Дафна Дюморье.
Птицы
Перевод с английского: А.Ставиская
Изд: Журнал "Нева"
В ночь на третье декабря ветер переменился, и наступила зима. До этого
осень стояла на редкость мягкая и теплая: на деревьях все еще держались
листья, а живые изгороди так и не пожелтели. Земля там, где ее взрыхлил
плут, была жирной и черной.
Нат Хокен как инвалид войны получал пенсию и работал с неполной
нагрузкой. Он приходил на ферму три раза в неделю, и ему давали работу
полегче -- поставить изгородь, подлатать крышу, подремонтировать
хозяйственные постройки.
Хотя он был человек семейный, по складу своему он был скорее нелюдим и
больше всего любил работать в одиночку. Он бывал доволен, если ему поручали
укрепить земляную насыпь или починить калитку в дальнем конце мыса, где море
с двух сторон омывало территорию фермы. В полдень он обычно прерывал работу,
съедал пирог, испеченный женой, и сидел какое-то время на краю обрывистого
берега, наблюдая за птицами. Осень для этого самое благодарное время, лучше,
чем весна. Весной птицы улетали на материк, организованно и целеустремленно;
они знали, куда летят, ритм и весь ритуал их жизни не допускал промедлений.
Осенью птиц, которые не улетали за море и оставались зимовать, обуревала та
же безудержная жажда перемещения в пространстве, но поскольку улетать им не
полагалось, они утоляли эту жажду по-своему. Огромными стаями собирались они
на полуострове, непоседливые и беспокойные" и растрачивали себя в движении:
то кружили и носились в небе, то садились покормиться на жирной
свежевспаханной земле, но клевали как-то неохотно, будто не испытывали
голода. И тут же беспокойство снова гнало их ввысь.
Черные и белые, галки и чайки, объединившись в этом странном
товариществе, они искали какого-то освобождения -- но так и не находили его,
так и не могли успокоиться. Стаи скворцов с шелковистым шелестом перелетали
с места на место, подгоняемые все той же жаждой движения, а птицы помельче,
зяблики и жаворонки, как заведенные перепархивали с деревьев на изгородь.
Нат внимательно наблюдал и за ними, и за морскими птицами. Внизу, в
заливе, они ждали, когда спадет вода. У этих птиц было больше терпения.
Кулики-сороки, песчаники, травники, кроншнепы подолгу сидели у самой кромки
воды, но как только ленивое море отступало, насытив влагой берег и обнажив
полосу морской травы и переворошенной гальки, они начинали суетиться и
бегать по песку. Потом та же жажда полета толкала их ввысь. С шумом,
гомоном, свистом, почти задевая крыльями морскую гладь, они покидали берег.
Быстрей, еще быстрей, вперед, вперед -- но куда? зачем? Не дающий покоя зов
осени, тревожный и печальный, заколдовывал их, заставлял собираться в стаи,
кружить и кричать; им надо было растратить весь свой запас энергии до того,
как наступит зима.
Сидя у края обрыва и дожевывая пирог, Нат думал о том, что, быть может,
осенью птицы получают некий знак, предупреждение. Надвигается зима. Многим
из них суждено погибнуть. И они ведут себя совсем как люди, которые в
предчувствии близкой смерти с головой уходят в работу или кидаются в разгул.
В эту осень птицы вели себя как никогда беспокойно; их возбуждение было
особенно заметно, потому что дни стояли тихие. Когда на западных склонах
работал трактор, то по временам он полностью скрывался из вида, вместе с
силуэтом фермера за рулем, в туче орущих, кружащихся птиц. Их было
непривычно много -- Нат не мог этого не заметить. Осенью птицы всегда летали
за плугом, но не такими огромными стаями, не с таким гамом.
Нат сказал об этом фермеру, мистеру Тригу, когда управился с изгородью.
-- Да, птиц нынче много, я и сам вижу, -- отозвался фермер, --
некоторые совсем обнаглели, даже трактора не боятся. Сегодня пара чаек
пролетела у меня прямо над головой, чуть шапку не сбили! Я вообще работал
почти вслепую -- над головой чайки, в глаза солнце бьет. Должно быть, к
перемене погоды. Зима будет нынче суровая. Вот птицы и сходят с ума.
