была недовольна ходом дел.
Далеко не всегда капитан был моряком - взять хоть того же Флинта, - и
тогда ему приходилось во всем полагаться на настоящего шкипера, вроде
Билли, а уж тот прокладывал курс к цели, намеченной атаманом, - во
Флоридский пролив или район Багамских островов, где проходили торговые
пути в прибрежные города с малочисленными гарнизонами, либо на перехват
испанских серебряных караванов, которые дважды в году отчаливали от
Перешейка.
Подлинным хозяином на борту в промежутке между набегами был
квартирмейстер - нечто среднее между казначеем и боцманом; обычно в этой
роли выступал образованный или полуобразованный человек вроде Сильвера.
Квартирмейстеру надлежало обладать твердой рукой и острым языком, особенно
когда начинался дележ добычи. По сути дела, именно он заправлял всей
командой и отвечал за дисциплину на корабле.
Вместе с тем неверно было бы утверждать, что на пиратском корабле
вовсе не знали субординации. Люди посмышленее держались заодно и помыкали
обитателями нижних палуб. Экипаж пиратского судна делился на "господ" и на
"чернь".
К числу господ относились капитан, штурман, квартирмейстер, старший
канонир, боцман, рулевой, плотник и оружейные мастера. Они составляли
своего рода комитет, который умел навязать свою волю остальным.
"Чернью" называли рядовых членов палубной команды и марсовых; им при
дележе добычи причиталось на одну треть меньше, чем "господам". Ник
принадлежал к "господам" как лекарь; я же, не имея никакой морской выучки,
всегда находился вместе с "чернью".
На борту пиратского корабля действовали определенные правила. Все
было предусмотрено и записано, словно в корабельном уставе на военном
судне.
Так, запрещалось приводить женщин на борт, и нарушение каралось
смертью. Не дозволялись также дуэли на корабле; всякого рода недоразумения
полагалось разрешать на берегу при секундантах. Лучшие пистолеты с
захваченного приза вручали тому, кто первым заметил противника. Тем, кто
потерял в бою руку или ногу, глаз или хотя бы палец, увеличивали долю. И
так далее, всего около сотни правил, включая пункт, ограничивающий пирушки
на корабле после полуночи, и запрет играть в карты на деньги во время
плавания. Кстати, если бы Хендс и ирландец О'Брайен не нарушили этот
запрет, вам никогда не удалось бы захватить у них "Испаньолу".
Я еще не рассказал вам о прошлом двух главарей - Флинта и Бонса.
Флинт стал на путь разбоя еще в юности, плавал с Инглендом, Девисом,
Черной Бородой и даже со Стид-Беннетом, пока сам не стал капитаном. Он был
сыном каторжника, сосланного на Барбадос в конце прошлого столетия за
участие в бунте против короля Джеймса. Всего после того бунта из западных
графств сослали за моря около тысячи человек.
Отец Флинта был в то время совсем молодым. Когда короля Джеймса
сменил голландец Вильгельм и объявил амнистию, он получил участок земли на
острове, женился на квартеронке и стал семьянином. Наш Флинт был у него
третий сын и мог бы вырасти почтенным плантатором или судовладельцем, если
бы не испанцы, которые во что бы то ни стало хотели изгнать англичан,
французов и голландцев, так как испанский король объявил своими владениями
всю Вест-Индию и Мэйн.
Однажды ночью на поселение напал испанец-приватир и сжег все дотла,
повесив старика Флинта и двоих старших сыновей на жердях под крышей их
собственного дома. Младший Флинт отсиделся в зарослях, а потом примкнул к
французским буканьерам в районе Сан-Доминго. Вместе с ними он много лет
успешно сражался против испанцев.
Подобно Сильверу, он воспользовался королевской амнистией, однако
лишь затем, чтобы получить передышку и попытаться раздобыть судно
покрупнее. Мелкие суда и шхуны теперь его не соблазняли, он мечтал
атаковать серебряный караван или большое поселение на материке.
