нравилось больше. К полуночи она всегда напивалась в стельку. Мужчины так
и вились вокруг нее, но она ничего с ними не делала. Ей больше нравилось
строить из себя мученицу и верную жену. А заодно у нее появляется еще один
повод для жалоб. Лиззи не надиралась вечерами как Элейн, которая боялась
бессонницы. Ну почему, почему этот Пол Ньюмен во плоти - только бармен!
Женщина средних лет, на отдыхе без мужа, и связаться с барменом! Это
слишком пошло. Так низко упасть невозможно. Ну почему он не настоящий Пол
Ньюмен? Даже голос похож - приятный, сексуальный...
- Никак не могу понять, почему я храню ему верность, - ныла Элейн. -
Я знаю, ему плевать. Но я не могу быть такой же, как все эти шлюхи,
которых мы знаем. Они все шлюхи! Лиззи, я, конечно, о тебе не говорю. Ты -
чудачка.
- Чудачка хочет еще выпить, - сказала Лиззи. Она посмотрела в
зеркальце от пудреницы, расчесала волосы, чуть подкрасила губы и встала.
- Принеси мне двойную водку со льдом, - попросила Элейн, протягивая
свой пустой бокал.
Господи! Ну и жара! Лиззи всунула ноги в сандалии. Кроме детей у
бассейна почти никого не было. Все либо играли, либо спали. Еще никто не
сподобился прийти сюда поплавать. Лиззи даже не знала, с чьими детьми
играла капризная дочь Элейн. Может не стоит больше жариться на солнце?
Загар ведь плохо влияет на кожу.
Чувствуя себя древней старухой, Лиззи вошла в полутемный бар, где
работал кондиционер. Бармен увидел ее и улыбнулся сексуальной улыбочкой
Пола Ньюмена. Дура, лучше бы она что-нибудь на себя накинула поверх
купальника.
- Как себя чувствуете, миссис Либра? - сказал парень и подмигнул.
- Отлично. - В баре было почти пусто: только два столика заняты, да в
углу крашеная блондинка средних лет развлекалась с одноруким бандитом. Ее
запястья были унизаны браслетами, которые клацали при малейшем движении
руки. Клац. Клац. Один вес этих побрякушек потянул бы на пятьсот баксов.
Женщина повизгивала от восторга, радуясь выигрышу. Лиззи устроилась на
высоком стуле, гадая, выглядит ли она смешной и старой, как и та, что
играет в однорукого бандита.
- Вы сегодня чудесно выглядите, миссис Либра, - сказал бармен. - Вы
были похожи на маленькую девочку, когда стояли в дверях.
Лиззи улыбнулась.
- Да что вы?
- Ваш муж должно быть рехнулся, если отпустил вас одну. Местные
миллионеры передерутся, оспаривая право увезти вас с собой на яхте. - Он
принялся смешивать коктейль.
Лиззи расслабилась. Как глупо чувствовать себя старой просто потому,
что Элейн моложе. И не ощущала бы она себя древним ископаемым, будь в
Лас-Вегасе кто-нибудь еще, кроме гангстеров, игроков, чужих мужей и
туристов. Лиззи достала сигарету, и Джед, бармен, тут же поднес зажигалку.
- Я могу вам кое-что показать, - сказал он. Он потянулся назад и
вынул пухлый конверт. - Фотографии. У меня друг - фотограф. Только что
получил.
Он разложил снимки на стойке перед ней. Он конечно фотогеничен,
особенно, когда без рубахи. Обычные профессиональные снимки: на фоне
заката, на мотоцикле, в обнимку со стандартной миловидной девицей.
- Ваша подружка? - поинтересовалась Лиззи.
- Нет, жена фотографа. У меня нет подружки и нет жены.
- А вы были женаты?
- Нет. Но у меня есть сын.
Все они утверждают, что у них есть незаконнорожденный ребенок и
обязательно мальчик. Эти бармены считают, что это придает им
мужественности. Лиззи решила, что вполне вероятно, что он бисексуал, а
может и нет.
- И сколько лет вашему сыну? - спросила она.
- Шесть.
- Но вы слишком молоды для отца.
- Мне двадцать три.
Ну почему им всем всегда двадцать три? Этим барменам может быть
тридцать, или девятнадцать, но они всегда утверждают, что им двадцать три.