Шагая домой через поле, а потом вдоль дороги, обсаженной деревьями, Нат
видел в догорающих лучах солнца птичьи стаи над западными холмами. Ветра не
было; свинцовое море с высокой водой казалось неподвижным. В живых изгородях
еще цвел лихонос, воздух был теплый. Но фермер оказался прав: ночью погода
переменилась.
Спальня в доме у Ната выходила окнами на восток. Он проснулся в третьем
часу ночи и услыхал, как завывает в дымоходе ветер. Это не был порывистый
юго-западный ветер, который приносит дождь; это был восточный ветер, сухой и
холодный. Он глухо гудел в дымоходе, и на кровле брякала отставшая шиферная
плитка. Нат прислушался и до него донесся рев волн, бушевавших в заливе. В
маленькой спальне стало холодно -- на кровать из-под двери дуло. Нат плотнее
закутался в одеяло и прижался к спине спящей жены, но не заснул, а лежал,
напрягая слух, полный беспричинных тревожных предчувствий.
Вдруг раздался негромкий стук в окно. Было похоже, что по стеклу стучит
обломок какого-то засохшего вьющегося растения, но на стенах у них ничего не
росло. Он прислушался -- стук продолжался. Раздосадованный, он вылез из
постели и подошел к окну. Когда он поднял раму, что-то мазнуло его по
пальцам, ткнулось в руку, оцарапав кожу. Мелькнули крылья и -- тут же
исчезли, рванувшись через крышу за дом.
Это была птица, но какая, он не разобрал. Должно быть, ветер загнал ее
сюда, на подоконник.
Он закрыл окно и снова лег, но почувствовал на пальцах что-то мокрое и,
поднеся руку к губам, понял, что это кровь. Это птица поранила его в
темноте;
наверно, испугалась, сама не знала, что делает. Он улегся поудобнее,
пытаясь уснуть.
Вскоре снова раздался стук, на этот раз более энергичный, более
настойчивый, и, потревоженная им, проснулась жена.
-- Нат, посмотри, что там такое. Окно дребезжит.
-- Я уже смотрел. Там птица, просится в дом. Слышишь, какой ветер? Он
дует с востока и гонит птиц -- вот они и ищут, где бы схорониться.
-- Прогони их прочь. Я не могу спать при таком шуме.
Он второй раз подошел к окну и, открыв его, увидел на подоконнике уже
не одну птицу, а целых полдюжины, и все они ринулись на него, норовя клюнуть
в лицо.
Он вскрикнул и стал отбиваться от них руками. Как и первая птица, они
взмыли
над крышей и исчезли. Он быстро опустил окно я защелкнул задвижку.
-- Смотри, что делается, -- сказал он. -- Они на меня набросились!
Могли глаза выклевать!
Он стоял у окна и всматривался в темноту, но ничего не видел. Жена, еще
не совсем проснувшись, что-то недоверчиво пробормотала.
-- Я не выдумываю, -- сказал он, рассердившись. -- Я тебе говорю --
птицы сидели на подоконнике, просились в дом.
Неожиданно из комнаты в конце коридора, где спали их двое детей,
донесся испуганный крик.
-- Это Джил, -- сказала жена. От крика она окончательно проснулась и
села в постели. -- Поди к ним, узнай, что случилось.
Нат зажег свечу, но, когда он открыл дверь в коридор, сквозняк задул
ее.
Снова раздался крик ужаса -- на этот раз дети кричали оба, и, вбежав в
комнату, Нат услыхал в темноте хлопанье крыльев. Окно было раскрыто. Через
него влетали птицы, ударялись с налету о потолок и стены, но тут же
поворачивали к детским кроваткам.
-- Не бойтесь, я здесь! -- крикнул Нат, и дети с плачем кинулись к
отцу, а птицы в темноте взлетали к потолку и пикировали вниз, целясь в них.
-- Что там, Нат? Что случилось? -- услыхал он голос жены из спальни. Он
поскорее вытолкнул детей в коридор и захлопнул дверь, оставшись с птицами
один на один.
