к совершенно иной организации, нежели та, какой они организованы в присутствии
другого. Они освобождают образ без подобия, или своего двойника, который
[прежде] обычно подавлялся. В свою очередь, этот двойник высвобождает чистые
стихии, которые обычно держались в заточении. Мир не ввергается в беспорядок
из-за отсутствия другого; наоборот, оказывается, что именно великолепный двойник
мира был скрыт за присутствием другого. В этом и состоит открытие Робинзона:
открытие поверхности, потустороннего стихий, Иного, чем Другой [L'Autre
qu'Autrui]. Почему же возникает впечатление, что это великое Здоровье
извращМнно, и что такое "очищение" мира и желания также является отклонением и
перверсией? Робинзон демонстрирует не извращМнное поведение. Но каждое
исследование, каждый роман, посвященные извра-
418
ПРИЛОЖЕНИЯ
щению, стараются выявить существование "перверсивной структуры" как принципа, из
которого в конечном счМте исходит извращМнное поведение. В этом смысле
первер-сивная структура может быть рассмотрена как то, что противоположно
структуре Другого и занимает еМ место. И точно так же, как конкретные другие
суть актуальные вариабельные элементы, актуализирующие эту структуру-другого,
поведение извращенца, всегда предполагающее фундаментальное отсутствие другого,
есть не что иное, как вариабельный элемент, актуализирующий перверсивную
структуру.
Так откуда же у извращенца такое стремление вообразить себя сияющим ангелом --
ангелом гелия и огня? Откуда у него такая -- направленная против земли,
оплодотворения и объектов желания -- ненависть, систематическое описание которой
мы находим у Сада? Роман Турнье не нацелен на объяснение; он показывает. Тем
самым он примыкает -- самыми разными способами -- к современным
психоаналитическим исследованиям, которые могут обновить статус понятия
перверсии и освободить его от морализирующей неопределМнности, в которой оно
пребывало благодаря объединМнным усилиям психиатрии и права. Лакан и его школа
имеют все основания настаивать на необходимости понимания изращМн-ного поведения
на базе структуры, и на необходимости определения этой структуры, которая
обусловливает поведение. Они также настаивают на том способе, каким желание
подвергается замещению в этой структуре, и на способе, каким Причина желания при
этом отделяется от объекта; на способе, каким различие полов отрицается
извращением в пользу андрогинного мира двойников;
на аннулировании другого внутри извращения, на положении "по ту сторону Другого"
или на положении иного, чем Другой, как если бы другой освобождал в глазах
извращенца его собственную метафору; наконец они настаивают на перверсивной
"десубъективации" -- поскольку, конечно же, ни жертва, ни соучастник не
действуют как другое26. Например, вовсе не потому, что он испыты-
__________
26 Смотри сборник Le Desir et la perversion (Paris: Seuil, 1967). Статья Ги
Росолато "Etude des perversions sexuelles a partir du fetichisme" содержит
несколько крайне интересных, хотя и слишком коротких, замечаний по поводу
"полового различия" и "двойника" (pp. 25 -- 26). В статье Жана Клавре-ля "Le
Couple pervers" показано, что ни жертва, ни соучастник не занимают места
другого; (по поводу "десубъективации" смотри р. 110; а о различии между причиной
и объектом желания смотри статью того же автора "Remarques sur la question de la
realite dans les perversions", La Psychanalyse, no.8, pp. 290ff.). По-видимому,
эти исследования, основанные на структурализме Лакана и его анализе Verleugnung
[отрицание, отречение -- нем.], находятся сейчас в процессе развития.
419
ЛОГИКА СМЫСЛА
вает потребность или желание причинить другому страдание, садист лишает
последнего качества быть другим. Скорее, имеет место обратное: именно потому,
что он испытывает недостаток в структуре Другого и живМт в совершенно иной
структуре как неком условии своего жизненного мира, поэтому и воспринимает
других то как жертв, то как сообщников, но ни в коем случае -- как других.
