кто обвиняет Золя в преувеличении, можно сказать, что у писателя есть не логос,
а только эпос, который констатирует, что мы никогда не сможем сколько-нибудь
значительно продвинуться в описании распада, поскольку для этого необходимо
зайти столь же далеко, насколько ведМт сама трещина. Может ли так случиться, что
Инстинкт смерти -- продвигаясь, насколько это вообще возможно -- возвратился бы
обратно к самому себе? Не может ли быть так, что трещина, которая лишь по
видимости и на короткое время заполняется большими аппетитами, выходит за
собственные пределы в направлении, которое сама и создала? Возможно ли --
поскольку она впитывает каждый инстинкт, -- чтобы трещина могла также
предписывать инстинктам трансмутацию, обращая смерть против неМ самой? Не
создала бы она тем самым инстинкты, способствующие развитию, а не алкогольные,
эротические или финансовые [инстинкты], то есть либо сохраняющие, либо
разрушающие? Часто отмечают, что в конечном счете Золя -- оптимист, что среди
мрачных романов у него есть романы, окрашенные в розовые тона. Однако такая их
интерпретация, исходящая из какого-либо чередования, была бы ошибочной; на самом
деле оптимистическая литература Золя не является чем-то иным по отношению к его
"отвратительной" литературе. Именно в одной и той же динамике -- в динамике
эпического -- низменные инстинкты отражаются в ужасном Инстинкте смерти, но и
Инстинкт смерти тоже отражается внутри некоего открытого пространства, возможно
даже, что в ущерб самому себе. Социалистический же оптимизм Золя означает, что
пролетариат уже пролагает свой путь через трещину. Поезд, как эпический символ
-- с инстинктами, которые он переносит, и Инстинктом смерти, который
436
ПРИЛОЖЕНИЯ
он представляет, -- всегда чреват будущим. Финальные сентенции Человека-зверя --
это также гимн будущему:
Пеке и Лантье сброшены с поезда, а глухой и слепой паровоз везМт солдат, "уже
одуревших от усталости, пьянства и крика", навстречу смерти. Это как если бы
трещина проходила через мысль и предавала еМ, чтобы быть вместе с тем и
возможностью мысли; другими словами, чтобы быть тем [местом], откуда развивается
и раскрывается мысль. Трещина -- препятствие для мысли, но также место обитания
и сила мысли, еМ поле и агент. Доктор Паскаль -- последний роман цикла --
показывает эту эпическую точку возвращения смерти к самой себе, точку
трансмутации инстинктов и идеализации трещины в чистой стихии "научной" и
"прогрессист-ской" мысли, в которой сгорает генеалогическое древо
Ругон-Маккаров.
ДОПОЛНЕНИЕ
Theatrum philosophicum
M. Фуко
Я должен обсудить две исключительные по значимости и достоинству книги:
Различение и повторение и Логика смысла. Действительно, эти книги настолько
выделяются среди прочих, что их довольно трудно обсуждать. Этим же можно
объяснить, почему лишь немногие брались за такую задачу. Я полагаю, эти книги и
впредь будут увлекать нас за собой в загадочном резонансе с произведениями
Клоссовски -- еще одним крупным и исключительным именем. Но возможно,
когда-нибудь нынешний век будет известен как век ДелМза.
Я хотел бы поочередно исследовать всМ множество ходов, ведущих к сути столь
вызывающих текстов. Хотя ДелМз бы сказал, что подобная метафора неверна: сути
нет, есть только проблемы -- то есть распределение особых точек; центра нет,
всегда есть лишь децентра-ции, серии, регистрирующие колеблющийся переход от
присутствия к отсутствию, от избытка к недостатку. Круг должен быть отвергнут
как порочный принцип возвращения; мы должны отказаться от тенденции
организовывать все в сферу. Все вещи возвращаются к прямизне и ограниченности по
прямой и лабиринтоподобной линии. Итак, волокна и разветвления (изумительные
серии Лери хорошо бы подошли для делезианского анализа).
