ней, даже не взглянула и не ответила ему.
Он тяжело вздохнул. И тут ему показалось, что он сумел почувствовать
ее страх, пульсировавший в ней, подобно биению испуганного птичьего
сердечка. Как будто он держал в руках птицу. Он понял, что может просто
повернуться и подняться вверх по лестнице в комнату Мэри. Затем ему в
голову пришла мысль поинтересней. Он осмотрел доску с номерками, висевшую
за маленьком дежурной, с крючком под каждым номерком и ключами на
некоторых крючках. Над каждым крючком было написано имя. Он нашел имя
Мэри, заметил, что ключ на крючке не висел, и прочитал номер внизу. Номер
комнаты Мэри бросился ему в глаза. Сорок шестой. Это означало, что она
живет на четвертом этаже. Убрав остальные мысли, он припомнил все, что она
раньше ему рассказывала.
Майлз остановил взгляд на крючке и на секунду закрыл глаза. Открыв
их, он увидел, что стоит в темной, маленькой комнате. Шторы на
единственном окне были опущены почти до самого пола. Окно было приподнято
- белые занавески лениво колыхались под мягким напором прохладного ночного
воздуха. Обычно девушки в общежитии жили по двое в комнате, но Мэри,
работая здесь, распоряжалась комнатой одна. Оглядевшись, он увидел ее:
неподвижная фигурка под одеялами на кровати в углу комнаты.
Он осторожно подошел к ней и заглянул в спящее лицо. Мэри спала на
боку, и он четко видел в профиль черты лица на фоне белой подушки, по
которой разметались ее волосы. Одна ладонь лежала возле самой щеки.
- Мэри, - тихо позвал он.
Она не проснулась. Он повторил ее имя немного громче.
На этот раз она пошевелилась. Ее рука заползла обратно под одеяло, но
глаза не открылись. Майлз протянул руку к ночнику на маленьком столике в
футе от ее лица, но передумал. Идея разбудить ее внезапным светом
показалась ему слишком грубой.
Он посмотрел на светлый прямоугольник открытого окна за шторой. Его
охватило волнение. Он подумал о свете, вливающемся через этот проем,
собирающемся и усиливающемся вокруг него. Или нет... может быть, его глаза
просто привыкли к полумраку... он не был уверен.
- Мэри, - позвал он, склонившись и шепча ей прямо в ухо.
Она снова пошевелилась, но на этот раз глаза ее сощурились, а затем
сонно приоткрылись. Мгновение они смотрели, не узнавая, а потом широко
раскрылись.
Мэри подняла голову и открыла рот. Сначала он подумал, что она готова
закричать или вообще его не узнала, приняв за чужого. Но не успел он
прикрыть ей рот, как полные страха глаза потемнели.
- Майлз, - с длинным медленным вздохом произнесла она.
- Мэри, - в ответ произнес он. Он склонился и поцеловал ее. Ее руки
взлетели и обвились вокруг его шеи, сначала мягко, а потом все сильнее и
сильнее удерживая его. Мгновение они держались друг за друга, но затем он
отступил, расцепив ее руки. Продолжая удерживать их, он сел на край
кровати.
- Мэри, - прошептал он. - Не думай о том, что тебе сказали и что ты
должна делать. Поговори со мной.
- Хорошо, Майлз, - отозвалась она и улыбнулась медленной мягкой, но
странной улыбкой. - Ты пришел ко мне, - сказала она.
- Я согласился, Мэри, - сказал он. - Я согласился сделать то, что они
просят.
- Я знаю, - прошептала она, смотря на него сквозь дымку. - О, Майлз!
Ты пришел ко мне!
- Я решил увидеть тебя самой первой, - сказал Майлз, по-прежнему
держа ее за руки. - Я хотел, чтобы ты знала все прежде, чем я... - он
замолчал, - пойду дальше.
Она лежала, всматриваясь в него при слабом, но достаточном свете из
приоткрытого окна.
- Что ты должен сейчас делать?
- Я не знаю. Думаю, мне надо путешествовать по планете и найти что-то
у людей, которых увижу и встречу.
Она сжала его ладони.