Напротив, он всегда воспринимает их как иных, чем Другой. Поразительно, до какой
степени в работах Сада жертвы и сообщники -- с их необходимой обратимостью --
вообще не осознаются как другие. Скорее, они понимаются то как отвратительные
тела, то как двойники или же как родственные стихии (конечно, не как двойники
персонажа, а как их собственные двойники -- всегда вне их тел в погоне за
атомарными элементами)27.
Фундаментальная ошибка в интерпретации перверсии, обусловленная непродуманной
феноменологией извращМнного поведения и определМнными юридическими требованиями,
состоит в увязывании перверсии с преступлениями против другого. С точки зрения
поведения всМ убеждает нас в том, что перверсия -- ничто без присутствия
другого: вуйеризм, эгсгибиционизм и так далее. Но с точки зрения структуры мы
должны утверждать обратное: именно потому, что структура Другого исчезла и
замещена совершенно иной структурой, реальные "другие" более не способны играть
роль элементов, актуализирующих утраченную первичную структуру. Во второй
структуре реальные "другие" могут теперь играть только лишь роль тел-жертв (в
том крайне особом смыс-
______________
27 У Сада повсеместно присутствует тема молекулярных соединений.
420
ПРИЛОЖЕНИЯ
ле, который извращенец приписывает телам) или. же роль сообщников-двойников,
сообщников-стихий (опять же в весьма особом смысле извращенца). Мир извращенца
-- это мир без другого, а значит и мир без возможного. Другой -- это тот, кто
предоставляет возможное. ИзвращМнный мир -- это мир, в котором категория
необходимого полностью заместила категорию возможного. Это какой-то странный
спинозизм, из которого изымается "кислород" в пользу более элементарной энергии
и более разреженного воздуха (Небеса-Необходимость). Всякая перверсия -- это
"Друго-убийство" и "альтруи-цид", а значит -- убийство возможного. Но альтруицид
не совершается посредством перверсивного поведения, он предполагается в
перверсивной структуре. Но это не спасает извращенца от того, чтобы быть
извращением -- не конституционально, а в конце приключения, несомненно
прошедшего через невроз и прикоснувшегося к психозу. Вот то, что хотел сказать
Турнье сроим выдающимся романом: мы должны представлять себе Робинзона
извращенцом; единственно возможная робинзонада -- это само извращение.
V. -- Золя и трещина
В Человеке-звере мы находим замечательный текст:
"Надо сказать, в их семье никто не мог похвалиться уравновешенностью, а многие
попросту страдали психическим расстройством. Жак и сам порою чувствовал, что не
избавлен от наследственного недуга; не то чтобы здоровье у него было слабое, но
он испытывал такой страх перед приступами своей болезни и так стыдился еМ, что
одно время совсем извМлся; страшнее было другое: внезапная утрата душевного
равновесия, когда сознание его помрачал какой-то дурман, всМ принимало
искажМнные формы, мир привычных представлений рушился...". Здесь Золя вводит
важную тему, которая примет затем самые разнообразные формы и, опираясь на иные
средства, войдМт в современную литературу. Эта тема всегда будет особым образом
связана с алкоголизмом: тема трещины (Фицджеральд, Малькольм Лоури).
Крайне важно, что Жак Лантье -- герой романа Человек-зверь -- весьма крепок,
энергичен и здоров. Ибо трещина не обозначает путь, по которому будут проходить
патологические наследственные элементы, маркируя тело. Фактически, сам Золя
выражается именно так, но лишь ради удобства. Возможно это даже правильно в
отношении некоторых персонажей -- слабых и нервных. Но если быть точным, то не
они несут в себе трещину -- или же не только лишь из-за этого они несут еМ.
Наследственность -- это не то, что проходит через трещину, она и есть сама
трещина -- невоспринимаемая прореха или дыра. В своМм подлинном смысле трещина
-- вовсе не препятствие для патологической наследственности; в своей полноте она
сама -- наследственность и патология. От одного здорового тела Ругон-Маккаров к
другому она не передаМт ничего иного, кроме самой себя.
