сами подбитые машины замерли вразброс: вероятно, уже горящие, водители до
того, как потерять сознание, правили наугад, куда попало. Краска на бортах
вздулась пузырями и кое-где осыпалась, обнажив серую сталь, броневики
стояли накренившись на обгоревших до дисков колесах. Да, теперь не нужно
было никаких взяток, чтобы списать их в металлолом!
Остальные стояли целехонькие, только люки были распахнуты настежь,
крышки башен откинуты, как бы для того, чтобы показать, что внутри никого
нет. Вокруг валялись обрывки бумаг, окровавленные бинты, обгоревшая
одежда. Скоро наступит зима, покроет все это снегом, а к весне следы
побоища сгниют, перетлеют, и снова здесь будет пустынно и чисто, разве что
забредший турист найдет пару проржавевших гильз.
Только один из тех десяти броневиков, на которые мы с Мгером
поставили мины с радиовзрывателями, пострадал от огня. Я приказал капитану
отвести своих людей метров на двести, снял мины и сложил их в специально
привезенный чемоданчик. Теперь они были не нужны, ударный отряд дошел до
конечной точки своего маршрута. Собственно говоря, именно для того, чтобы
выполнить эту нехитрую процедуру, я и прилетел сюда на "вертушке" -
инструкция требовала... как бы это поделикатнее выразиться, обеспечить
секретность особенностей использования аппаратуры подобного рода. Если бы
не этот "секрет Полишинеля", я вполне мог бы не тащиться сюда, а поручить
снять мины тому же капитану.
Антон исчез. Позже, из допросов захваченных командиров ударного
отряда я узнал, что когда главари после моего бегства обсуждали
сложившуюся ситуацию, именно он убедил их, что не все потеряно, и настоял
на том, чтобы броневики направились через труднопроходимый перевал.
Сказалась-таки авантюристская жилка его характера, которую я принимал во
внимание, ставя возле условного обозначения перевала на дисплее два
вопросительных знака!
Я был уверен, что как только до руководства Организации дойдет весть
о моем "дезертирстве", они сразу же возобновят контроль за моим
компьютером в "мустанге", если только они вообще когда-нибудь этот
контроль снимали. И вот, узнав из моего разговора с Гришей по
радиотелефону, когда я стоял в густых зарослях под бдительным оком
коршуна, что на пути к Армавиру их будет ждать засада, увидев мои два
вопросительных знака, Антон по-суворовски решил пройти там, где пройти
было как будто невозможно...
Случилось именно то, на что я рассчитывал, я его переиграл. Но меня
все же удивляло, почему другие поддались его уговорам, почему не решили
вообще свернуть всю операцию. Ведь совершенно очевидно было, что если даже
отряду удастся вырваться из предгорий Северного Кавказа, до Города ему все
равно не добраться, столько заслонов будет поставлено на пути к уже
известной нам цели. Неужели они рассчитывали со своими тридцатью
броневиками пройти с боями полторы тысячи километров?
Однако, как оказалось, я недооценил стратегические таланты Антона. Он
придумал дерзкий маневр, вполне в духе "москитной войны": из прикубанских
степей отряд должен был, одним быстрым броском через Сальск, Цимлянск,
Морозовск обойдя Ростов-на-Дону, выйти к Миллерово и по отличному шоссе
через Богучар и Павловск домчаться до Нововоронежской АЭС... Честно
говоря, если бы им посчастливилось обойти нашу засаду, а это непременно
случилось бы, если она действительно была бы устроена на дороге, ведущей в
Армавир, неожиданный финт Антона мог увенчаться успехом. А тогда,
обрушившись всеми силами на ничего не подозревающую охрану, бандиты
сломили бы ее сопротивление в считанные минуты... Судьба миллионов людей
висела на волоске.
