после его заключения в Нью-Хевенский госпиталь. В разговоре
Метьюен произвел впечатление вполне нормального человека и
охотно признал, что все шутки - его рук дело. Он объяснил: - Я
окрасил ваши с Далримплом лица при помощи мощного игольчатого
распылителя. Я его сам изобрел, восхитительная штучка.
Умещается в ладони, а форсунка сделана в виде кольца,
надеваемого на палец. Другим пальцем можно регулировать
количество ацетона, подмешиваемого к воде с краской, это
изменяет поверхностное натяжение раствора, а тем самым и
положение точки, в которой струя разобьется на мельчайшие
капельки. Я сделал так, чтобы струя распылялась перед самым
вашим лицом. Ну и видик был у вас, Кук, особенно когда вы
поняли, что у вас не все в порядке. Вы выглядели почти так же
смешно, как и в тот день, когда я подменил ваши галоши своими
с нарисованными ступнями. Знаете, вы всегда были надутым
ослом.
Кук надул щеки и сдержался. В конце концов, этот бедняга -
сумасшедший, а абсурдные выпады насчет Кука это лишь
подтверждают.
- Завтра вечером Далримпл уезжает, - печально произнес
Кук. - Он был весьма разозлен эпизодом в краской, а когда
узнал, что вы теперь под наблюдением психиаторов, то сказал,
что ему здесь больше не для чего оставаться. Боюсь, что
пожертвования нам не дождаться. До тех пор, пока вы не
соберетесь и не расскажете, что с вами случилось и как вас
вылечить.
Метьюен рассмеялся. - Соберусь? Уверяю вас, я сейчас
целее, чем за всю свою жизнь. Я скажу, что со мной произошло,
раз уж вы интересуетесь. Я ввел себе собственный препарат. Что
же касается лечения, то я все равно бы ничего не сказал, даже
если бы знал. Ни на что не променяю свое нынешнее состояние.
Наконец-то я понял, что все на свете - ерунда, включая
пожертвования. Теперь обо мне будут заботиться, а я займусь
тем, что стану развлекаться так, как мне нравится.
* * *
Джонни весь день вертелся возле оффиса Кука и перехватил
президента, когда тот возвращался из госпиталя.
Кук рассказал Джонни обо всем и добавил: - Кажется, он
совершенно неспособен отвечать за свои действия. Надо будет
связаться с его сыном и оформить его опекуном. А заодно решить
что-нибудь насчет тебя, Джонни.
Джонни очень не понравилось это "что-нибудь". Он знал, что
с точки зрения закона он всего лишь прирученное дикое
животное. То, что им чисто номинально владел Метьюен, было его
единственной защитой от любого, кому придет в голову
застрелить его в охотничий сехон. К тому же он недолюбливал
Ральфа Метьюена. Ральф был весьма посредственным школьным
учителем, и не обладал ни научной проницательностью своего
отца, ни его своеобразным юмором. Попади Джонни в его руки,
тот в лучшем случае отправил бы его в зоопарк.
Он положил лапы на стол мисс Прескотт и спросил: - Эй,
кррасавица, не позвонишь ли Бррюшу Ингррхаррту из "Куррьерра"?
- Джонни, - отозвалась секретарша президента, - ты
становишься все нахальнее с каждым днем.
- Дуррное влияние штудентов. Так пожвонишь Бррюшу,
пррелешть моя?
Мисс Прескотт, которуя вряд ли можно было назвать чей-то
прелестью, набрала номер.
Когда Брюс Игнлхарт приехал в особняк Фелпса, он застал
Джонни в ванной комнате. Джонни стоял под душем и извергал из
себя душераздирающие звуки. - Уааааааааа! - взвыл Джонни. -
Хоооооооооо! Уррррррррр! Уаааааааааааааа!
- Что ты делаешь!? - завопил Инглхарт.
- Прринимаю душ, - отозвался Джонни. - Ууууууууууу!
- Ты что, заболел?
- Нет. Просто пою. Многие люди поют под душем, а шем я
хуше? Иаааааааааа!
- Ради всего святого, перестань! Это звучит так, словно ты
перерезаешь себе глотку. А для чего ты разбросал по полу
банные полотенца?
