил я.
-Мы вас арестуем, - сказали полицейские.
Наш броненосец Потемкин номер два загудел на весь Рейн.
Швейцария - это глагол иметь в натуральном виде. Швейцария - я имею. И она,
действительно, все имеет; имеет подробно, солидно, суперсоциалистически.
Конфедерация здоровых внутренних органов. Исправно работает ее коровий желудок.
Лекие - парусники, почки - Женевское озеро. В полном порядке высокогорная
печень.
Я слоняюсь вечером перед отплытием (совсем, впрочем, не речное слово) по Базелю,
и Швейцария имеет, имеет настолько, что на вопрос "Иметь или быть?" Швейцарии не
ответить половинчато. Она не умеет быть, если она умеет иметь. Она раздавила
"быть" под грузом "иметь".
На рассвете я вышел на палубу полюбоваться. Я люблю речные восходы солнца за их
беззащитность. Слабый запах реки - запах женских волос. Европа - хрупкий баланс
жизни и смерти. В ней не хватает грубого пограничного материала. Прозрачные
границы - отсутствие муже-
64
ства. Европа - наседка, из-под которой украли все яйца. Я люблю реки - быстрые
змеи жизни. Я люблю их серебристую шкурку. На холмах еще лежала тень. В ущельях
был сквозняк, но вдруг он исчез, и взошло солнце, осветившее Лору Павловну. В
короткой майке она стояла на корме парохода. Она разбрасывала вокруг себя куски
пирога и поливала реку вином.
- Очисти этого человека глиной! - говорила она. - Очисти все двенадцать частей
его тела!
"Во дает!" - подумал я. Я ничего не сказал и ушел от кормы подальше. Я слышал,
что Рейн изначально состоял из пива, меда, вина, вазелина и водки.
Германия - мне надо иметь. Историко-истерически, но с оправдательным оттенком:
мол, так случилось, судьба: я вынуждена, но я и должна иметь. Тяжелое надо
соответствует шукруту и способствует преодолению, если кто в этом сомневался,
комплекса вины несомненно.
Я лежал и думал, чем Франция отличается от Германии. Как-то раз в районе
Саарбрюкена я перешел границу по заброшенному каменному мосту через ручей. Это
был ручей между двумя половинками деревни. На немецкой стороне все было
спокойно, в то время как французы валялись в липкой грязи, пили из бочки красное
вино и громко икали.
Франция - имею ли я, если имею? Наиболее изощренная европейская формула,
уклончивая, но ответ стремится исключительно к позитиву: имеешь! имеешь!
Изощренность формулы несколько убивает практическая поспешность. Но зато: как
красиво имеешь!
65
Голландия - имей совесть иметь. Примирительная картина, прочитываемая с тем
ангельским двусмыслием, на которое имеет право страна, где так хорошо в январе
кататься на коньках по замерзшему заливу, а после прийти в бар со снежными
бровями и выпить стакан глинтвейна у полки камина с моделями старых парусников.
- Русский-то вообще ничего не имеет, - прорвалась немка. - Даже братья-славяне,
украинцы и белорусы, мают. У него только есть.
- Дача! Русская жизнь - сплошная дача! -Помощник выскользнул из своего укрытия.
- Цинично соскочим с мейнстрима? - предложил мне шопотом капитан.
Я проснулся в деревенской гостинице в графстве Килдар с тем, чтобы до завтрака
пробежать несколько миль по проселочной дороге. Запахи строго совпали с
ирландской прозой, из-под ног со страшным шумом выпархивали куропатки и бежали
со мной наперегонки. Овцы в этих краях похожи на панков: их красят в яркие цвета
по принадлежности.
Бег на длинные дистанции в Ирландии чреват погодными неожиданностями: выбежишь в
солнце, прибежишь в грозу. Погодные условия тщательно закрепляются на бумаге:
персонажей убивают лопатой по голове с подробным описанием природы. Порой
теряешься в догадках, что важнее: Дракула или погода.
Ирландский климат непереводим на другие языки, при нем произрастают и
пальмообразные уродцы (которые хозяйка гостиницы, миссис Дойл, зовет
по-домашнему "Чарли") и крайне северная морошка, что только благоволит моему
воображению.
