и, взобравшись на небольшой бугорок посреди поляны, принялась махать
крыльями и бить клювом в землю.
Абасов кликнул подчинённых и велел им выкопать яму под петухом. В
согласии с приметой, он надеялся найти там клад. Вместо клада подчиненные
нашли гроб с останками Зилфы, которая скончалась в тюрьме и, по
действовавшим тогда правилам, была похоронена тайно.
Натела обрадовалась находке - и из загородной поляны перетащила мать к
отцу, к Меир-Хаиму, на еврейское кладбище. Обоим заказала потом в Киеве
надгробные памятники из чёрного мрамора. Без пятнышек или прожилок.
Блестящие, как козырёк концертного рояля "Бэккер".
Прислала, говорили, оттуда же могильную плиту и для себя - впрок. Это
как раз петхаинцы одобрили. Во-первых, всё везде и всегда только дорожает.
Во-вторых, евреями она брезгует - и в будущем рассчитывать ей не на кого.
В-третьих же, и это главное, раз уж Натела сама призналась в собственной
смертности, - мир ещё не порушился, всё в нём прекрасно и все в нём умирают!
Даже выскочки!
Между тем, на собрании нью-йоркского Землячества жена Залмана
Ботерашвили высказала предположение, будто при Нателином состоянии и связях
бояться будущего, то есть смерти, незачем. В Союзе такое, мол, количество
нищих, развратников и незанятых мыслителей, что за деньги, за секс или из
инакомыслия многие охотно согласятся умереть вместо неё.
К тому времени Залман уже стал раввином и поэтому даже жену - по
крайней мере, на людях - поучал в духе добронравия. Объяснив ей, что умирать
вместо кого-нибудь невозможно, ибо у каждая своя смерть, он добавил, будто
почти никто своей смертью не умирает. В Талмуде, оказывается, сказано: на
каждого умирающего своею смертью приходится девяносто девять кончин от
дурного глаза.
"А ты-то что скажешь?" - спросил он меня, поскольку я был уже
председателем.
Я ответил уклончиво: Ежели Натела действительно приобрела себе
могильный камень, она, стало быть, к нам не собирается.
Жена раввина высказала предположение, что Элигулова обзавелась
надгробием с единственной целью нас дезинформировать. Не пройдёт, мол, и
года, как стерва подастся не в загробный мир, не, извините, в рай, а
наоборот, в наши края, в Нью-Йорк.
Развернулись дебаты: впускать её в Америку или нет?
Подавляющее большинство высказалось против. Сослалось на заботу о
нравственной незапятнанности отечества. Америки. Я заявил, что впускать
Нателу или нет никто нас спрашивать не будет. Тем более, что мы ещё не
граждане при отечестве, но лишь беженцы при нём. Мне возразили: Это глупая
формальность, и в Америке господствует не бюрократия, то есть воля
книжников, а демократия, то есть правление большинства. Которому плевать на
любые книги. Ибо оно занято борьбою со злом.
Постановили поэтому навестить гуртом нью-йоркского сенатора Холперна,
то есть Гальперина, и потребовать у него присоединиться к их битве со злом.
Сенатор, как рассказал Даварашвили, ответил резонно. Почти как в хороших
книгах. Сделать я, дескать, ничего пока не в силах, ибо не известно даже
действительно ли эта ваша Натела собирается в Америку. Обещал, на всякий
случай, сообщить ФБР, что она гебистка.
Доктор похвалил его за ум, порядочность и особенно скромность. Ко всем,
мол, внимательно прислушивается, держит в кабинете только портреты жены и
президента, а зарплату получает маленькую.
Я с доктором не согласился: Если кто-нибудь умён и порядочен, но всё
равно прислушивается к народу, он как бы мало ни получал, получает много.
Ещё я высказал предположение, что ФБР - тоже из заботы о народе - захочет
"освоить" Нателу и настоит, наоборот, на том, чтобы её, теперь уже не
секретаршу, а референтку Абасова, обязательно впустили.