Совсем иначе сложилась жизнь Бонса. Много лет он был благонравным
шкипером, ходил между Бостоном и Кубой, пока пираты не ограбили его
корабль около Гаваны. Бонс ожесточился и решил вернуть свое добро тем же
путем, каким потерял. Бонс держался особняком от остальных, и никто его не
попрекал за это, потому что он был ужасен в сражениях, одинаково искусно
владея абордажной саблей и железным костылем.
Билли был превосходным моряком, умел читать, писать и считать. Если
бы не потеря брига, он, без сомнения, стал бы со временем членом
Бостонского городского совета и владельцем полудюжины судов, управляемых
Бонсами-младшими.
В этом нашем первом плавании меня больше всего поразило то, что Ник
продолжал водить дружбу с Сильвером. Сначала я подумал, что Ник обхаживает
Сильвера, стараясь обезопасить нас от других пиратов, а также подготовить
нам возможность улизнуть с корабля, как только мы придем в какой-нибудь
порт, откуда можно будет добраться до Чарлстона. Очень скоро, однако, мне
стало ясно, что дело обстоит куда серьезнее, что беспечный сын священника
и сладкоречивый головорез не только поладили друг с другом, но и
сколачивают вокруг себя наиболее смышленых членов команды.
Похоже, Сильвер уже тогда задумал при первом случае отделиться и
составить свою команду.
Вот как обстояли дела в тот день, когда мы бросили якорь у острова
Тортуга и большинство команды сошло на берег. Ник отозвал меня в сторону,
сказал, что хочет потолковать со мной, и я спустился вместе с ним в ту
часть пушечной палубы, которую отвели под кубрик.
Нужно сказать, что к этому времени "Морж" совершенно преобразился.
Все "курятники" на палубе исчезли, а высота больверка на всем его
протяжении была увеличена фута на полтора. Пираты всегда предпочитают
высокий больверк и чистую палубу: больверк защищает от картечи и пуль,
когда корабли сходятся для схватки, а отсутствие лишних надстроек создает
меньше целей для ядер противника.
Когда мы спустились, Ник снял свой пояс, отсчитал пятьдесят гиней,
ссыпал их в мешочек и протянул мне.
- Зачем это? - спросил я. - Что я буду с ними делать?
- Эти деньги твои, Бен, - ответил он. - Сбереги их, они помогут тебе
перебраться в любое место по твоему выбору. А я остаюсь, во всяком случае
пока у нас с Сильвером не соберется достаточно денег, чтобы развернуть
большое дело на берегу. До сих пор ты шел за мной, но дальше я не вправе
тебе приказывать. Отсюда на Мэйн ходит немало судов, и Сильвер тебя
пристроить. Ну, что ты скажешь на это, Бен?
Сначала я вообще ничего не мог вымолвить, до того меня потрясли его
слова. Наконец я произнес:
- Так, значит, я вам больше не нужен, мистер Ник? Значит, это конец?
- Видишь ли, Бен, - заговорил он, - я забочусь о твоем же благе. До
сих пор я не разлучался с тобой, так как считал себя обязанным за все то,
что ты сделал для меня. Уберечь тебя от лап девонского шерифа было моим
долгом, но теперь нам уже ничто не грозит, и было бы нечестно толкать тебя
в новую петлю, когда можно избежать ее.
- А как же вы сами? - спросил я.
- Бен, я понимаю, тебе должно показаться странным - как это я решаюсь
по собственной воле войти в шайку таких головорезов. А все потому, что ты
считаешь меня не таким, как они.
- Еще бы! - воскликнул я. - Клянусь небом, разве можно сравнивать!
Ник рассмеялся.
- Эх, Бен, простая ты душа! - сказал он. - Один человек выжимает пот
из невольников, пока за сахар и табак не купит место в парламенте, чтобы
стать одним из Кастеров, - это называется коммерцией! Другой, вроде
Сильвера, действует более откровенно, идет напролом, рискуя башкой,
срывает куш на море - это называется пиратством! А какая, в сущности,
разница?