Но все хорошо, что хорошо кончается. А настойчивость и упорство
Антона обернулись теперь против него самого. Вряд ли Организация простит
ему такой разгром, потерю сотен отборных боевиков, даром затраченные на
подготовку средства. Я вспомнил слова "короля Камчатки и прилегающих
островов": "Куда ведешь, Сусанин?" Он предчувствовал, чем все это
кончится, старый опытный лис! И постарается показать Антону и тем, кто его
поддерживал, как плохо не слушаться старших.
Каждая сорванная операция преступников, каждый их провал дают еще тот
положительный эффект, что вызывают разброд и грызню в их стане.
Последующие за неудачей "разборки" отвлекут их силы, ввергнут в
междуусобную войну. Пройдет немало времени, пока снова восстановится
единовластие какой-нибудь одной группировки или сильной личности.
За Антоном же теперь начнется настоящая охота. Он оказался вне закона
и среди своих, и среди чужих. Но тем опаснее он будет, превратившись в
затравленного волка, тем скорее пойдет на любое рискованное дело, чтобы
вырваться за линию красных флажков, уйти за границу. Ему нужны будут для
этого деньги, большие деньги...
Впрочем, за свою голову я тоже теперь не дал бы и ломаного гроша. Я
хорошо понимал, какие чувства испытывает сейчас Антон, справедливо считая
меня главным виновником постигшего их грандиозного фиаско, того, что не
осуществились все его грандиозные замыслы.
Но на его чувства мне было наплевать, он теперь будет занят спасением
своей шкуры и только случайность может столкнуть нас на узкой дорожке.
Зато остальные главари Организации, знающие, как много сокровенных тайн я
могу раскрыть, дорого дали бы за то, чтобы я оказался в их руках. Они
быстро спровадили бы меня в какой-нибудь подвал, вроде того, в котором
окончил свою жизнь Константин. У меня мурашки пошли по коже, когда я
вспомнил серые бетонные стены, тазик под кроватью, резкий запах аммиака.
Надо будет запастись ампулой цианистого калия и держать его под рукой.
Как бы там ни было, пора возвращаться в Москву, составлять подробный
отчет - в назидание будущим генерациям борцов с мафией. В своей гордыне я
не сомневался, что мои действия станут предметом самого тщательного
изучения в "Вышке". То-то будут ругать меня нерадивые студиозы-курсанты,
когда им придется перед экзаменами разбираться в хитросплетениях моих
ходов!
Утром я отправился в кассы Аэрофлота. Билетов через Краснодар не
было, но я не спешил предстать пред светлы очи начальства и согласился
лететь через Симферополь.
34
Громадный город блещет, словно море.
Э.Верхарн
Мою московскую квартиру уже успели отремонтировать, так что не
осталось никаких следов недавнего "взрыва телевизора" и пожара. Вот одно
из преимуществ конспиративной квартиры - ЖЭКовского ремонта мне пришлось
бы ждать месяцы.
Состоялось неприятное объяснение с руководством по поводу
несвоевременного сообщения о завязавшихся контактах с преступной
группировкой и ее планах (а какое сообщение и когда начальство считало
своевременным?). По мнению моего "парашютиста" это привело к неоправданным
жертвам и расходам. Он имел неосторожность прозрачно намекнуть на смерть
Мгера и Клавы, но, заметив выражение моего лица, не стал развивать начатую
было тему. Я вернулся домой в самом "мажорном" настроении, как выражалась
любившая красивые иностранные слова, но вечно путавшая их смысл, тетка
Вероники.
Погода в Москве стояла мерзкая, под стать моему настроению. Моросил
холодный дождь, дул сырой, пронизывающий ветер. Я задернул новые шторы,
которыми заботливый начальник хозчасти заменил сгоревшие, включил
электрокамин и приемник - у меня был старенький "Грюндик", который я
привез после первой заграничной командировки - и приготовился мужественно
бороться с хандрой. Конечно, можно было воспользоваться стоящим в баре
лекарством от плохого настроения, но пить в одиночку... Да и не любитель
я, честно говоря, такого "лечения". Слишком много хороших ребят, погибших
от него, видел я в своей жизни, а дрожащие руки и блуждающие глаза
неважные помощники в нашем деле.