29. Две тбилисские колдуньи повязаны лесбийским развратом
Несмотря на заготовленную впрок могильную плиту, Элигулова в Нью-Йорк
всё-таки прибыла. Безо всякого предварительного известия. К тому времени
почти весь Петхаин уже скопился в Квинсе - и передавать оттуда информацию
было уже некому. Последний слух о ней гласил, правда, что Натела продаёт дом
и собирается поселиться в Москве, куда с воцарением Андропова перевели
генерала Абасова.
Андропов поставил тому в заслугу образцовую деятельность по мобилизации
армянской диаспоры в Париже и поэтому поручил "заботу" обо всех советских
эмигрантах в Америке. Говорили даже, что с Андроповым Абасова свела близко
Натела, сдружившаяся со знаменитой телепаткой Джуной Давиташвили. Тоже
колдуньей, вхожей через Брежнева ко всем хворым кремлёвцам.
Говорили ещё, будто в Нателу прокралась какая-то неизвестная болезнь,
от которой Джуна её и лечила. Хотя и менее успешно, чем должностных лиц. По
словам Джуны, причина неуспеха заключалась не в незначительности Нателиной
служебной позиции, а в её еврейском происхождении. Которое рано или поздно
приводит именно к неизлечимой форме психоза.
Подобно Нателе, Джуна, сказали, собирается поселиться в той же Москве,
из чего жена раввина Ботерашвили, наслышавшись о прогрессистских тенденциях
в поведении петхаинских жён в Америке, заключила, будто две тбилисские
колдуньи повязаны меж собой лесбийским развратом.
Эту сплетню как раз многие петхаинские жёны ревностно отвергли.
Возмутились даже: А как же Абасов, хахаль? Какой, дескать, лесбийский
разврат при живом мужике? Тут уже раввин поддержал жену и, призвав меня в
свидетели, заявил, что принцип дуализма, хоть и пагубен для души, известен
даже философии. Петхаинкам термин понравился своим благозвучием - и они
загордились.
Вместо Москвы Натела подалась в Квинс.
И объявилась на народном гулянии в День Национальной Независимости.
30. Право на беспробудную глупость
Петхаинцы праздновали Национальную Независимость охотно, ибо жили в
квартирах без центрального охлаждения, а гуляния устраивались в холле
Торгового Центра, где, несмотря на скопление выходцев из Африки, Узбекистана
и Индии, циркулировал остуженный благовонный воздух.
Если бы июль в Нью-Йорке был посуше, как в Тбилиси, или прохладней, как
в Москве, не было бы на празднике и меня. Я не терпел сборищ. Они утверждали
правоту некоего марксистско-кафкианского учения, что человек есть
общественное насекомое, коллектив которых обладает возможностями,
немыслимыми для отдельного организма. Особенно моего.
Мне казалось немыслимым гуляние в честь независимости. Причём,
независимости всеобщей, а не моей личной.
Об отсутствии личной напоминало мне присутствие жены. Кризис этой
независимости ощущал я в тот праздничный день особенно остро: в отличие от
пасшихся косяком петхаинских жён, моя не отступала от меня ни на шаг.
Раввин Ботерашвили с повисшей на его руке грузной раввиншей
приветствовал нас со страдальческой улыбкой. Я поздравил его с великим
праздником.
В ответ он поправил каравеллу под гладко выбритым подбородком, кивнул в
сторону петхаинских жён и шёпотом поздравил меня с тем, что моя, как видно,
так и не примкнула к дуализму. Наградил её за это поцелуем руки с изнанки и
назвал её не "женой" моей, а "супругой". Потом повернул голову и чмокнул в
волосатый подбородок свою "супругу". Похвалился, что и она всю жизнь следует
за ним по пятам, "как следовала за Гамлетом тень его отца".
Я не понял сравнения, но отозвался вопросом: Не гложет ли его, не дай
Бог, боль в селезёнке? Или в каком-нибудь прочем скрытом от глаз органе? Не
понял теперь он. Я выразился возвышенней. Отчего, спросил, на мудром
раввинском лице стынет печать вселенского страдания?