Но это рассуждение было слишком глубокомысленным для меня. Знай я
тогда Священное писание так же хорошо, как теперь, Джим, я напомнил бы
ему, что надлежит воздать кесарево кесарю и Божье Богу. Да дело-то в том,
что все возможности просветить свой ум на этот счет я упустил, так как на
проповедях крепко спал, а то и просто предпочитал играть в "орлянку" на
могильных плитах за ризницей.
- Не буду убеждать тебя поступать вопреки совести, - продолжал Ник, -
но ты подумай о тех, кого мы увезли из Англии, вспомни кандальников с
нижней палубы. В чем они провинились? В том, что, движимые голодом,
присвоили какую-нибудь мелочь, как это было с твоим дядей Джейком? И зачем
далеко ходить за примерами... Оглянись на свою собственную семью - живут в
сырой лачуге у церковной стены и кланяются и раболепствуют перед Кастерами
ради куска хлеба, который им необходим, чтобы были силы работать на тех же
Кастеров! Где уж тут высшая справедливость! Неужели человек должен ползать
на брюхе, чтобы прокормить своих детей? Нет, Бен, я уже решился. Хватит
быть беглецом, буду драться, пока не смогу развернуть большое дело. А там,
глядишь, вернусь в Англию и схвачусь с Кастерами в открытую.
Может быть, Ник говорил искренне, а может быть, всеми этими
разговорами о большой плантации он хотел обмануть меня или самого себя.
Знаю только, что я предпочитал быть пиратом рядом с Ником, чем честным
человеком вдалеке от него, - я и ему так и сказал, просто и ясно, как мог.
- Ладно, Бен, - молвил он наконец, - тогда я вот что скажу. Если бы
ты взял курс на Чарлстон с этими гинеями, ты очень скоро сел бы на мель и
все равно примкнул бы к пиратам. Но раз ты сделал выбор, выходит, я
по-прежнему отвечаю за тебя. Тогда уж действительно оставайся со мной и
постарайся не падать духом в беде. А я присмотрю за тобой, будем поровну
делить хорошее и плохое, как делили до сих пор. Раздобудь абордажную саблю
и пару пистолетов у оружейников, да пойдем на берег, выпьем за нашу
дружбу!
Мы сошли на берег вместе с Сильвером, Морганом, Пью и другими, и к
закату вся наша компания напилась в доску в вольном порту Тортуги. Нельзя
сказать, чтобы мы составляли в этом смысле исключение, - к закату на
Тортуге все перепивались до положения риз, кроме содержателей притонов и
непьющих купцов-евреев, которые скупали у пиратов награбленное добро за
десятую часть его рыночной стоимости, после чего отвозили скупленное на
Кубу или в порты Мэйна и втридорога сбывали тем, кому эти товары некогда
предназначались.
3
Не буду рассказывать всего, что приключилось за годы моих плаваний на
"Морже", Джим. Да я все равно не смог бы вспомнить и половины, ведь
человек склонен предавать забвению поступки, которых стыдится, а таких
поступков на моем счету накопилось немало.
Опишу в самых общих чертах, что произошло после того, как мы
подновили корабль и вышли с Тортуги на юго-запад, и подробнее о том, как
нам удалось добыть такие богатства и схоронить их на Острове Сокровищ.
Помню первый захваченный нами приз - голландский барк "Ганс Фохт",
шедший из Хука в Картахену.
У пиратов было заведено при виде встречного судна поднимать "Веселого
Роджера" и выпускать одно ядро для острастки, чтобы заставить жертву лечь
в дрейф.
Так было и с голландцем; он сдался, не дожидаясь второго выстрела. В
трюмах мы обнаружили груз рейнвейна и коленкора, но больше всего нас
обрадовали бочонки отличного пороха. Пью и Сильвер обыскали все закоулки,
и после них, наверно, не осталось ничего даже тараканам. Потом на полуюте
"Моржа" составили опись добычи, чтобы выдать каждому его долю в конце
плавания. Дележом всегда распоряжался Билли, проводя его с придирчивой
точностью.
Все это время капитан-голландец сидел на люке трюма и бесстрастно
покуривал огромную трубку, вырезанную в виде головы негра. Наконец, когда
