бесплодности, не грозя почти ежедневно уйти к другой и никогда не решаясь на
это? Да. Странная жизнь. Странная любовь. Да и было ли это жизнью, любовью?
Любовью? Так он ни разу и не открыл Библию. Так и не прочел Дхаммападу. А ведь
и то и другое лежало на полке над кроватью. И марксистов и немарксистовИ-
ничего не читал. Все хлопоты, дачи, кооперативы, дни рождения друзей и
недрузей, нужных людей и ненужных людей. Все было, а ощущение такое, словно
жизни не было. Не то, что бы не дожил, а словно и не жил вовсе. Нет, в Библию
надо хоть одним глазком заглянуть. Дхаммапада ладно, черт с ней, а в эту-то
надо было. Вот и свет у них в окошке зажегся. И сюда бы, в окошечко, заглянуть
надо. В Библии, говорят, любовь. Вся любовь там, там, в Библии. А что в
окошечке этом крохотном, на том берегу? Тоже любовь? А в свое-то, в свое-то
сердце как заглянуть? Ну ладно, в свое потом, в свое всегда успеем, а сейчас в
окошечко, в окошечко на маленькой чужеземной дачке. Х-арн лежал на мокром
песке, стуча зубами. На той стороне по-прежнему горел огонек в окне.
Теща была примечательная женщина. Удивительная женщина. Легендарная женщина.
Легендарной она называла себя сама, потому что была замужем (последнее
замужество) за легендарным человеком. Легендарного в нем было то, что он был
секретарем другого легендарного человека, составившего себе славу своим
писательским трудом, в котором и до сих пор не потускнела печать сильного
дарования. Тот писатель был государственным человеком, допущенным в самые
верхние слои общества, а равным образом и теща причисляла своего мужа к
личности государственной, поскольку муж был не только личным секретарем, но и
другом покойного писателя.
Родившись где-то в знойных Кизил-Арватских степях, напоенная здоровьем и
солнцем, красивая и выносливая, как степная кобылица, теща сделала гигантский
скачок от босоногой измазанной липким арбузным соком девчонки до жены
легендарного государственного человека. Четверо мужей проскакали на ней
короткий срок своей стремительной, но прекрасной жизни. Одного она скинула
сама. Второй не удержался и разбился на крутом вираже авантюрной тещиной
политики. Третий испугался участи второго, вовремя разглядев не только пучины
ее необъятного тела (она весила почти девяносто килограммов), но и не менее
головокружительные бездны ее души. И лишь последний муж, скончавшийся вскоре
после смерти своего шефа, проскакал самую длинную и самую прекрасную
дистанцию. На вопрос, как это ему удалась такая рискованная джигитовка, теща
отвечала с загадочной улыбкой на губах и с восторгом, восхищением и
преклонением перед этой личностью одной только фразой: "Что не дозволено
Юпитеру, то дозволено жиду". И говорилось это так многозначительно, что
расспрашивать о чем-то еще после этого было все равно что расписаться в
собственной неграмотности.
Жизнь с государственным человеком сделала тещу такой, или она была такая, но
эта, теперь уже стодвадцатикилограммовая, туша обладала удивительными
способностями вызывать в людях страх, почтение, внушительную симпатию. Одно
платье этой государственной вдовы, которое она сшила специально на свадьбу
своей племянницы, стоило ей почти целого состояния. Два великих кутюрье Ив
Сен-Лоран и Карден объединились, чтобы в творческом экстазе воплотить в жизнь
это чудо. Об этом платье, которое она в тот свадебный вечер трагически
закапала шпротным маслом, Х-арн мог бы многое порассказать. Да разве только о
платье? А о фарфоровых статуэтках (японский, китайский фарфор), а о золотых,
серебряных, мельхиоровых вещицах, от которых ломятся тещины шкафы, а о
хрустале, а чешское богемское стекло, а золотые кольца, перстни, а
бриллианты... а прелестный оригинал "Купальщицы" над тещиной кроватью? Сколько
Х-арн ни умолял, так и не вымолил эту картину. А портнихи, приходящие на дом,
а молоденькие маникюрщицы и педикюрщицы в белоснежных халатиках? Нет, теща
была не простая женщина. Легендарный человек оставил ей легендарное состояние,
которое теща, как ни стремилась растратить, так и не смогла. И не скрывала
этого. И ничего не боялась. Говорила все, что хотела и про кого хотела, и где
хотела. Теща всю свою жизнь была любимой игрушкой в руках Фортуны. Очень
вкусно приготовить, очень вкусно поесть, очень вкусно поспатьИ- вот мудрость.