66
Миссис Дойл, разумеется, тоже пишет, да и как не писать с ее именем про новых
собак Баскервиллей, но ее главным произведением до сих пор остается загородный
В&В неподалеку от Голвея, шедевральный приют для странствующих писателей. Ну что
мне нужно? Россыпь ненужных подробностей, на которых остановится рассеянный
взгляд: от старинных табакерок и ручных зеркал до шкафов рюстик, куда можно
прятать покойников. В окна лезут сиреневые букеты разросшихся по всему острову
рододендронов. За рододендронами - океан с бледно-желтыми пляжами из мелких
обломков ракушек. Вокруг красоты мужского рода: каменистые поля суровой
предысторической внешности, похожие на небритые скулы. В местных пабах по
субботам музыканты с такими же скулами играют народную музыку: никто не танцует,
но зато все братаются.
- Нора хотела, чтобы ее Джеймс Джойс стал певцом, - неспешно пил какао
отоспашавшийся на уикенде капитан. - Ирландия - идеальная страна для продолжения
литературы.
Я приеду к вам снова, миссис Дойл, с компьютером и очками. У меня серьезные
намерения. Пусть вы и не красавица.
- А вам и не кажется, что глагол иметь в ваших рассуждениях - отрыжка
марксизма?! -прокричал оглохший капитан перед отлетом на военном вертолете из
Дублина.
Я задумался, застегивая шлем.
- Нет, капитан, скорее марксизм - отрыжка глагола иметь.
67
ИГРА В ПОНЯТИЯ
Трещит буржуйка. По вечерам мы собираем свой маленький совнарком в салоне у
капитана. За окнами погружается в сон старый мальчик-пай, доктор Рейн. Нас
развлекает помощник капитана: за ужином вместо печеной картошки он таскает из
печки горящие угли и ест с нескрываемым удовольствием. Разговоры за чашкой
ароматного чая отличаются светской изысканностью. Лора Павловна - сливки вечной
женственности. Она порхает в расстегнутом ватнике, надетом на светлое платье, от
одних гостей к другим, как настоящая хозяйка. При своем невысоком росте она
поражает нас грациозностью, тонкими пальцами, сообразительностью, здоровым
цветом лица.
Помощник капитана с загадочным видом принес однажды видеокассету.
Вначале просыпается Европа, затем рыбы в Атлантическом океане, затем,
потягиваясь, встает в лучах солнца Америка. Внезапно географические пояса
развязываются, и все тонет в едином плаче. Помощник капитана потирает руки. На
экране телевизора возникает знакомая пара.
- Героиня нашего времени, - говорит адвокат.
- Да ну, - сомневаюсь я.
- Завидуете, - смеется адвокат. - Признайтесь, что вы завидуете!
Дегенеративное лицо принца противоречит его здравомыслию в вопросе о британском
со-
68
дружестве. Напротив, ее очаровательная мордашка, доведенная до победы стараниями
опытных косметологов, несмотря на сомнительный нос, вступает в противоречие с
дегенеративным характером ее речей. Похищенная фотографами, заподозренная в
благотворительности на высшем уровне матери Терезы, она противно шепелявит,
гундосит и паясничает. Наследный принц зевает и, тяготясь глупостью жены, совсем
не демонстративно смотрит в сторону. Тогда она начинает соблазнять его разными
женскими действиями. Например, она становится на колени, наклоняется и
показывает ему свои белые трусики. Принц - ноль внимания. Тогда она начинает
медленно сдвигать трусики в сторону, как занавес в театре. Собравшиеся в салоне
гости замолкают и смотрят на экран с редким вниманием. Чего-чего, а этого они
еще не видели. Принцесса резко поворачивается, садится на корточки. Презирая
букенгемские условности, она начинает писать через трусы на персидский ковер с
улыбкой, которая обошла свет. Идут нарезки из ранней жизни принцессы. Крикет,
бассейны, теннис, шарады, угловатые позы тела неслучившейся балерины. Гадкий,
слишком длинный, околоаристократический утенок, она не верит и верит в свое
будущее. Камера наезжает на ее промежность. Что мне сказать об этих формах? Во
всяком случае, они возбуждающе волосаты. Немка тяжело дышит невдалеке от меня.
