прекрасной незнакомке войти в дом и подождать немного, пока он найдет чем
расписаться в бланке.
В доме был страшный бедлам. Скульптор жил один и когда работал, то забывал
обо всем. Hа столах, вперемешку с горами грязной посуды то тут, то там
валялись различные зарисовки, наброски, модели и при виде этого хаоса,
гостья звонко расхохоталась: "Все ясно, мужчина без женщины!" Скульптор
смущенно улыбнулся, согласно кивнув. Потом, заметив плоды его творческих
раздумий, незнакомка с удивлением вскинула брови: " А Вы художник..." - и
по тону ее нельзя было догадаться спрашивает она или утверждает. А потом,
лукаво улыбнувшись она повернулась к Скульптору и спросила: "Хотите, помогу
убраться, Вы у меня сегодня последний адресат, так что я свободна." И,
предвосхищая его протесты, она добавила: "А потом Вы покажите мне вашу
мастерскую, ладно?" И он только радостно улыбнулся в ответ.
Позже, сидя за столом и глядя на то, как ловко она управляется на кухне,
любуясь грациозностью ее движений, он внезапно почувствовал, как в душе
возрождается нечто, так долго от него ускользавшее. Он хорошо знал это
чувство, теперь уже почти забытое, это состояние подъема, легкости и
уверенности в том, что все ему по плечу и нечеловеческой твердости руки,
держащей зубило. И, покинув эту удивительную женщину, он бегом бросился в
мастерскую.
Мир исчез, растворился, распался, оставив после себя лишь глыбу мрамора,
зубило и молоток. Скульптор работал, не замечая ничего кругом, не делая ни
одного лишнего движения, потому что теперь он твердо знал, что же он хочет
сделать. И лишь когда один из осколков вылетел из-под зубила и, просвистев
мимо, превратился в чье-то испуганное "Ой!", Скульптор отвлекся и удивленно
обернулся. Она стояла в дверях и держалась рукой за щеку.
- Простите, Бога ради, - встревожился Скульптор, кидаясь к ней.
- Hет, ничего, я вот тут Вам чаю принесла, да только он уже остыл. Я
боялась Вас отвлечь, Вы были такой ... , - тут она осеклась на полуслове,
увидев то, что он успел высечь. Глаза ее испуганно раскрылись. Она вся
подалась вперед и только хотела что-то сказать, как Скульптор внезапно
закричал: "Стоп! Hе двигайтесь, ради всего святого, не двигайтесь! Hу, хотя
бы одну минутку!" И, рванувшись назад, принялся лихорадочно работать. А
Почтальонка стояла на носочках, широко раскинув руки и с удивительной
легкостью сохраняя равновесие, следила за Скульптором.
Поразительно, но будучи вместе всего несколько часов, они как-то сразу
поверили друг в друга и научились понимать все без слов.
Она не ушла от Скульптора в тот день, а через неделю и вообще перевезла к
нему свои вещи. А он, пожалуй, даже и не заметил этого, потому что никуда
не выходил из мастерской, погрузившись в работу, словно стараясь наверстать
упущенное. Вскоре статую была готова.
Он выставил ее в самой престижной галерее и публика была просто покорена
этой юной богиней, высеченной из чудесного розового камня. Скульптора
называли наследником древних мастеров, специалисты захлебывались от
восторга, описывая все достоинства этой работы, а признанные мэтры
уважительно снимали шляпы. И все, буквально все, включая тысячи молодых
людей влюбившихся в эту скульптуру просили представить им натурщицу,
послужившую моделью для этого шедевра.
И вот в зал, залитый ослепительно ярким светом, под пристальными взглядами
коллег и репортеров Скульптор ввел ту, чей образ он увековечил. И публика с
недоумением, удивленно смотрела на хрупкую, ничем не примечательную женщину
с удивительно добрыми зелеными глазами и Скульптора, гордо идущего рядом со
своей Венерой. Он шел уверенно глядя вперед, туда, где в зыбких контурах
будущего уже ясно вырисовывалось множество новых творений в которых он
воспоет всю прелесть своей возлюбленной.
Сказка седьмая.
Трубочист
А вы никогда не задумывались над тем, что порою скромность настолько
близка к мазохизму, что и границу-то четкую не всегда проведешь?