- Шейчаш увидишшь.
Джонни вышел из ванной комнаты, плюхнулся на полотенца и
начал по ним кататься. Более или менее обсохнув, он скомкал
полотенца передними лапами и зашвырнул их в угол, потому что
аккуратностью Джонни не отличался.
Он расказал Инглхарту о ситуации, в которой оказался
Метьюен. - Пошлушай, Бррюш, - сказал он, - думаю, я жнаю, как
прривешти его в шувство, но ты долшен будешь мне помошшь.
- Согласен. Можешь на меня рассчитывать.
* * *
Хлоп!
Дежурный оторвался от газеты. Ни одна из кнопок вызова не
светилась. Значит, никто из пациентов, вероятно, не требует
внимания. Он стал читать дальше.
Хлоп!
Звук чем-то напоминал лопнувшую лампочку. Дежурный
вздохнул, отложил газету и отправился в обход. Подойдя к
палате номер 14, гле обитал сумасшедший профессор, он почуял
запах лимбургского сыра.
Хлоп!
Звук, несомненно, доносился из палаты 14. Дежурный
заглянул внутрь.
Возле стены сидел Айра Метьюен. Он держал странную
конструкцию из стеклянного стержня и разнокалиберных проводов.
На полу возле другой стены лежали кусочки сыра. Из тени в углу
выполз таракан и шустро направился к лакомству. Метьюен
прицелился в него стеклянным стержнем и нажал на кнопку. Хлоп!
Блеснула вспышка, и таракан исчез.
Метьюен нацелил стержень на дежурного. - Ни с места, сэр!
Я Бак Роджерс, а это мой дезинтегратор!
- Эй, - слабым голосом выдавил дежурный. Может, старый
хрыч и псих, но после того, что стало с тараканом... Он
захлопнул дверь и вызвал на подмогу санитаров.
Но сражаться с профессором не пришлось. Он небрежно бросил
аппаратик на кровать и сказал: - Если бы меня это хоть немного
волновало, то я поднял бы скандал из-за тараканов в
учреждении, которое называет себя госпителем.
- Но я уверен, что у нас нет ни единого таракана, -
запротестовал санитар.
- В таком случае как вы назовете вот это? - мрачно
вопросил Метьюен, указав на бренные останки одной из своих
жертв.
- Должно быть, их привлек с улицы запах сыра. Ф-фу!
Джадсон, подметите пол. А что э т о такое, профессор? - Он
взял в руки стеклянный стержень с прикрепленной к нему
батарейкой от фонарика.
Метьюен небрежно махнул рукой. - Ничего особенного. просто
одно устройство, которое я изобрел. Если поместить чистое
оптическое стекло в электромагнитное поле нужной
интенсивности, то можно весьма сильно увеличить коэффициент
преломления стекла. В результате проходящий по стержню свет
замедляется настолько, что ему требуются недели, чтобы дойти
до другого конца. Уловленный таким образом свет можно
высвободить, создав вблизи стекла искру. Поэтому я просто
кладу стержень на полдня на подоконник, чтобы он впитывал
солнечный свет, и высвобождаю часть его, делая искру при
помощи этой кнопки. Тем самым за очень малую долю секунды из
переднего конца стержня вырывается световая энергия,
накопленная за час. Естественно, когда луч встречает
непрозрачную преграду, он поднимает ее температуру. Вот я и
развлекался, заманивал сюда тараканов, а потом взрывал их.
Можете это забрать, заряд полностью истощился.
Санитар нахмурился. - Это опасное оружие. Мы не можем
позволить вам так развлекаться.
- Да неужели? Мне, вообще-то, все равно, но учтите, что я
остаюсь здесь только потому, что меня тут обслуживают. А выйти
отсюда я смогу в любое время, как только захочу.
- Не сможете, профессор. Вы под постоянным наблюдением.
- Верно, сынок. И все же я смогу выбраться отсюда, когда
мне захочется. Просто мне все равно, хочу я этого, или нет.
И Метьюен принялся крутить ручку настройки стоявшего у
кровати радиоприемника, не обращая на санитаров никакого
внимания.