* * *
Какая философия не пыталась низвергнуть платонизм? Если философию определять в
конечном счете как любую попытку, вне зависимости от ее источника, низвержения
платонизма, то философия начинается с Аристо-
______________
Перевод выполнен по изданию: Critique, ‡ 282,1970 г.-- С.885-908.
441
ЛОГИКА СМЫСЛА
теля; или даже еще с самого Платона, с заключения Софиста, где Сократа
невозможно отличить от хитрых имитаторов; или же она начинается с софистов,
поднявших много шума вокруг восхождения платонизма и высмеивавших его будущее
величие своей нескончаемой игрой в слова.
Все ли философии суть индивидуальные разновидности "анти-платонизма"? Каждая ли
из них начинается с объявления об этом фундаментальном отказе? Можно ли
сгруппировать их вокруг этого вожделенного и отвратительного центра? Скорее,
философская природа какого-либо дискурса заключается в его платоническом
дифференциале, элементе, отсутствующем в платонизме, но присутствующем в других
философиях. Лучше это сформулировать так: это тот элемент, в котором эффект
отсутствия вызван в платонической серии новой и расходящейся серией
(следовательно, его функция в платонической серии -- это функция означающего,
которое вместе и избыточно, и отсутствует); а также это элемент, в котором
платоническая серия производит некую свободную, текучую и избыточную циркуляцию
в этом ином дискурсе. Значит, Платон -- это избыточный и недостаточный отец.
Бесполезно определять какую-либо философию ее анти-платоническим характером (все
равно, что растение отличать по его репродуктивным органам); но отчасти одну
философию можно отличать [от другой] тем способом, каким определяется фантазм --
по эффекту недостатка, когда фантазм распределяется по двум составляющим его
сериям -- "архаичной" и "реальной"; и тут вы можете мечтать о всеобщей истории
философии, о платонической фантазмотологии -- но не об архитектуре систем.
В любом случае, "низвержение платонизма"1 Делезом состоит в том, что он
перемещается внутри платоновской серии с тем, чтобы вскрыть неожиданную грань:
деление. По словам аристотеликов, Платон не проводил тонких различий между
родами "охотник", "повар" и "политик"; не занимали его и специфические признаки
видов
________
1 Difference et repetition, pp. 165-168 et 82-85; Логтка смысла (см. настоящее
издание) -- с. 328-338.
442
ДОПОЛНЕНИЕ
"рыбак" и "тот, кто охотится с помощью силков"; Платон хотел раскрыть
идентичность истинного охотника. Кто такой?, а не Что такое? Он искал
аутентичное, чистое золото. Вместо того, чтобы подразделять, отбирать и
разрабатывать плодородный пласт, он выбирал среди претендентов и игнорировал их
фиксированные кадастровые свойства; он испытывал их с помощью натянутого лука,
исключающего всех, кроме одного (безымянного одного, номада). Но как отличить
ложное (симулянтов, "так называемых") от подлинного (настоящего и чистого)?
Разумеется, не посредством открытия закона истинного и ложного (истина
противоположна не ошибке, а ложным явлениям), а посредством указания -- поверх
этих внешних проявлений -- на модель, модель столь чистую, что актуальная
чистота "чистого" лишь напоминает ее, приближается к ней и по ней измеряет себя;
модель, которая существует столь убедительно, что в ее присутствии фальшивое
тщеславие ложной копии немедленно сводится на-нет. При неожиданном появлении
Улисса -- вечного мужа -- ложные претенденты исчезают. Симулякры уходят
[exeunt*].
Считается, что Платон противопоставил сущность явлению, горний мир -- нашему
земному, солнце истины -- теням пещеры (и наш долг теперь -- вернуть сущность в
земной мир, восславить его и поместить солнце истины внутрь человека). Но Делез
располагает сингулярность Платона в утонченной сортирующей процедуре, которая
предшествует открытию сущности, потому что эта процедура обусловливает
необходимость мира сущностей своим отделением ложных симулякров от множества
явлений. Поэтому бесполезно пытаться пересматривать платонизм, восстанавливая в
правах явления, приписывая им прочность и значимость и сближая их с сущностными
формами через наделение концептуальным хребтом: не стоит поддерживать столь
робкие создания в прямом положении. И не стоит пытаться переоткрывать высший и
торжественный жест, установивший -- одним махом -- недоступную Идею. Скорее, нам
следует
______________
* Латинский термин, обозначающий ремарку в пьесе, например: "Некто уходит". --
Примечание переводчика.