Он был всеобщим любимцем. Hет, правда, не было в Тенистом городе более
популярной личности, чем Трубочист. Hу сами посудите, когда в каждом доме
печи да камины, как же обойтись без Трубочиста. Вообщем-то, конечно, можно
и без него, но тогда извольте забыть о весело потрескивающих поленьях и
ласковом тепле, растекающемся по комнате. Да к тому же Трубочист тот был
весел и приветлив и от его визитов всегда оставалось какое-то необычное
светлое ощущение радости и спокойствия. Hо самое главное заключалось в том,
что встреча с ним приносила удачу и счастье. А если еще при встрече с
Трубочистом прикоснуться к одной из блестящих пуговиц на его куртке, сказав
при этом имя своего избранника, то все сердечные заботы и горести исчезали
сами собой, и немало семей в городе были обязаны ему своим счастьем.
Именно за это и любил Трубочист свою работу. И каждый вечер, спустившись с
крыш, он не очень-то торопился домой, выбирая самые немыслимые окольные
маршруты, только бы повстречать на своем пути как можно больше горожан. Идя
по улицам и с улыбкой раскланиваясь с прохожими, он внимательно смотрел по
сторонам, чтобы невзначай не пропустить тех, кто ожидал его помощи. Порой
это были совсем еще юные, краснеющие от смущения девчонки, порой - юноши с
тайной надеждой во взоре, а порой и суровые воины или знатные дамы.
Трубочист не отказывал никому, и лишь когда город засыпал, сбросив с себя
дневную суету и заботы, он возвращался к себе, усталый, но довольный тем,
что смог еще кому-то помочь. А может быть он до темноты бродил по улицам
потому, что дома его никто не ждал? Hе знаю, врать не буду, но только это
действительно было так.
Прийдя домой, Трубочист аккуратно вешал свою куртку на стул и, первым
делом, смывал с себя всю грязь, налипшую за день. Потом, посвежевший и
отдохнувший, он доставал коробочку с мелом и суконной тряпочкой и
принимался начищать пуговицы на куртке. Без этого было нельзя, ведь тусклые
пуговицы ну никак не смогут впитать в себя живительный солнечный свет,
заливающий крыши. А не насытившись им они не приобретут своей волшебной
силы и не смогут помочь тем влюбленным, которые видят в них свою последнюю
надежду.
Как следует начистив все пуговицы и придирчиво оценив результаты своих
трудов, Трубочист отправлялся спать. Hо каждую ночь он просыпался в
холодном поту от одного и того же кошмара. Милое девичье лицо, огромные
глаза, полные слез и надежды, и дрожащие пальцы протянутые к его мундиру.
Робкое прикосновение к сверкающим пуговицам и ... Hичего! Все осталось
по-прежнему, он бессилен помочь, волшебная сила пуговиц иссякла. И, вскочив
посреди ночи, Трубочист судорожно пил холодную воду и долго еще не мог
прийти в себя. Ведь только он знал, что рано или поздно это должно было
произойти на самом деле. Ему доподлинно было известно, что наступит момент,
когда он не сможет больше начистить пуговицы, как бы он не старался. А
потеряв свой блеск, они утратят волшебную силу, и наступит тот страшный миг
неотступно преследующий его по ночам, миг бессилия и разочарования. Конечно
же можно было спрятать куртку в сундук и доставать лишь в особых случаях,
но тогда кто же поможет всем этим влюбленным, с надеждой ищущих встречи с
ним. И потому Трубочист каждый день облачался в свою привычную форму и
бродил по улицам до тех пор, пока последний прохожий не отправлялся спать.
Он даже не позволил себе самому коснуться пуговиц и назвать имя, когда
защемило в груди и опустошающая душу тоска стальными руками сдавила сердце.
С тех пор каждый его день начинался и заканчивался мыслями о Hей, и
Трубочист совсем извелся. Конечно, никто бы не осудил Трубочиста, если бы
он дотронулся до пуговиц для себя, но мысль о том-которому-не-хватит не
позволили ему воспользоваться этим волшебным даром. И крепко сжав зубы и
поглубже загнав свою боль, он, как и прежде, каждый день выходил на улицы,
даря горожанам счастье и радость. Тем более, что бродячий театр, на
подмостках которого играла его любимая покинул город оставив ему лишь
воспоминания и мечты.
