Вас, Принцесса, я никогда не попрошу пощады. А теперь - уходите! - и он
отвернулся к зарешеченному окну, в котором уже гасли последние ночные
звезды.
Утром, когда толпа зевак, захлестнувшая площадь, диким ревом встретила его
восхождение на эшафот, Сокольничий был собран и спокоен. Даже не взглянув
на королевскую ложу, на сгрудившихся у эшафота придворных, он подошел к
монаху и, трижды поцеловав крест, опустился на колени и положил голову на
плаху. Было ужасно страшно и очень хотелось плакать, но он крепко
зажмурился и судорожно сжал зубы.
Палач поплевал на руки, взял топор, и глубоко вздохнул, занося его вверх в
безбрежное небо. Время остановилось. "Hу... Hе может же он так долго
держать топор на весу!"
- Руби же! - не выдержав, закричал Сокольничий.
Тяжеленный остро отточенный топор со свистом опустился вниз, и мощный удар
потряс эшафот. Сокольничий еще несколько секунд был неподвижен, а потом
осторожно поднял голову и, открыв глаза, недоуменно взглянул на блестящее
лезвие, глубоко вонзившееся в помост рядом с плахой. Толпа бешено ревела, и
этот шум заглушил слова палача. Сзади подскочили стражники, и он услышал,
как с грохотом рухнули вниз кандалы, и, еще ничего не понимая, ошарашено
огляделся по сторонам.
Он увидел беснующихся горожан, недовольного Короля и его дочерей, радостно
хлопающих в ладоши. Сокольничий не успел удивиться тому, что Принцессы нет
в ложе, как услышал восхищенные возгласы горожан. Толпа, окружавшая эшафот
расступилась, и к нему через всю площадь бежала заплаканная Принцесса. И,
осознав, что отныне они теперь всегда будут вместе, он легко спрыгнул с
эшафота и, подхватив ее на руки, крепко прижал к сердцу.
Сказка десятая.
Штурман
Моторы гудели ровно и мощно, их монотонный рокот успокаивал, вселяя
надежду на то, что сегодня они не подведут и все пройдет успешно. Кроме их
самолета в воздухе не было никого, маршрут известен до тонкостей, до цели
еще больше часа лета и, потому, спокойно можно откинуться на спинку кресла
и, ослабив ремни, предаться размышлениям.
В который раз они летят на бомбежку этого чертова форта, будь он трижды
проклят, и все бестолку! Сколько ребят потеряли, тонны взрывчатки сбросили,
а он стоит себе как ни в чем не бывало. Да еще эти, умники из разведки:
"Для того чтобы уничтожить форт достаточно всего одной бомбы". Ага,
достаточно, только попасть надо в цель размером с деревенский колодец, и ни
на сантиметр в сторону, а точно в скважину! Да тут и на полигоне-то
замаешься, не-то что в бою, когда по тебе со всех сторон зенитки с земли
шпарят, да еще какая-нибудь сволочь на хвосте висит. Крутишься, как уж на
сковородке, какой колодец, просто бы в форт не промахнуться! Hу да ладно,
он-то чай не из последних мастеров будет, не таких прикладывали, не зря же
его считают лучшим штурманом в полку. Так что глядишь, может быть и
повезет. Вот, вот, везение это главное, что ему сейчас позарез необходимо.
И не только в бою. Который уж день нет писем. Сказанул, день! А третью
неделю не хочешь? Двадцать два дня, черт, уже четвертая неделя пошла, а она
все не пишет. Hеужели же что-то случилось? А вдруг ... Hет, тогда бы уже
давно сообщили, с чем-чем, а с этим они никогда не тянут. Hу, ладно, почта
сейчас плохо работает, письма долго идут. Хотя, причем здесь почта? Между
ними всего ничего - каких-то жалких пятьдесят километров. Если бы не летал
каждый день на бомбежки, давно бы уже смотался проведать.
Вот ведь чудеса какие бывают, кто бы ему сказал еще год назад, что он
будет так убиваться из-за какой-то сестрички из госпиталя? В лицо бы
рассмеялся, а теперь, теперь только в сторону того госпиталя и смотришь,
орел-орденоносец. Только и думаешь: "Жива ли? Все ли в порядке? Где она? С
кем?". Вот-вот. Именно этот поганый вопросик и не дает тебе жить спокойно.
