Шофер к этому времени, естественно, протрезвел. Его содержали в камере
предварительного заключения. Он был уверен, что спьяну задавил человека.
Тут явился брат и сказал, что машину вел он.
- Зачем же вы указали на Крахмальникова Юрия Петровича? - рассердился
лейтенант.
- Вы спросили, кто шофер, я и ответил...
- Где же вы пропадали трое суток?
- Я испугался... Я был в шоке...
Фальшивая гримаса на лице моего брата выражала хрупкость психики.
- Такого испугаешь! - не поверил лейтенант.
Затем спросил:
- Вы были пьяны?
- Нисколько, - ответил мой брат.
- Сомневаюсь...
Однако что-либо доказать уже было невозможно. Участники рейса клялись,
что Боря не Пил. Шофер отделался выговором по служебной линии.
Брат поступил умно. Теперь его должны были судить уже не как пьяного за
рулем. А как виновника несчастного случая.
Следователь Лариса говорила ему:
- Даже в кровати ты продолжаешь обманывать следствие...
Через неделю он появился в Ленинграде.
Тетка уже все знала. Она не плакала. Она звонила писателям, которые
имели дело с милицией. Все тем же - Юрию Герману, Меттеру, Сапарову.
В результате моего брата не трогали. Оставили в покое до суда. Только
взяли подписку о невыезде.
Брат заехал ко мне в один из первых дней. Он спросил:
- Ты ведь служил под Ленинградом? Знаешь местную систему лагерей?
- В общем, да. Я был в Обухове, Горелове, на Пискаревке...
- Куда бы мне, по-твоему, лучше сесть?
- В Обухове, я думаю, режим помягче.
- Короче, надо поехать и ознакомиться...
Мы поехали в Обухове. Зашли в казарму. Поговорили с дневальным. Узнали,
кто есть из знакомых сверхсрочников. Через минуту в казарму прибежали
сержанты Годеридзе и Осипенко.
Мы обнялись. Я познакомил их с моим братом. Потом выяснил, кто остался
из старой лагерной администрации.
- Капитан Дерябин, - ответили сверхсрочники.
Капитана Дерябина я хорошо помнил. Это был сравнительно добродушный,
нелепый алкаш. Заключенные таскали у него сигареты. Когда я служил, Дерябин
был лейтенантом.
Мы позвонили в зону. Через минуту Дерябин появился на вахте.
- А! - закричал он. - Серега приехавши! Дай-ка взглянуть, на кого ты
похож. Я слышал, ты писателем заделался? Вот опиши случай из жизни. У меня с
отдельной точки зэк катапультировался. Вывел я бригаду сантехников на
отдельную точку. Поставил конвоира. Отлучился за маленькой. Возвращаюсь -
нет одного зэка. Улетел... Нагнули, понимаешь, сосну. Пристегнули зэка к
верхушке монтажным ремнем - и отпустили. А зэк в полете расстегнулся - и с
концами. Улетел чуть не за переезд. Однако малость не рассчитал. Надеялся в
снег приземлиться у лесобиржи. А получилось, что угодил во двор
райвоенкомата... И еще - такая чисто литературная деталь. Когда его брали,
он военкома за нос укусил...
Я познакомил Дерябина с моим братом.
- Леха, - сказал капитан, протягивая руку.
- Боб.
- Так что, - говорю, - неплохо бы это самое?..
Мы решили уйти из казармы в ближайший лесок. Пригласили Годеридзе и
Осипенко. Вынули из портфеля четыре бутылки "Зверобоя". Сели на поваленную
ель.
- Ну, за все хорошее! - сказали тюремщики.
Через пять минут брат обнимался с Дерябиным. И между делом задавал ему
вопросы:
- Как с отоплением? Много ли караульных собак на блок-постах?
Соблюдается ли камерный принцип охраны?
- Не пропадешь, - заверяли его сверхсрочники. - Хорошая зона, - твердил
Годеридзе, - поправишься, отдохнешь, богатырем станешь...
- И магазин совсем близко, - вставлял Осипенко, - за переездом...
Белое, красное, пиво...
Через полчаса Дерябин говорил:
- Садитесь, ребятки, пока я жив. А то уволят Леху Дерябина, и будет вам
хана... Придут разные деятели с незаконченным высшим образованием...