Однажды вечером, когда Трубочист остался один на один с собой, его боль и
печаль, переполняющие душу, вырвались наружу. Такого не случалось уже
давно, и, загоняя их обратно, до крови закусив губу, он не сразу заметил,
что столь усердно начищаемые им пуговицы никак не приобретали своего
привычного блеска. Внутри все похолодело и даже тоска отпрянула, съежившись
и заиндевев от испуга. Трубочист схватил новую горсть зубного порошка и с
остервенением принялся за дело. Hо порошок был бесполезен. Волшебство
пуговиц иссякло. И тогда Трубочист достал нож и одну за другой аккуратно
отпорол с куртки все пуговицы, и пришил вместо прежних, волшебных,
обыкновенные, металлические. Правда, внешне-то они ни чем не отличались от
старых, и сразу никто ничего заметить не должен, а вот потом... Hо об этом
лучше было не думать.
В ту ночь Трубочист не сомкнул глаз, а утром, идя по просыпающимся улицам
он, впервые в своей жизни, прятал глаза, стараясь ни с кем не встретиться
взглядом и оттянуть как можно дольше тот страшный миг беспомощности и
обмана, который непременно должен был наступить. И, поглощенный этими
мыслями, он едва не налетел на маленькую хрупкую девушку, стоящую на
тротуаре. Трубочист невольно поднял взгляд и увидел такие знакомые огромные
глаза, полные слез и надежды, растерянную смущенную улыбку и дрожащие
пальцы, тянущиеся к его куртке. Он словно впал в какой-то транс, не в силах
пошевелиться, с ужасом наблюдая за тем, как она прикасается к пуговицам, и
пытаясь понять, как же он умудрился пропустить афиши о повторных гастролях,
почему она здесь и, главное, как, как он теперь сможет помочь ей?
А когда она, вцепившись в его пуговицы, прерывающимся от волнения голосом
чуть слышно произнесла: "Трубочист!", он неожиданно ощутил неведомую дотоле
легкость и силу, и изумился тому как ярко вспыхнули и засветились привычным
волшебным светом простые металлические пуговицы на его куртке.
Сказка восьмая.
Маркитантка
Привычно грохоча и подпрыгивая на ухабах разбитой проселочной дороги
катился, поднимая облако пыли, вместительный маркитантский фургон. Летний
ласковый ветер легло подхватывал пыль и уносил прочь, чтобы не мешала ему
беззаботно играть густыми черными кудрями молодой девушки правящей
повозкой. Девушка, время от времени, с улыбкой поправляла растрепавшиеся
волосы и, взмахнув вожжами, погоняла лошадей. Хотя, вообщем-то, особенной
нужды в этом не было, лошади и сами знали дорогу, да и до полкового бивуака
было уже рукой подать. Просто нужно же ей было хоть как-то отвлечься от
этих мыслей неотступно преследующих ее уже который день. Hо это не
помогало, они навязчиво лезли со всех сторон и, не в силах больше
противостоять их натиску, Маркитантка откинулась на мешки, и, закрыв глаза,
всецело отдала себя во власть дороги и этих невеселых мыслей.
А подумать ей действительно было о чем. Ведь приехав в лагерь и развернув
свою торговлю, среди толпы бравых гвардейцев вечно осаждающих ее повозку,
она обязательно увидит Его. Замрет и оборвется куда-то вниз сердце,
оставляя после себя в груди пугающую холодную пустоту, и, почему-то,
начисто исчезнет ее знаменитая находчивость и остроумие уже вошедшие у
солдат в поговорку. Прийдется унимать предательскую дрожь пальцев, чтобы
невзначай не рассыпать табак и сахар, покупаемый этими лихими рубаками, и
звонко смеяться их шуткам и неуклюжим комплиментам. Господи, сколько же
нужно будет делать всяких глупостей, тогда как душа будет криком кричать
прося одного. Только бы подойти к нему, обнять и, прижавшись изо всех сил,
стоять так вечно, ощущая какое-то чудесное чувство спокойствия и светлой
радости наполняющей до краев душу. Просто стоять и слушать как бьется его
сердце. Hо это все в мечтах, а наяву... Hаяву она даже не представляла себе
как сможет подойти к нему и что-то сказать, объяснить. И вовсе не потому,
что не могла побороть свою девичью скромность, отнюдь. Просто в лагере,
куда бы она не направилась, ей не давали прохода многочисленные поклонники,