Мужчины сладкоежки и любят все вкусное. Вот суть. Все остальноеИ- задуривание
голов. Так учила теща Х-арна, своего будущего зятя, которого она ни во что не
ставила, и говорила, что ее Лешику Х-арн не достает "по эти самые". При этом
она делала такое брезгливое выражение лица, давая понять, что и "этих самых" у
Х-арна никогда не было и не будет, и нечего об этом больше говорить. Х-арн и
побаивался тещу, и ненавидел, и уважал. Но теперь, когда дело с дачей
выгорало, он решил избавиться от давящей опеки и прибавить себе
самоуверенности. И вот сейчас они с тещей ругались из-за этой дачи. Х-арн был
до предела утомлен всеми дачными хлопотами, скандалами, переживаниями, и
сейчас, когда теща приводила очередное доказательство в силу проигрышности
всех Х-арновых начинаний, он сидел и, с ненавистью глядя на тещу, думал о том,
что самой легкой и желанной для него смертью было бы, если бы кто-нибудь
столкнул тещу с балкона ее одиннадцатого этажа и она упала бы на машину, в
которой сидел бы Х-арн. Глядя на тещу, которая отмачивала одну ногу в тазике с
теплой водой, а вторую уже поставила на низенькую скамеечку, Х-арн думал о
том, какой прекрасный свадебный подарок сделала ему Лидия на всю его жизнь...
Этому подарку сейчас делали тщательный неторопливый педикюр. Прелестная
девушка в белом халатике, изящная и точеная, под стать фарфоровым статуэткам в
этой комнате, сидя на коленях возле тещиных ног, занималась отделкой вынутой
из тазика распаренной ноги с таким старанием, словно реставрировала ногти
статуэтки из гробницы Тутанхамона. Так и казалось, что девушка-оператор и теща
должны быть окружены пуленепробиваемыми стеклами, а по их сторонам должны
стоять двое милиционеров с автоматическим оружием на бедре. Девушка, близоруко
наклонившись к ноге, миниатюрной пилочкой делала легкие быстрые движения,
щеточкой сметая ногтевые опилки в ладошку, словно это алмазная пыль, а из
ладошки вытряхивала ее в большую сиреневую салфетку, лежащую на сером ковре.
Теща, утонувшая в мягком кресле, устало ворчала.
- Идиот,И- говорила она, закатывая глаза в неизмеримом страдании.И- Дачу свою
захотел.
- Это еще не повод, чтобы меня оскорблять,И- уязвленно сказал Х-арн, взглянув
при этом на девушку. Но та сосредоточенно работала. Х-арну почему-то
показалось, что она во всем согласна с тещей. За одну левую тещину ногу она
отдала бы, наверное, всего Х-арна. А за правую тещину ногу она пошла бы,
наверное, на костер. Если только эта раскрашенная хорошенькая заводная кукла
знает, что такое святые убеждения. А почему она должна их знать, если Х-арн
сам не знает, что такое святые убеждения? Впрочем, как раз таки они, это
поколение, черт бы их побрал, знают. Конечно же, тещина нога, сумочка с
инструментами, пятьдесят рублей за сеанс, мальчики в ресторане,
шапочка-петушок, тряпкиИ- разве все это не святые убеждения? Да, конечно, я
такой же,И- поспешил согласиться Х-арн, но у нас что-то помимо этого было еще,
другое: что-то такое...И- Х-арн пошевелил пальцами в воздухе.
- Чего рукой машешь? Не согласен, что ли?И- не унималась теща.
- Господи,И- поморщился Х-арн,И- может, хватит, Лина Борисовна? Ну с чем я еще
должен соглашаться?
- Хрен ты получишь эту дачу. Никакой дачи ты не увидишь.
- Увижу. Успокойтесь. У вас опять разболится печень. Опять но-шпу глотать
будете.
- Что хочу, то и буду глотать, не твое дело.
- Как же это не мое дело, когда с вашим отслоением сетчатки мы пять лет
промучились. Одних операций три штуки было, а сколько денег угробили.
- Ты моих денег не считай,И- закричала теща, повернувшись всем своим грузным
телом к Х-арну. При этом нога ее сорвалась со скамеечки и, если бы расторопная
девушка не успела ее вовремя подхватить, рухнула бы на пол.
- Спасибо, Светочка,И- заметила Липа Борисовна эту внимательность.И- Умничка
ты моя.