443
ЛОГИКА СМЫСЛА
приветствовать коварное сборище симулянтов, которое шумно ломится в дверь. А то,
что войдет к нам -- затопляя явление и разрушая его сцепленность с сущностью, --
будет событием; бестелесное рассеет плотность материи; вневременное упорство
разорвет круг, имитирующий вечность; непроницаемая сингулярность скинет с себя
свою загрязненность чистотой; актуальная наружность симулякра подкрепит фальшь
ложный явлений. Объявится Софист и потребует от Сократа доказательств того, что
тот не является незаконным узурпатором.
Пересмотреть платонизм -- по Делезу -- значит прокрасться внутрь последнего,
снизить планку, добраться до мельчайших жестов -- дискретных, но моральных, --
которые служат для исключения симулякров; это также значит и слегка отклониться
от платонизма, поддержать с той или иной стороны короткий разговор, который
платонизмом исключается; это значит вызвать еще одну разъединенную и
расходящуюся серию; это значит сконструировать -- посредством такого небольшого
скачка в сторону -- развенчанный пара-платонизм. Преобразовать платонизм
(серьезная задача) -- значит усилить его сочувствие к реальности, миру и
времени. Низвергнуть платонизм -- значит начать с вершины (вертикальная
дистанция иронии) и охватить его происхождение. Извратить же платонизм -- значит
докопаться до его наимельчайших деталей, снизойти (благодаря естественному
тяготению юмора) вплоть до корней его волос, до грязи под ногтями -- до тех
вещей, которые никогда не освящались идеей; это значит открыть его изначальную
децентрированность для того, чтобы перецентрироваться вокруг Модели,
Тождественного и Того же Самого; это значит самим так децентрироваться
относительно платонизма, чтобы вызвать игру (как [происходит] в любом
извращении) поверхностей на его границах. Ирония возвышает и низвергает; юмор
опускает и извращает.2 Извратить Платона -- это примкнуть к злой язвительности
софистов, грубости киников, аргументации стоиков и порхающим видностям* Эпикура.
Пора читать Диогена Лаэртского.
______________
2 По поводу возвышения иронии и погружения юмора см. Difference et repetition,
p. 12, и Логика смысла -- с. 182-190.
* "Существуют оттиски, подобовидные плотным телам, но гораздо более тонкие, чем
видимые предметы.... Эти ттиски называем мы "видностями"....Само возникновение
видностей совершается быстро, как мысль" (Эпикур, Письмо к Геродоту -- в кн. Тит
Лукреций Кар, О природе вещей -- М., Художественнная литература, 1983 --
С.295-296). 3 Логика смысла -- с.346-362.
444
ДОПОЛНЕНИЕ
* * *
Нам следует особенно внимательно отнестись к поверхностным эффектам, которые так
радовали эпикурейцев:3 истечения, исходящие из глубины тел и поднимающиеся
подобно туманной дымке -- внутренние фантомы, которые вновь быстро впитываются
глубиной других тел -- обонянием, ртом, вожцелениями; чрезвычайно тонкие пленки,
отделяющиеся от поверхности объектов, а затем привносящие цвета и контуры в
глубину наших глаз (плавающая эпидерма, визуальные идолы); фантаз-мы, созданные
страхом и желанием (облачные боги, обожаемый лик возлюбленного, "слабая надежна,
доносимая ветром"). Именно это ширящееся царство неосязаемых объектов должно
интегрироваться в нашу мысль: мы должны артикулировать философию фантазма, не
сводимого к какому-то исходному факту, опосредованному восприятием или образом,
но возникающего между поверхностями, где он обретает смысл, и в перестановке,
которая вынуждает все внутреннее переходить вовне, а все внешнее -- вовнутрь, в
темпоральной осцилляции, всегда заставляющей фантазм предшествовать себе и
следовать за собой -- короче, в том, что Делез вряд ли позволил бы нам называть
его "бестелесной материальностью".