Берлин передавал увертюру к опере Вебера "Оберон", одну из любимых
моих вещей. Партия валторны, имитирующей звуки охотничьего рога, печальным
эхом отзывалась в темных волшебных лесах. Казалось, вот-вот из зеленой
чащи выйдет заколдованный олень с ветвистыми рогами, залают собаки,
помчатся веселые охотники...
Меня вывел из полусна резкий телефонный звонок междугородки.
Машинально нажав кнопку магнитофона, всегда подключенного и готового к
записи, я снял трубку.
- Алло, я слушаю.
- Ну, здравствуй, это я...
Знакомый голос с характерным придыханием в конце фразы заставил меня
окончательно проснуться.
- Здравствуй, Вероника. Как ты узнала, что я дома? Я только сегодня
приехал.
- Просто позвонила наугад. Сижу одна, на улице дождь... Ты меня еще
любишь?
- Не знаю. Ты меня разбудила. И мне есть хочется. Вот поем, и тогда
подумаю. - Я автоматически вел разговор в обычном шутливом тоне.
- Слушай, приезжай скорее, а? Когда ты приедешь?
- Думаю, что скоро. У меня здесь есть еще кое-какие дела, но я их
скоро закончу, а потом поеду в Город. Может, через два или три дня. Как у
тебя? Все в порядке?
- Ничего. Переболела гриппом, а так все нормально.
- Что тебе привезти из Москвы?
- Себя. И кило изюма. Тетка кекс спечет, ты же любишь.
- Хорошо, постараюсь найти. Как ее радикулит?
- Пока не беспокоит. Она сейчас пошла к соседке, они там на пару
смотрят "Изауру" [бразильский телесериал "Рабыня Изаура" по одноименному
роману Б.Гимараенша; Леонсио - главный отрицательный персонаж романа].
- А ты?
- Не хочу. Мне на Леонсио смотреть противно. Он, как ты, такой же
вредный. И вообще надоело - все только и говорят: "Ах, Изаура, ах,
Леонсио!" И на работе, и дома. Совсем с ума посходили.
- Ладно, приеду тебя развлекать.
- Давай. А я буду тебя. Хочешь?
- Прямо сейчас? По телефону? Это что-то новенькое!
- Иди к черту! Ну, хорошо, спокойной ночи. Прости, что разбудила.
- Пока, будь здорова. Целую ручки, пани.
- Не "ручки", а "реньчки"! Ну, пока.
Она чмокнула трубку, потом раздался гудок отбоя.
В нашем разговоре не было ничего необычного, когда я был в Городе, мы
часто подолгу так беседовали - ни о чем, зря только телефон загружали,
сердилась ее тетка. Но я знал, что звонок этот неспроста. Вероятно, они
решили убедиться, что я дома, а заодно проверить, не подозреваю ли в
чем-то Веронику. Надеясь, что не сфальшивил ни в одной ноте нашего дуэта,
я прослушал запись разговора. Как будто все было вполне естественно. И по
смыслу, и по интонациям.
Дела, которые задерживали меня в Москве, кроме составления подробного
отчета о проведенной операции и участия в допросах захваченных бандитов,
заключались еще в оформлении длительной заграничной командировки.
Посоветовавшись с Гришей, Васей Кившенко и Павлом Владимировичем, я пришел
к выводу, что единственным для меня шансом уцелеть или хотя бы оттянуть на
время смертельно опасную встречу с людьми Организации является
путешествие. Нужно было исчезнуть, уехать как можно дальше, причем, под
чужим именем. Последнее было мне не в новинку - я уже стал забывать, как
меня зовут на самом деле.
Как раз в это время наше Управление в соответствии с разработанным на
самом верху проектом "Временного положения..." активно занялось созданием
различных внутрисоюзных и зарубежных коммерческих структур. Несмотря на
то, что "Положение" еще не было утверждено, и пресловутая телеграмма
N_174033, появление сведений о которой в открытой печати наделало столько
шума, еще не была разослана, дело пошло полным ходом - сказывалась