- Сколько времени ты будешь этим заниматься? - тихо спросила она.
- Я не знаю, - честно признался он. - Пришельцы сказали, что я сам
узнаю, когда буду готов. Я не думаю, судило ним, что это займет много
времени. Они упоминали, что время дорого.
- Может быть, тебе тогда не надо со мной разговаривать, - сказала
она, но ее руки просили обратное.
- Может, и нет, - повторил он. Сказав это, он, к своему удивлению,
почувствовал, как внутри него начало расти чувство беспокойства за знание,
хранящееся у него внутри, которое нельзя терять попусту, как он сейчас
делал. - Думаю, мне надо идти, - сказал Майлз. Он высвободил свои пальцы
из ее цепких рук.
- Но ты вернешься? - спросила она, когда он встал рядом с кроватью.
Он увидел, что ее лицо вместо того, чтобы находиться где-то на расстоянии
вытянутой руки, из-за какого-то фокуса с освещением в комнате виделось
далеко внизу.
- Я вернусь, - ответил он.
- Я имею в виду, не до того момента, как улетишь, - быстро поправила
она сама себя. - Я имею в виду - после... Ты точно вернешься обратно?
- Обязательно. Все будет хорошо, - ответил он. И при этих словах
внутри него зажглась глубокая, яростная и злая уверенность в том, что он
вернется... вопреки всему.
Он склонился и поцеловал ее еще раз, а затем, расцепив руки, обвившие
его шею, выпрямился.
- До свидания, - попрощался он и пожелал вернуться на тротуар перед
общежитием.
В тот же миг он оказался там.
Он повернулся и отошел немного в сторону от света, горевшего над
входом, в тень норвежских сосен, вытянувшихся в линию вдоль всей дороги.
Он задумался над тем, с чего же начать. Куда идти? Имея перед собой мир,
открывшийся ему навстречу, он запутался в том бесчисленном количестве
мест, которые мог посетить. В конце концов, выкинув все из головы, он
выбрал наугад. Майлз никогда не был в Японии. Он подумал о Токио.
Яркое утро. Он стоял на заполненной людьми улице, и пешеходы обходили
его, как обтекает скалу речной поток. Все здания - западного образца. И
люди, на его взгляд, в западной одежде. Только шум их голосов, звучавших
слишком высоко и непривычно, добавлял в эту сцену каплю необычности.
Затем, когда его мозг прорвал тонкую пленку, окружавшую его подобно
мыльному пузырю, он понял, что понимает их речь.
Он стоял, вслушиваясь и наблюдая за теми, кто проходил неподалеку, он
отыскивал хоть малейший признак проявления любопытства к его появлению в
странной серебристой одежде. Но прохожие останавливали на нем глаза и тут
же отводили в сторону. Сначала его удивило это желание беспрекословно
подчиняться указаниям пришельцев. И затем нечто, пришедшее к нему точно
таким же образом, как и знание японского языка, подсказало, что эти люди
отводили от него взгляд благодаря своей врожденной вежливости. Он пошел
вниз по улице.
Чувство неудобства, охватившее его в первый момент, ослабевало.
Связь, установленная им с окружающими, где-то на уровне подсознания,
усиливалась по мере его пребывания среди них. Он понял, что это такое -
о_щ_у_щ_а_т_ь_ их присутствие рядом с собой. _Э_т_о_ походило на то, как
в_и_д_е_т_ь_ и _с_л_ы_ш_а_т_ь _н_е_ч_т_о_. Открыв это для себя, он
почувствовал мягкий отчетливый шум, похожий на безголосую музыку,
отражающую характер и дух окружавших его людей.
Аромат _э_т_о_г_о_ беззвучного звука, струившегося и от каждого, и от
них всех, проникал очень глубоко. И сейчас, уделив _э_т_о_м_у_ все свое
внимание, он, в известном смысле на ощупь, начал различать в общем узоре
индивидуальные нити. Нити представляли собой эмоциональные ответы каждого
человека. Майлз не мог найти подходящего слова, но чувствовал их в своих
пальцах словно они были живыми существами. Выделив отдельные эмоции, он
сумел почувствовать, что от каждого, к кому он прикасался подобным
образом, он что-то получал. Он узнавал от каждого нечто и становился
сильнее.