Но Лиззи не проведешь.
- Я его уже давно не видел, - продолжал он. - Я сделал эти снимки на
пробу. Хочу попробовать стать моделью. Через пару недель хочу слетать в
Лос-Анджелес.
- Вам стоит попытаться в Нью-Йорке, - сказала Лиззи для того, чтобы
хоть что-нибудь сказать.
Его глаза расширились от удивления.
- В Нью-Йорке? Вы сами из Нью-Йорка? Вы думаете, что там меня может
ждать удача?
Лиззи пожала плечами.
- Это город, где разбиваются мечты, малыш. Обычно это случается там.
- А вам понравились мои снимки?
- Хорошие. Плохо то, что ты слишком похож на Пола Ньюмена. А то мог
бы попробовать себя в кино.
- Да, - раздраженно протянул он. - Если мне еще раз хоть кто-нибудь
это скажет... - Он убрал фотографии обратно в конверт. - Знаете, и дня не
проходит, чтобы у меня не попросили автограф. Нос мне что-ли сломать, или
волосы перекрасить?
- Не стоит стремиться в кино. В нем нет жизни.
- А ваш муж работает в кинобизнесе?
- Он личный менеджер многих знаменитостей. Сэм Лео Либра.
Парень восхищенно присвистнул.
- Тогда вы в курсе всего этого. А я думал, что вы - просто неопытная
девочка.
- Подозреваю, что вы носите подкрашенные контактные линзы. Даже
уверена в этом.
- Да что с вами сегодня? Какие-то неприятности? Из-за чего?
- Из-за жизни. - Она потягивала напиток. В нем же двести пятьдесят
калорий. А она уже третий пьет. Придется снова не обедать.
- Если вам тоскливо здесь, то я знаю одно замечательное местечко.
Маленький бар. Там все - мои друзья. Если вы не гнушаетесь, конечно,
общества мелких служащих. Я буду безумно счастлив, если вы захотите пойти
со мной туда.
- Вы очень любезны, - сказала Лиззи.
- Вы любите "травку"? - спросил он, понизив голос.
Она пожала плечами и улыбнулась.
- У меня есть чудесная, из Мексики.
- Я не покупаю.
- А я и не продаю, - сказал он обиженно. - Это подарок. Вам от меня.
От чистого сердца. Простите. Это просто потому, что вы не похожи на
обычных дам, которые здесь бывают.
- И на кого я похожа?
- Вы - живая. Живущая. Ваша улыбка озаряет все вокруг. Я думаю, что
вы - горячая женщина, если захотите себе позволить... Я прав?
Лиззи не знала, польщена ли она или оскорблена. Все повторялось.
Мужчины чувствовали ее голод, хотя она и притворялась несексуальным
подростком. Интересно, он хочет ее только потому, что ее муж может ему
помочь? Он улыбался. Она попыталась понять выражение его глаз. Ничего не
вышло. Дружелюбие, любезность.
- Я одинок, - сказал он.
- Вы?
- Почему нет? Мне не с кем здесь даже поговорить. Когда не работаю, я
загораю, или остаюсь дома и читаю, или играю на гитаре. Я пишу песни...
Они не очень хорошие, но мне нравятся. Здесь бывает очень одиноко.
- Да, бывает... - ответила Лиззи.
- Я ненавижу девятнадцатилетних девчонок, - продолжал он. - Им нечего
сказать, да и в постели ничего интересного. Думают только о себе, как они
выглядят и насколько вы ими восхищаетесь. Все как две капли воды похожи
друг на друга.
- Грустно.
- А вы здесь зачем? Играть по ночам? Здесь никто не выигрывает. В
конечном счете. Здесь каждого обдирают как липку.
- Я выигрываю, - сказала Лиззи.
- В конечном итоге - нет. Научитесь останавливаться, когда везет. Я
здесь уже давно, многое повидал и знаю.
- Здесь больше нечего делать.
- Мы можем покататься на моем мотоцикле. Ночью по пустыне, над
головой - звездное небо.
- Вы, похоже, состоите только из одних стереотипов.
Она ждала, что он взорвется, но он сдержался.
- А вы - не набор стереотипов?
- Я?
- Нет... - сказал он задумчиво. - В вас есть что-то иное,
таинственное. Вы как потерянная маленькая девочка, но в душе - страстная и
горячая.