* * *
Ровно двенадцать часов спустя, в десять утра, палату Айры
Метьюена обнаружили пустой. Единственным намеком на разгадку
его исчезновения оказался распотрошенный радиоприемник. Лампы,
провода и конденсаторы небрежными кучками валялись на полу.
Полицейские машины Нью-Хевена получили приказ разыскать
высокого худого человека с седыми волосами и козлиной
бородкой, возможно вооруженного лучами смерти,
дезинтеграторами и прочими реальными или вымышленными видами
оружия.
Несколько часов полиция со включенными сиренами
прочесывала город. Наконец смертельно опасный маньяк был
обнаружен с газетой в руках на скамейке в скверике в трех
кварталах от госпиталя. Он улыбнулся полисменам, даже не
пытаясь сопротивляться, и взглянул на часы.
- Три часа сорок восемь минут. Неплохо, ребята, совсем
неплохо, особенно если учесть, как тщательно я прятался.
Один из полицейских заметил, что карман профессора
оттопытивается. В нем оказался еще один аппаратик, состоящий
из мешанины проводов. Метьюен пожал плечами. - Мой
гиперболический соленоид. Дает коническое магнитное поле и
позволяет управлять железными предметами на расстоянии. Я
вскрыл им замок двери перед лифтом.
Когда около четырех часов Брюс Инглхарт появился в
госпитале, ему сказали, что Метьюен спит. Брюс настолько
удачно поднял скандал, что вскоре узнал, что Метьюен проснулся
и через несколько минут он сможет к нему пройти. Войдя в
палату, он увидел облаченного в халат профессора.
- Привет, Брюс, - сказал Метьюен. - Они завернули меня в
мокрую простыню как египетскую мумию. Знаешь, я чуть не уснул,
потому что здорово расслабился. Я сказал им, пусть делают со
мной все, что им нравится. Кажется, мой побег их разозлил.
Инглхарт немного смутился.
- Да ты не волнуйся, - продолжил Метьюен, - я никакой не
сумасшедший. Просто я понял, что ничто на свете не имеет
значения, включая всякие там пожертвования. А здесь я просто
весело провожу время. Вот посмотришь, какой поднимется
переполох, когда я снова удеру.
- Но разве вас не волнует будущее? - спосил Инглхарт. -
Ведь вас могут перевести в Миддлтон, в обитую войлоком
палату...
Метьюен небрежно махнул рукой. - А мне все равно. Я и там
смогу развлечься.
- А что станет с Джонни, с пожертвованием Далримпла?
- Чихать я на них хотел.
В этот момент приоткрылась дверь и в палату заглянул
санитар, дабы убедиться, что непредсказуемый пациент на месте.
В госпитале не хватало служителей, и за профессором не могли
установить постоянное наблюдение.
- Я вовсе не говорю, что не люблю Джонни, - сказал Метьюен.
- Но когда к тебе приходит реальное чувство пропорции, как это
случилось со мной, то начинаешь понимать, что человечество -
всего лишь пленочка плесени на поверхности слепленного из
грязи шара, и что никакие услилия, за исключением питания,
крыши над головой и развлечений, не стоят потраченной на них
энергии. Первые два пункта мне пожелали обеспечить власти
штата Коннектикут, а мне остается позаботиться о третьем. Что
у тебя там такое?
Они правы, поумал Инглхарт, он стал научным гением с
безответственностью ребенка. Повернувшись спиной к двери,
репортер вынул из кармана семейную реликвию: большую плоскую
серебряную фляжку, верно послужившую еще во времена
знаменитого сухого закона. Она досталась ему в наследство от
тети Марты, а сам он собирался завещать ее музею.
- Абрикосовое бренди, - прошептал он. Джонни
проконсультировал его о вкусах Метьюена.
- Ну вот, Брюс, это уже нечто осмысленное. неужели ты не
мог произнести этого раньше, а не взывать понапрасну к моему
чувству долга?
* * *
Фляжка была пуста. Айра Метьюен откинулся на спинку стула
и вытер со лба холодный пот. - Не могу поверить, - пробормотал
он. - Не могу поверить, что я был таким, как ты сказал. О,