Принц тоже заинтересован происходящим. Он раздвигает ей ягодицы и показывает
сзади то единственное место тела, куда никогда не проникает луч солнца. Казалось
бы, розово-карий анус несколько треугольного
69
вида в окружении мелких пупырышков, слипшихся волосинок, на которых дрожит
крошка кала, и звездочки-родинки, указующей на родовую судьбу - это и есть
кульминация. Я и не знал, что она так неуклюже вытирает попу. Но нет! Принцесса
извлекает из своих трусиков средних размеров мужской член с весьма гармоничной
залупой и яйца. У нее есть яйца! У нее замечательные яйца! И замечательный член!
И замечательные яйца! И замечательный член!
Делать нечего, принц с удивлением берет его в рот.
- Ну, хорошо. А как же дети? - посреди всеобщего молчания раздается голосок Лоры
Павловны.
- А как же Англия! - восклицает адвокат.
- Ничего себе некрофилия,- не выдерживаю я.
- Завидуете? - смеется надо мной адвокат.
- Отстаньте от него, наконец! - вступается за меня Лора Павловна.
- Ерунда какая-то,- бормочет капитан. -Друзья мои, а как же Господь Бог?
Он выпивает рюмку очень старого коньяка и, огорченный, покидает салон.
- Теперь мне все ясно, - говорит жена адвоката с лицом оглашенной.
- Может, хуй позже вырос, как гриб? -говорит адвокат.
- Нет, все-таки, а как же дети? - недоумевает Лора Павловна.
- Ххххххххххххххххххх, - вместо катарсиса хрипит немка. - Хххххххххххх.
70
Помощник капитана вскакивает - опля! - и начинает отбивать чечетку. Помощник -
ас. Заходится в чечетке.
- А как же? А как же? А как же? - с плебейским шиком приговаривает чечеточник,
широко разводя руками.
Мы начитнаем хлопать в ладоши.
ПСЕВДОЦИТАТА
Спасибо Рейну. На Рейне мне пришла до смешного простая мысль: что есть красота?
Вот замки, виноградники, мелкие городки, вся эта рейнская драматургия
национальной эстетики, и все говорит очень ласковым голосом: правда, красиво?
И маленький город шепчет мне на ухо: я, правда, красив?
И замок над Хайдебергом: я тебе нравлюсь? Как я могу тебе не нравиться? Ты
посмотри, как забавны мои скульптуры! Ты посмотри, как они наивны и
очаровательны! Выйди в сад, глянь на город. Нравится? Ну, сфотографируй меня.
Ну, пожалуйста.
- Ленин прав. Надо мечтать! - сказал я капитану.
Здесь красота зависима от суждения и фотоаппарата. Здесь красота недальновидна.
Почему в заштатных городах Пулии в церквах совсем иной дух? Почему в Кельне, в
соборе, мне хочется вон? Почему мне тесно плыть по Рейну, мне, зажатому между
двух берегов? Где запру-
71
да? И вдруг в последнее утро - светлый песок голландского берега, и я испытываю
облегчение.
Предубеждение? Может быть, у меня какая-нибудь тайная причина недолюбливать
немцев? Я роюсь в себе и не нахожу. Напротив! Напротив! Только хорошее!
Немецкая красота - красота! И бунт против кошечек, в дадаизме, в экспрессионизме
- не мой. Мне этот бунт симпатичен, но - не мой. Я зря обижаю Рейн. Он -
хороший. Он - быстрый, стремительный, он общеевропейский. И меня не смущает
название парохода - Дейчланд. Дейчланд - так Дейчланд. Кто-то должен делать
машины. У меня в Москве сломался немецкий холодильник. Только купили -сломался.
Я удивился. Немецкий холодильник сломался! Звоню по гарантии. Мастер приезжает с
готовой запасной деталью. Откуда вы знали? -Она испанская, всегда ломается.
Значит, я должен это принять и признать.
- Кельн сдался! - вбежала Лора Павловна.