Ответила раввинша. Вчера она купила ему вот эти итальянские туфли с
фантастической скидкой по случаю сегодняшней Независимости. Размер не тот,
но можно разносить.
Я в ответ сообщил ей с тревогой в голосе, что местный писатель
Хемингуэй застрелился именно из-за тесной обуви. Ни она, ни раввин этому не
поверили. Я оскорбился, но жена ущипнула меня в локоть - и пришлось поменять
тему. Спросил: Не кажется ли им, обоим супругам, что в холле пахнет пряным
запахом прижжённых трав?
Воистину! -- согласился раввин и качнул головой: Американская культура
благовоний не перестаёт поражать воображение. Раввинша добавила, что аромат
напоминает ей бабушкину деревню в Западной Грузии, что у неё ноет сердце и
хочется от счастья плакать. И что она уже купила целый пакет распылителей с
запахом прижжённых трав.
Гвалт в огромном холле нарастал быстро и настойчиво, как шум
приземляющегося "корабля дураков". Люди стали толкаться, и всех обволакивал
дух неспешащего гулянья. Повсюду пестрели разноцветные лотки: орехи, блины,
пироги, пицца, бублики, шашлыки, фалафелы, раки, устрицы, тако, джаиро -
всё, что бурлящий котёл Америки выбрасывает чревоугодливым пришельцам из
Старого Света.
Покупали пищу все, кроме самых новых пришельцев, которые, тем не менее,
понатаскали сэндвичей из дому, но к которым мы с раввином себя уже не
относили и поэтому могли щегольнуть перед супругами приобретением в
складчину объёмистой коробки с пушистыми кукурузными хлопьями.
Со всех сторон, даже с верхних ярусов, доносились по-праздничному
наглые звуки чавканья бесчисленных ртов. Гадких запахов не было - только
звуки, и, подобно раввину, я ощущал гордость за американскую культуру борьбы
со зловониями.
Непонятными показались мне только отсеки для курящих. Хотя они ничем не
были отгорожены, раввин с восторгом отозвался о власти, защищавшей его право
оградить себя от табака. Я обратил его внимание, что эти открытые отсеки
защищают его от гадкого табачного перегара не лучше, чем защитили бы в
бассейне от чужой, а значит, гадкой, мочи неперегороженные зоны для
писающих.
Что же касается гадких звуков разжёвывания и проглатывания пищи, - я с
надеждой посматривал в сторону помоста в конце холла. Согласно обещанию, с
минуты на минуту, после короткого митинга, к микрофонам на сцене вылетят
из-за гардины вокалисты из Мексики - и стеклянный купол над этим захмелевшим
от обжорства пространством задребезжит от бешеных ритмов во славу
национальной независимости гринго. Самого старшего в братской семье народов
Нового Света.
И правда: не успел я ответить на приветствие протиснувшегося к нам
доктора Даварашвили, как на сцену плеснул сзади - нам в глаза - слепящий
свет юпитеров, а из группы выступивших из-за гардины людей отделился и
шагнул к микрофону фундаментально упитанный рыжеволосый гринго. С рыжими же
подтяжками и с универсальным голосом представителя власти.
Он сразу же объявил, что все мы, собравшиеся в холле, живём в самое
историческое из времён, но объяснять это не стал.
Раввин одобрительно качнул головой, а доктор шепнул мне, что этого
англосакса зовут Мистер Пэнн и он является председателем Торговой Палаты
всего Квинса.
Мистер Пэнн сказал ещё, что Америка есть оплот мира во всём мире. И что
она представляет собой лучшее изо всего, что случилось с человечеством после
того, как оно спустилось с деревьев. И создало Библию.
Раввин снова согласился, а оратор воскликнул, что будущее Америки
сосредоточено в руках простых тружеников, и поэтому всем нам следует
проявлять осторожность в движении к цели. Которую он опять же не назвал.
Раввин испугался ответственности, а доктор объявил нам, что оратор
является его пациентом. Жена снова ущипнула меня в локоть. Чтобы я не
позволил себе усомниться вслух, что Мистер Пэнн, крупный начальник и
англосакс, нашёл необходимым лечиться у петхаинца.