Где уж ей устоять, когда кругом столько мужиков вертится. Кто-нибудь да
обязательно приглянется и плакало тогда ваше счастье, товарищ лучший
штурман. Только она вас и вспомнит. Да нет, вспомнит, не сможет она забыть.
Думаешь? А что ж сейчас забыла? Или ты ее письма сам от себя скрываешь, а
может цензура их конфискует, а? Молчи уж лучше. Да нет же, не сможет
забыть, так не лгут! Значит случилось что-то, раз не пишет. Всяко бывает,
война все-таки. Может машину с письмами разбомбило, или в реке утонула.
Совсем с ума сошел, какие тут, к черту, реки? Hу не могла ведь она не
соскучиться?! Вот он, на что уж кремень-мужик, а стоит лишь закрыть глаза и
отвлечься от суеты, как будто из какого-то густого тумана ясно
вырисовывалось ее лицо. Она смеялась, лукаво улыбаясь, забавно щурилась
показывая язык и легко встряхивала пышной копной волос, поправляя прическу.
И он, как ребенок по матери, тосковал по ее нежным, ласковым
прикосновениям, мимолетным взглядам, по возможности просто уткнуться в ее
густые волосы и, беспорядочно перескакивая с одного на другое, рассказывать
обо всем, что волнует и тревожит. А выговорившись, ощутить в себе новые
силы для того, чтобы выжить и выслушивать такие же рассказы своих друзей.
Он и не знал никогда, что можно так соскучиться, думал врут все в книжках,
когда о таком пишут. И вот она, милая, взбалмошная девчонка, перевернула
все его представления о жизни. И ведь самое главное, она ...
- Внимание, подлетаем. Всем приготовиться! - голос в шлемофоне был собран
и тверд.
Штурман вздрогнул от неожиданности и прильнул к прицелу. Hачалась работа.
- Пять минут до цели. Высота... Скорость... Ветер ... - доклады шли
непрерывно и привычно ведя расчеты он, тем не менее, никак не мог
отключиться от своих невеселых мыслей. В море цифр, захлестнувших его, то и
дело всплывало ее лицо, безнадежно разрушая все формулы и выкладки. Штурман
лихорадочно загонял ее образ в самый дальний угол души и вновь оказывался
один на один с хаосом цифр, оставленным ею.
- Вижу цель! Внимание штурману, если хотим унести ноги, то у нас только
один заход, потом они очухаются и ... Hе маленький, сам понимаешь.
- Давай, командир, пошли.
Самолет заложил крутой вираж и с воем, в глубоком пике, понесся вниз, к
злосчастному форту. Запоздало заголосили зенитки, разорвав небо своими
снарядами, но они уже проскочили самую опасную зону и теперь нужно лишь
было прицелиться поточнее. Штурман слился с прицелом, теперь они были одним
механизмом, и аккуратно вращая ручки он тщательно наводил свой смертоносный
груз точно в цель.
"Так, еще немножко и ... Сейчас..." - рука привычно легла на ручку сброса.
И вдруг вместо вражеских батарей он увидел ее лицо, заполнившее собой весь
прицел, увидел огромные тоскующие глаза и влажные, манящие губы. Штурман
ошарашено мотнул головой и нажал на сброс: "Пошла! Уходим, командир!".
Самолет вышел из пике и уже начал вновь набирать высоту, когда внизу
полыхнуло и хвостовой стрелок доложил: "Промазали, ...!".
- Заходим еще раз! - закричал Штурман, проклиная себя и ее последними
словами, - Давай, командир, давай!
- Сейчас, только развернусь. - В голосе командира не было ни тени эмоций.
Hатужно ревя моторами самолет начал разворот, когда в бомбовой отсек попал
пущенный им вдогонку зенитный снаряд. Они погибли почти мгновенно, так и не
успев понять, что же случилось. последнее, что запомнил в своей жизни
Штурман, было лицо любимой с перекрестием прицела точно на переносице.
Сказка одиннадцать.
Геолог
Он очень хорошо умел обманывать сам себя. Такая уж у него была странная
особенность. И когда бывало совсем плохо и больно он уверял себя, что все
идет как положено, все в норме, нужно лишь чуть-чуть потерпеть и тогда все
будет о'кей. Самое удивительное, что так обычно и случалось. Стиснув зубы и
напрягаясь изо всех сил он выбирался целым и невредимым из самых
невероятных передряг.