422
ПРИЛОЖЕНИЯ
ВсМ держится на парадоксе, то есть, на смешении такой наследственности со
средствами ее переноса, или на смешении того, что передаМтся, с самим процессом
передачи -- парадоксе этой передачи, которая не передаМт ничего, кроме самой
себя: церебральная трещина в крепком теле или расщелина мысли. За исключением
несчастных случаев -- как мы увидим -- сома крепка и здорова. Но гермен* -- это
трещина, и только лишь трещина. В этих условиях трещина принимает вид эпической
судьбы, красной нитью проходящей от одной истории к другой, от тела к телу
Ругон-Маккаров.
Что же распределяется вокруг трещины? Что теснится на еМ границах? Это -- то,
что Золя называет темпераментами, инстинктами, "большими аппетитами". Но
темперамент, или инстинкт, обозначает не психофизиологическую сущность. Это
понятие гораздо богаче и конкретней -- это "романное" понятие. Инстинкт
указывает на условия жизни и вообще выживания -- на условия сохранения некоего
образа жизни, заданного исторической и социальной обстановкой (в данном случае
это Вторая Империя). Вот почему буржуа у Золя легко могут называть свои пороки,
свой недостаток благородства и свои непристойности добродетелями; и наоборот,
вот почему бедняков часто низводят до "инстинктов" -- таких, как алкоголизм,
который выражает исторические условия их жизни и единственный для них способ
примирения с исторически заданной жизнью. "Натурализм" Золя всегда историчен и
социален. Таким образом, инстинкт, или аппетит, выступает в разных обличиях.
Иногда он выражает способ, каким тело сохраняет себя в данном благоприятном
окружении; в этом смысле инстинкт сам по себе крепок и здоров. Иногда он
выражает такой тип жизни, который тело изобретает, чтобы обратить в свою пользу
то, что его окружает, даже если при этом приходится уничтожать другие тела; в
этом случае инстинкт выступает как двусмысленная сила. Иногда он выражает такой
тип жизни, без которого тело не могло бы поддерживать своего исторически
заданного существования в неблагоприятной окружающей среде, даже ес-
_________
9 Гермен -- зачаток, зарождение, завязь, побег -- Прим. пер.
423
ЛОГИКА СМЫСЛА
ли это грозит ему разрушением; в этом смысле алкоголизм, извращение, болезнь и
даже слабоумие суть инстинкты. Инстинкты направлены на сохранение, поскольку
всегда выражают усилие увековечить тот или иной способ жизни. Но такой способ
жизни, да и сам инстинкт, может быть не менее деструктивным, чем консервативным
в строгом смысле слова. Инстинкты манифестируют дегенерацию, неожиданный приход
болезни, утрату здоровья в той же мере, как и само здоровье. Неважно, какую
форму принимает инстинкт, он никогда не смешивается с трещиной. Скорее, он
поддерживает четкие, хотя и изменчивые, отношения с трещиной: иногда --
благодаря здоровью тела -- он прикрывает трещину, латает еМ, как только может,
на более долгий или более короткий срок; иногда инстинкт расширяет трещину,
придавая ей иную ориентацию, которая вынуждает части расщепляться, провоцируя,
таким образом, несчастный случай при дряхлом состоянии тела. Например, в Западне
-- у Жервезы -- алкогольный инстинкт начинает раздваивать трещину как
изначальный порок. Оставим пока в стороне вопрос о том, существуют ли какие-либо
развивающиеся или идеальные инстинкты, способные в конце концов трансформировать
трещину.
Через трещину инстинкт ищет объект, который ему соответствует в исторических и
социальных обстоятельствах его образа жизни: вино, деньги, власть, женщины...
Один из женских типов, предпочитаемых Золя, -- нервозная женщина, с тяжелой
копной чМрных волос, пассивная, скрытная -- которая отдается при [первой]
встрече (такова Тереза в романе Тереза Ракен, написанном ещМ до цикла Ругонов, а
также Северина из Человека-зверя). Ужасная схватка нервов и крови, встреча
невроза и сангвинического темперамента воссоздают происхождение Ругонов.
Подобная встреча заставляет трещину резонировать. Персонажи, не входящие в семью