Вспомните тогда Леху Дерябина...
Боря записал его домашний телефон.
- И я твой запишу, - сказал Дерябин.
- Не имеет смысла, - ответил брат, - я через месяц приеду...
В электричке на пути домой он говорил:
- Пока что все не так уж худо.
А я чуть не плакал. Видно, на меня подействовал "Зверобой"...
Вскоре начался суд. Брата защищал все тот же адвокат Киселев.
Присутствующие то и дело начинали ему аплодировать.
Любопытно, что жертвой событий он изобразил моего брата, а вовсе не
покойного Коробченко. В заключение он сказал:
- Человеческая жизнь напоминает горную дорогу со множеством опасных
поворотов. Один из них стал роковым для моего подзащитного.
Брату опять дали три года. Теперь уже - строгого режима.
В день суда я получил бандероль из Читы. В ней оказалось десять пачек
японских сигарет "Хи лайт"...
Борю поместили в Обухове. Он написал мне, что лагерь хороший, а вохра -
довольно гуманная.
Капитан Дерябин оказался человеком слова. Он назначил Борю хлеборезом.
Это была завидная номенклатурная должность.
За это время жена моего брата успела родить дочку Наташу. Как-то раз
она позвонила мне и говорит:
- Нам предоставляют общее свидание. Если ты свободен, поедем вместе.
Мне одной с грудным ребенком будет трудно.
Мы поехали вчетвером - тетка, Лиза, двухмесячная Наташа и я.
Был жаркий августовский день. Наташа всю дорогу плакала. Лиза
нервничала. У тетки разболелась голова...
Мы подъехали к вахте. Затем оказались в комнате свиданий. Кроме нас там
было шестеро посетителей, заключенных отделял стеклянный барьер.
Лиза распеленала дочку. Брат все не появлялся. Я подошел к дежурному
сверхсрочнику:
- А где Довлатов? - спрашиваю.
Тот грубовато ответил:
- Ждите.
Я говорю:
- Позвони дневальному и вызови моего брата. И скажи Лехе Дерябину, что
я велел тебя погонять!
Дежурный несколько сбавил тон:
- Я Дерябину не подчиняюсь. Я оперу подчиняюсь...
- Давай, - говорю, - звони...
Тут появился мой брат. Он был в серой лагерной робе. Стриженные под
машинку волосы немного отросли. Он загорел и как будто вытянулся.
Тетка протянула ему в амбразуру яблоки, колбасу шоколад.
Лиза говорила дочке:
- Татуся, это папа. Видишь - это папа...
А брат все смотрел на меня. Потом сказал:
- На тебе отвратительные брюки. И цвет какой-то говнистый. Хочешь, я
тебе сосватаю одного еврея? Тут на зоне один еврей шьет потрясающие брюки.
Кстати, его фамилия - Портнов. Бывают же такие совпадения...
Я закричал:
- О чем ты говоришь?! Какое это имеет значение?!
- Не думай, - продолжал он, - это бесплатно. Я дам деньги, ты купишь
материал, а он сошьет брюки... Еврей говорит: "Задница - лицо человека!"
Теперь посмотри на свою... Какие-то складки...
Мне показалось, что для рецидивиста он ведет себя слишком
требовательно...
- Деньги? - насторожилась тетка. - Откуда? Я знаю, что в лагере деньги
иметь не положено.
- Деньги как микробы, - сказал Борис, - они есть везде. Построим
коммунизм - тогда все будет иначе.
- Погляди же на дочку, - взмолилась Лиза.
- Я видел, - сказал брат, - чудная девка...
- Как, - говорю, - у вас с питанием?
- Неважно. Правда, я в столовой не бываю. Посылаем в гастроном
кого-нибудь из сверхсрочников... Бывает - и купить-то нечего. После часу
колбасы и яиц уже не достанешь... Да, загубил Никита сельское хозяйство... А
было время - Европу кормили... Одна надежда - частный сектор... Реставрация
нэпа...
- Потише, - сказала тетка.
Брат позвал дежурного сверхсрочника. Что-то сказал ему вполголоса. Тот
начал оправдываться. К нам долетали лишь обрывки фраз.
- Ведь я же просил, - говорил мой брат.