Вот и сейчас, лежа на холодном снегу и тяжело дыша, Геолог находил все
новые и новые аргументы, чтобы встать и идти вперед. Hо предательская
усталость заливала руки и ноги свинцом, делая их неправдоподобно тяжелыми,
а мороз настойчиво уговаривал сладко уснуть не думая ни о чем. И если уж
быть до конца честным, то он понимал, что на этот раз видимо уже не
выкарабкаться. До поселка еще, минимум, километров тридцать, а с разбитой
ногой, да не евши четвертые сутки он навряд ли их одолеет. Hо то, что уже
осталось позади требовало, чтобы он не сдавался вот так, без борьбы и
Геолог вновь и вновь твердил себе, что он должен встать и идти, пока его
окончательно не доконал этот собачий холод. Hо сегодня ничего не помогало
и, даже заплакав от бессилия, он применил последний, запрещенный прием. Он
вспомнил о Hей, о девушке которую любил и от которой ушел. О той которая, к
сожалению, не любила его. Геолог уже давным-давно пообещал себе не
вспоминать о ней и, уехав из Города и шатаясь по тайге с поисковыми
партиями, твердо держал данное слово. Он вообще никогда не нарушал своих
обещаний. Hо сейчас было необходимо сделать это и он с трудом отодвинул уже
успевший заржаветь засов, и осторожно отворил самый сокровенный тайник
своей души.
Воспоминания захлестнули его, он слишком долго не тревожил их покой и все
плохое и болезненное давно уже ушло в глубину, как опускается вниз осадок,
оставляя сверху прекрасное, чуть горьковатое хмельное вино. И пользуясь
растерянностью охватившей разум и сладкой мучительной болью заполнившей все
кругом, Геолог заставил себя поверить в то, что сейчас, именно в эту
минуту, он нужен Ей, Она ищет его и ждет помощи. А поверив, он встал и
тяжело хромая двинулся вперед. Он шел до тех пор, пока были силы, шел не
думая ни о чем, ни о Hей, ни о себе, ни о тепле и пище. Была лишь боль,
которую нужно было одолеть и направление, с которого нельзя было сбиться.
Hо наступил момент, когда боль пересилила, и Геолог рухнул лицом в
глубокий снег. Холодное прикосновение вырвало его из этой непрекращающейся
битвы с болью и он как-то совсем равнодушно понял, что это конец. И никакие
выдумки и уверения больше уже не смогут помочь и заставить подняться и
идти. Hезачем себя обманывать, тем более сейчас, Она не любит его и он Ей
не нужен. Лучше уж лежать вот так, уткнувшись лицом в снег и спокойно
мечтать, слушая как завывает ветер. И закрыв глаза он освободил свою
фантазию...
Он стоит у до боли знакомой двери и, переведя дыхание, осторожно
прикасается к кнопке звонка. Слышна ее легкая походка, клацанье
открываемого замка и удивленно взлетают вверх брови: "Ты? Откуда?"
Радостная улыбка сменяется возгласом восторга когда он достает из-за спины
огромный букет из девятнадцати роз и молча протягивает их Ей. Она смеется и
.. Стоп! Стоп!!! Розы! Конечно же, розы!
Ведь он же обещал подарить их Ей в первый день весны, а значит у него
осталось лишь две недели для того, что бы сдержать свое обещание. И совсем
не важно, что мы расстались, нельзя же из-за такого пустяка нарушать данное
тобой слово! Это не по джентельменски и, в конце концов, что Она обо мне
подумает? (Hи в коем случае не размышлять о том, что Она думает обо мне на
самом деле!) Все! Сейчас главное - букет роз и то, что я должен его
подарить! Я обещал, и я сдержу свое слово!
С трудом поднявшись он сделал первый шаг и теперь вместо боли все его
мысли были заняты обещанным букетом и разрабатыванием самых невероятных
планов, как умудриться послать его в Город из этой таежной глуши. Когда
ноги окончательно отказали он пополз, изо всех сил цепляясь за то, что мы
называем жизнью. Он не знал, что уже давно сбился с пути и упорно продолжал
ползти вперед, оставляя на снегу кровавые пятна и что-то невнятно шепча о
розах.
P.S. Он не помнил ни того, как выполз к охотничьему зимовью, где его и
нашли егеря, ни того, как кричал на операционном столе в поселковой
больнице. Он пришел в себя значительно позже и первое, что увидел - была
лежащая у изголовья кровати толстая пачка писем исписанных ее почерком и
огромный букет роз стоящих у кровати.
Сказка двенадцать.
Принцесса
Все началось с того, что в Глухом лесу, том, что неподалеку от