- Надеюсь, ваши песни не настолько плохи, - сказала Лиззи.
- Я спою вам их, если мы узнаем друг друга получше.
"Думаю, что меня узнаешь", - подумала Лиззи и сказала:
- Мне нужна двойная порция водки для моей подруги. Со льдом.
Вечером Лиззи одевалась к предстоящему вечеру. Кто-то вдруг
нерешительно постучал в дверь. Она отворила и не удивилась. Перед ней
стоял бармен. Он знал номер ее комнаты - он указывался на чеках, которые
она выписывала. Она не стала притворяться удивленной, он держался так,
будто был долгожданным гостем. В комнате было прохладно. За окном
опустилась бархатная ночь. Он не принес с собой ни гитары, ни фотографий,
ни "травки", как обещал. Он принес с собой свое невероятное лицо,
прекрасное тело и восхитительный член, твердый и гладкий, как мрамор. Она
позволила. Не выпроваживать же его вон, закатив истерику? И она ведь так
страдала от одиночества! Однако странно: она ничего с ним не
почувствовала. Он ведь был никем. Странно, ничего не ощущать в постели с
таким красивым парнем. Она была счастлива, когда все закончилось.
Он назвал ее волшебной дикой кошкой, и сказал, что хочет ее еще и
еще... И еще кучу всякой лжи. Потом оделся и ушел, заставив ее пообещать,
что они увидятся завтра в баре. Лиззи приняла душ. А когда принялась
заново накладывать косметику, с удивлением обнаружила, что по ее лицу
блуждает улыбка. Секс - это обман, которым многие прикрываются сами от
себя. Когда она вернется в Нью-Йорк, надо бы подробно обсудить эту мысль с
доктором Пиккером.
- Ты выглядишь посвежевшей. Что ты делала? - спросила Элейн, когда
они встретились в баре.
На обед она заказала салат и лимонный сок. Она чувствовала себя
намного лучше. Ему же двадцать три! Он бы не смог ее трахнуть, если бы
считал не привлекательной. И ведь совсем не важно, что ему нужно было
получить от жены Сэма Лео Либры.
- Дедди никогда не помогает мне по дому, если у прислуги выходной, -
затянула Элейн, поглощая уже седьмой стакане мартини. - Он и пальцем не
пошевелит, если я буду умирать от рака. Он себе обычный сандвич не
сделает, даже если будет умирать от голода. Другие мужья приносят завтрак
в постель своим женам. Лиззи, что мне делать? Остаться здесь и развестись?
Что ты думаешь, Лиззи? _С_е_й_ч_а_с_, пока я еще молода?
- Я думаю, что завтра мы поедем домой, - сказала Лиззи.
- Домой?
- Да. В Нью-Йорк. Сейчас закажу билеты...
- А-а... Ладно...
Лиззи подошла к стойке и забронировала два билета на завтра на
двухчасовой рейс. У них будет достаточно времени выспаться и упаковать
вещи. Она успеет улететь, пока ее не начнет опять манить проклятый бар
"Королевский кактус". Она никогда, никогда, никогда прежде не спала с
барменами, пляжными мальчиками или жиголо.
"Что со мною будет?" - спрашивала сама себя Лиззи Либра, впервые в
жизни чувствуя, как ее захлестывает паника.
17
В конце лета у Силки Морган начались репетиции "Мавис", но пока
мюзиклу дали рабочее название "Билет любви". В душной тесной комнате на
первой читке она столкнулась с Диком. Он тепло улыбнулся ей и пожал руку.
Она едва не задохнулась от неожиданности.
- Ты похудела, - сказал Дик.
Она кивнула.
- Тебе к лицу. Больше не стоит. - Затем он представил ее остальному
составу. Автор, напоминавший обликом белого кота, держался с ней так,
будто единственная чернокожая женщина, которую он в жизни встречал, была
его прислугой. Но вскоре выяснилось, что он вовсе не таков: с тонким
чувством юмора, скромный, и к тому же коллекционирует ее записи. Песни для
мюзикла писали какие-то старички, и на репетиции их не было. Силки
говорила, что Бродвей - это нечто вроде Олимпа. Пока все ей напоминало
только базар. Единственным человеком, достойным внимания, казался ей Дик
Девере.
Она пыталась делать все, чему научилась у Саймона Будапешта. Но