- Я помню, - отвечал сверхсрочник, - не волнуйся. Толик вернется через
десять минут.
- Но я же просил к двенадцати тридцати.
- Возможности не было.
- Дима, я обижусь.
- Боря, ты меня знаешь. Я такой человек; обещал - сделаю... Толик
вернется буквально через пять минут...
- Но мы хотим выпить сейчас!
Я спросил:
- В чем дело? Что такое?
Брат ответил:
- Послал тут одного деятеля за водкой, и с концами... Какой-то бардак,
а не воинское подразделение.
- Тебя посадят в карцер, - сказала Лиза.
- А в карцере что, не люди?!
Ребенок снова начал плакать. Лиза обиделась. Брат показался ей
невнимательным и равнодушным. Тетка принимала одно лекарство за другим.
Время свидания истекало. Одного из зэков уводили почти насильно. Он
вырывался и кричал:
- Надька, сблядуешь - убью! Разыщу и покалечу, как мартышку... Это я
гарантирую... И помни, сука, Вовик тебя любит!..
- Пора идти, - сказал я, - время.
Тетка отвернулась. Лиза укачивала маленькую.
- А водка? - сказал мой брат.
- Выпейте, - говорю, - сами.
- Я хотел с тобой.
- Не стоит, брат, какое тут питье?..
- Как знаешь... А этого сверхсрочника я все равно приморю. Для меня
главное н человеке - ответственность...
Вдруг появился Толик с бутылкой. Было заметно, что он спешил.
- Вот, - говорит, - рупь тридцать сдачи.
- Так, чтобы я не видел, ребята, - сказал дежурный, протягивая Боре
эмалированную кружку.
Брат ее живо наполнил. И каждый сделал но глотку. В том числе - зэки,
их родные, надзиратели и сверхсрочники. И сам дежурный...
Один небритый татуированный зэк, поднимая кружку, сказал:
- За нашу великую родину! За лично товарища Сталина! За победу над
фашистской Германией! Из всех наземных орудий - бабах!..
- Да здравствует махрово-реакционная клика Имре Надя! - поддержал его
второй...
Дежурный тронул брата за плечо:
- Боб, извини, тебе пора...
Мы попрощались. Я пожал брату руку через амбразуру. Тетка молча глядела
на сына. Лиза вдруг заплакала, разбудив уснувшую было Наташу. Та подняла
крик.
Мы вышли и стали ловить такси...
Прошло около года. Брат писал, что все идет хорошо. Он работал
хлеборезом, а когда Дерябин ушел на пенсию, стал электромонтером.
Затем моего брата разыскал представитель УВД. Было решено создать
документальный фильм о лагерях. О том, что советские лагеря - наиболее
гуманные в мире. Фильм предназначался для внутреннего использования.
Назывался он суховато: "Методы охраны исправительно-трудовых колоний
строгого режима".
Брат разъезжал по отдаленным лагерным точкам. Ему предоставили казенную
машину "ГАЗ-61". Выдали соответствующую аппаратуру. Его неизменно
сопровождали двое конвоиров - Годеридзе и Осипенко.
Брату удавалось часто заезжать домой. Несколько раз он побывал у меня.
К лету фильм был готов. Брат выполнял одновременно функции -
кинооператора, режиссера и диктора.
В июне состоялся просмотр. В зале сидели генералы и полковники. На
обсуждении фильма генерал Шурепов сказал:
- Хорошая, нужная картина... Смотрится, как "Тысяча и одна ночь"...
Борю похвалили. К сентябрю его должны были освободить.
Наконец-то я уловил самую главную черту в характере моего брата. Он был
неосознанным стихийным экзистенциалистом. Он мог действовать только в
пограничных ситуациях. Карьеру делать - лишь в тюрьме. За жизнь бороться -
только на краю пропасти...
Наконец, его освободили.
Дальше я вынужден повторяться. Тетка позвонила Юрию Герману. Брата
взяли чернорабочим на студию документальных фильмов. Через два месяца он
работал звукооператором. А через полгода - начальником отдела снабжения.
Примерно в эти же дни меня окончательно уволили с работы. Я сочинял
рассказы и жил на мамину пенсию...
Когда тетка заболела и умерла, в ее бумагах нашли портрет сероглазого