Майлз понял, почему пришельцы назвали этот процесс "подзарядкой".
Взволнованный, он переместился в Пекин. Майлз сразу же увидел разницу
в архитектуре, и люди здесь были одеты совсем по-другому... Они не
игнорировали его, столпившись вокруг. Но и здесь он также столкнулся с тем
же чувством. Снова выделив общую структуру, он сумел постепенно
почувствовать внутри нее индивидуальные особенности, из которых он черпал
это нечто для себя.
Но здесь все внимание окружающих сосредоточилось на нем, и он не
сумел собрать столько же силы. Их руки тянулись к нему, но пальцы
скользили, будто его заключили в стекло, и поток энергии тек от них в
незначительных количествах. Майлз закрыл глаза и пожелал оказаться в
другом районе Китая, который однажды видел на фотографии.
Открыв глаза, он увидел, что стоит на вершине огромного каменного
монолита в форме миниатюрной горы высотой в несколько сот футов. Вокруг
него располагались другие подобные горы, поднимающиеся с плоской
поверхности окружающего ландшафта. Между гор лежали тихие маленькие озерки
с маленькими островками. Это больше всего напоминало игрушку-ландшафт для
великана. Внизу он мог разглядеть сгорбленные спины работающих людей,
двигавшихся рядами по залитым водой рисовым полям. И энергия, шедшая от
них и от этого пейзажа, простиравшегося до самого горизонта, оказалась
гораздо сильнее, чем в двух предыдущих случаях. Они не знали о нем, и он
чувствовал, как высасывает из них знание и силу, подобно губке,
впитывающей влагу с поверхности тела.
Но вот он взял все, что мог, и перенесся в Лондон на улицу,
выходившую на площадь Пикадилли, по которой он гулял несколько лет
назад... Бледный рассвет только слегка осветил фасады зданий,
выстроившихся вдоль изгибающегося тротуара улицы Регента. Вокруг него
находилось несколько человек, но от них энергия поступала мощным потоком.
Все, что он чувствовал, пробовал или слышал внутри себя, оказывалось
совсем другим. Но сейчас он знал, что конкретно ищет, и с этим расчетом
начал путешествие по планете, на которой появился на свет.
Он странствовал по своей планете: с холмов Испании в лагерь лесорубов
на Юконе, с гор Мексики на улицы Бразилии, в Кейптаун, в африканские
джунгли, в Бухару, в Москву и российские степи.
Он гулял по улицам Хельсинки. Ветер носил его в чистом воздухе над
острыми скалами гор, отделяющих Геную от Милана. Он скользил в нескольких
футах над рыболовными судами в голубых заливах северного побережья
Средиземноморья.
Дневной свет и ночная тьма, все части света, весь калейдоскоп погоды
и времен года мелькали мимо него, напоминая смену слайдов проектора на
экране. И постепенно все эти сцены перемешались. Свет и тьма, север и юг,
суша и море, зима и лето, желтое, черное, коричневое, белое и красное: все
люди, все места и все времена сплелись в общий узор чувств, который стал
портретом всех людей планеты да и самой Земли.
К тому времени, когда он соткал этот узор, прошло несколько дней.
Наконец, он снова плыл над местом, где река Миннесота впадала в Миссисипи
и стояли города-двойники Сант-Паулу и Миннеаполис. Отсюда он стартовал, и
только сейчас Майлз вспомнил, что не чувствовал нужды ни в пище, ни в
воде, ни в сне. Сколько же прошло дней? Единственное, что его
действительно волновало, так это познать и понять людей, ворочаемых им на
своем пути. Сейчас он почти выполнил эту задачу.
В путешествии он пополнил свои знания. Он чувствовал сейчас эту
прочную нить, даже не нить - струну, свитую из нитей всех связей,
установленных им с людьми по всей Земле, и соединяющую со всей его расой.
В известном смысле все, сделанное или созданное любым членом
человеческой расы, принадлежало всем ее представителям. Он раньше никогда
этого не понимал. Он вспомнил, что Мэри знала об этом или, по крайней