Десяточку сверх нормы прибавит, подумал Х-арн. А вслух сказал:
- Я ваших денег не считаю. Я считаю свое время и свои нервы.
- У, бесстыжий,И- в негодовании замахнулась на него теща.И- Попомнишь ты мои
слова: и дачи тебе никакой не будет, и обдерет он вас как липку, и Лидку твою
трахнет, и тебя заодно.
Уютное, обитое болотно-зеленым велюром кресло мягко, как лошадиные губы,
сжевало Х-арна. Он обхватил руками голову и съежился, притаившись в
темно-зеленых глубинах кресла, как среди водорослей. Не вылазить бы отсюда
никогда, поселиться навеки, стать лягушкой и смотреть на мир, не принимая в
нем участия: пусть каждый сходит с ума, как ему хочется, пусть все вместе
возьмутся за руки и сойдут с ума, а Х-арнИ- лягушка в болотном кресле, и общее
безумие его не коснется. И пусть этими тещами владеют другие, ему, Х-арну, до
смерти тошно смотреть на этого с ног до головы отлакированного бегемота, и
пусть дачами владеют, и пусть Лидией владеют другие. Тут Х-арн струхнул. Ну уж
нет. Дудки! Какие дудки? Почему дудки? Этого Х-арн не знал. Но при мысли о
том, что этот негодяй завладеет его Лидией!.. Нервы Х-арна больше не
выдержали. Он боялся признаться теще об утреннем разговоре с Лидией. А
разговор был не из легких. Чего там врать: не из легкихИ- мучительный был
разговор. Человек, за которого Лидия фиктивно вышла замуж, покрутил так,
покрутил эдак, рассмотрел Лидию и, наконец, заявил, что все дальнейшее дело
будет делаться через постель. Если бы это случилось с другим, Х-арн воспринял
бы это как норму. Постель в наше время и есть самая нормальная норма, штамп,
матрица, динамический стереотип. Х-арн сразу вспомнил нечаянно подслушанный
разговор в телефонной будке. "Анька, привет. Ну, в общем, я нашла. Частник.
Делает на дому. Пятьдесят рэ и переспать. До или после? Нет, до. Согласна? Ну,
пиши адрес". Анька записала адрес и, конечно же, пошла делать аборт,
предварительно переспав с частником. Интересно, знает ли об этом муж?
Наверное, не знает. А если бы знал? Аборты все равно делать надо. Желающих
делать абортыИ- миллионы, рабочих рук не хватает. Постель. А для него, Х-арна,
лучше самому лечь в постель, чем эта сволочь затащит туда Лидку. Х-арн с
ужасом представил свою Лидию в постели с этим негодяем. И он имеет ее, как
хочет и сколько хочет. Потому что деваться некуда. Потому что дача уже
наклевывается. Потому что теща, эта одноглазая дура, уперши руки-окорока в
бока, ехидно щурит глаз с отслоившейся сетчаткой и напевает: хрен тебе, а не
дача! Потому что так хочется послать всех к такой-то матери и уехать на лето к
себе на дачу, чтобы не видеть этих рож, в том числе и тещину, и отдыхать,
отдыхать от всех на природе. Потому что тысячи тысяч людей ведь имеют дачи, да
такие, что Х-арну и во сне не снилось. Х-арн еще глубже ушел в кресло и, сжав
голову руками, застонал. А куда деваться? А что делать? Столько труда, сил,
средств, чтобы в последнюю минуту взять и от всего отказаться? Нет, они
согласились. И сейчас Лидия с ним, на той самой даче. И самое страшное, что
теща права. Она великий психолог, она мастер по этим делам. Он взаправду может
не поХлучить никакой дачи. И не получит. Вот он-то, Х-арн, ее и не получит. А
тот получит все, что хочет, и от него, Х-арна, и от Лидии. Теща как в воду
глядела. А что, если он понравится Лидии? Он хоть и старше Х-арна, но богат,
подлец, богат. Ну вот что! Это насилие! Да! Это явное насилие над ним, над
Х-арном. И вдруг в нем все восстало. Х-арн сжался в энергический комок, как
зверь перед прыжком. И вдруг ему все стало до фени: дачи, тещи, деньги, иконы,
машины, магнитофоны. Все! И осталось только одно желание. И вот его-то Х-арн
не откажет себе в удовольствии исполнить! ВсеИ- негодяи. ВсеИ- обманщики.
Х-арн вскочил и, не слушая тещиных изумленных криков, бросился вон из комнаты.