Он сорвал одеяло с ближайшей кровати и начал размахивать им над
головой. Он слышал хлопанье крыльев, шмяканье птичьих тел, но птицы не
отступали, они нападали снова и снова, они клевали его в руки, в голову, их
разящие клювы кололи, как острые вилки. Одеяло теперь превратилось в орудие
защиты. Он обмотал им голову и, не видя уже ничего, молотил по птицам голыми
руками. Подобраться к двери и открыть ее он не решался из страха, что птицы
полетят следом.
Он не знал, сколько времени он бился с птицами в темноте, но в конце
концов почувствовал, как хлопанье крыльев вокруг постепенно стихает; наконец
оно прекратилось совсем, и сквозь одеяло он разглядел, что в комнате стало
светлей. Он ждал, слушал -- нигде ни звука, только кто-то из детей хныкал в
спальне. Свист и шелест крыльев прекратились.
Он стащил с головы одеяло и огляделся. В комнату просачивался холодный,
серый утренний свет. Живые птицы улетели через открытое окно, мертвые лежали
на полу. Нат глядел на них со стыдом и ужасом: все мелюзга, ни одной крупной
птицы, и погибло их не меньше полусотни. Малиновки, зяблики, воробьи,
синички, жаворонки, юрки -- эти птахи по законам природы всегда держались
каждая своей стаи, своих привычных мест, и вот теперь, объединившись в
ратном пылу, они нашли свою смерть -- разбились о стены или погибли от его
руки. Многие во время битвы потеряли перья, у многих клювы были в крови -- в
его крови.
Чувствуя подступающую дурноту, Нат подошел к окну и поглядел на поля,
начинавшиеся сразу за их огородом.
Было очень холодно, и земля почернела и затвердела. Это был не белый
мороз, не иней, который так весело сверкает в утренних лучах, а мороз
бесснежный, черный, которым сковывает землю восточный ветер. Море, еще
сильнее разбушевавшееся с началом прилива, все в гребнях белой пены, яростно
билось о берег. Птиц видно не было. Ни один воробьишка не чирикал в садовой
изгороди; даже самые ранние птахи, рыжие и черные дрозды, не рылись в земле
в поисках червяков. Не было слышно ни звука, кроме шума ветра и моря.
Нат закрыл окно и, затворив за собой дверь детской, пошел в спальню.
Жена сидела на кровати, возле нее спала старшая девочка, а младшего, с
забинтованным лицом, она держала на руках. Шторы на окнах были плотно
задернуты, горели свечи. Лицо жены в желтом свете поразило его своей
бледностью. Она сделала ему знак молчать.
-- Уснул, -- прошептала она, -- только что. Он чем-то поранился, под
глазом ссадина. Джил говорит, это птицы. Говорит, она проснулась, а в
комнате полно птиц.
Жена смотрела на него, ища в его лице подтверждения. Вид у нее был
испуганный и растерянный, и ему не хотелось, чтобы она видела, что он тоже
потрясен, сбит с толку событиями последних часов.
-- Там в детской птицы, -- сказал он, -- мертвые птицы, примерно с
полсотни. Малиновки, крапивники, разные мелкие местные птички. Они все будто
с ума посходили от этого ветра, -- Он опустился на кровать рядом с женой и
взял ее за руку. -- Дело в погоде. Все, наверно, из-за этой ужасной погоды.
Может, и птицы нездешние. Их сюда пригнало откуда-то.
-- Погода-то переменилась только ночью, -- прошептала жена, -- Снега
еще нет, что их могло пригнать? И голодать они пока не голодают. В полях
хватает корма.
-- Да нет, это погода, -- повторил Нат. -- Поверь мне, это все из-за
погоды.
Лицо у него, как и у нее, было утомленное и осунувшееся. Какое-то время
они молча глядели друг на друга.
-- Пойду вниз, приготовлю чай, -- сказал он.
Вид кухни его успокоил. Чашки с блюдцами, аккуратно расставленные на
буфетных полках, стал, стулья, вязанье жены на ее плетеном кресле, детские
игрушки в угловом шкафчике.
Он опустился на колени, выгреб прого-ревшке угли в заново разжег плиту.
Зрелище дружно занявшихся щепок вернуло чувство равновесия, а закипающий
чайник и коричневый чайничек для заварки -- ощущение уюта и надежности. Он
напился чаю сам и отнес чашку жене. Потом умылся в закутке за кухней и,
