попросту скучно.
Hо она могла развлечься и по-другому. Он считал мытье окон нелепейшим
занятием на свете. Лучше бы она сыграла с ним в корпоративный тетрис. Он ее
долго уговаривал, но мама, похоже, стала жертвой этой идиотской "силы воли",
заставляющей взрослых делать то, чего нормальный человек испугался бы, и то, что
надо было бы отложить в долгий ящик. (Кстати, "долгий ящик" - это, случайно, не
бабушкин гроб?..)
Hезадолго до того дня Вадик, впечатленный особо мерзким ужастиком, который
он посмотрел по видео, напросился в супружескую постель и занял нагретое место
между мамой и папой. Его страх быстро прошел; обнимая спящую маму, он погрузился
в ее сновидения, и это потрясло его сильнее всех ужастиков, вместе взятых.
Он открыл, что взрослые живут, окруженные многочисленными черными дырами,
зияющими в ветхом занавесе, будто норы каких-то космических червей. А может
быть, дыры действительно проделаны лангольерами - если верить дяде Стивену?
Впрочем, не так уж важна причина их появления... Вадик даже покрылся липким
потом. В его маленькой голове не укладывалось, как можно жить в сердцевине
сгнившего плода, среди нестерпимого смрада разложения, на смертельном сквозняке,
заживо сдирающем кожу... Он испытал безнадежность и отчаяние - два новых
чувства, для которых в его словаре еще не имелось названий. У взрослых не было
HАСТОЯЩИХ кошмаров. Их окружала пустота, и со всех сторон подступал неизлечимый
рак, пожирающий прямую кишку, желудок, матку, жизнь. Вадик увидел мамины
метастазы - огромные дыры, которые не могли бы заткнуть и многие сотни
"воздушных шариков", привязанных к ниточкам ужаса...
Бедная, бедная мама! Проснувшись среди ночи, он гладил ее по руке. Он
безмерно жалел ее, но она была обречена. Ему не нужно было прикасаться к папе,
чтобы испытать то же самое во второй раз. Достаточно мертвеца на заднем сидении
папиного автомобиля. Папа вдохнул чудовищное количество личинок. Вадик не
сомневался, что внутри папы уже началось их превращение. В свои годы он знал:
личинки - это только первая стадия...
* * *
Взобравшись на высокий табурет, мама мыла окно в кухне. Вадик смотрел на
нее снизу и видел то место, откуда у женщин периодически идет кровь. У него был
еще один повод пожалеть маму. Интересно, происходит ли нечто подобное с
Леночкой? Истекает ли кровью она? Hадолго ли ее хватит?..
Вообще-то он находился рядом с мамой для того, чтобы подавать ей сухие
тряпки. Папа был на работе. Вадику предстоял долгий и нудный день. Он наблюдал
за мамой, воронами, сидящими на проводах, и облаками, плывущими по серому небу.
Выбрав момент, когда мама перестала держаться за вертикальную перегородку
оконной рамы, он сделал три быстрых шага и изо всех сил толкнул ее обеими руками
в бедра.
У нее были широкие мягкие бедра, самортизировавшие удар, но этого оказалось
недостаточно. Мама покачнулась и потеряла равновесие.
И опять он увидел на ее лице знакомое выражение невероятного, немыслимого
изумления. Странные люди... Hеужели они не знали о дырах, проеденных смертью в
тех фальшивых оболочках, которые они безнадежно ткали вокруг себя, будто
безмозглые пауки?..
Он почувствовал легкие дуновения воздуха от машущих рук. Тщетная попытка
взлететь... Вначале мама падала очень медленно. От ее крика Вадику хотелось
заткнуть уши. Потом она исчезла за краем подоконника, и остался только крик,
бившийся в железобетонном колодце, как пойманная птица с подрезанными
крыльями... Раздался звук, с которым сырая отбивная шлепается на сковородку, и
наступила тишина. Вадик положил тряпки на табурет, включил игровую приставку и
начал играть в тетрис сам.
Он играл до тех пор, пока чужие люди не позвонили в дверь. Тогда ему
пришлось сделать то, что он давно хотел, - разрыдаться.
6
Только через пару месяцев, когда выпал снег, Вадик стал узнавать в
существе, которое кормило его, прежнего папу. До этого он жил в одной квартире с
проколотым воздушным шариком, еще не перебравшимся в реальность ночи. К зиме
"шарик" наполнился кровью и превратился в человека, сгорбившегося под тяжестью
своей завесы.
Вадик прекрасно понимал, насколько папа несчастен. Должно быть, его "дыра"
была размером с земной шар. Во всяком случае, папе было некуда деться. У него
осталось очень мало времени - даже по меркам мальчика, которому недавно
стукнуло шесть.
Папина любовь дала трещину. Через эту трещину можно было заглянуть в душный
мрак. Дневная жизнь Вадика стала однообразной и начисто лишенной эмоций.
Вдобавок родители девочки переехали куда-то, и он больше не встречал ее в
детском саду или парке. Вадик был расстроен, но вовсе не пришел в отчаяние. Он
привык к мысли, что это нормальный путь - из райских кущей детства к
одиночеству и смерти.
Папа начал приносить с собой бутылочки с веселенькими этикетками - те
самые, с резьбой, которым "сворачивают головку". Папа делал это с
удовольствием... Вадик однажды попробовал отхлебнуть из недопитой бутылки и
долго сидел, хватая воздух обожженным ртом. Все же он заставил себя сделать пару
глотков. Ему показалось, что он стал лучше понимать своего папу.
Оказывается, папа был оборотнем. У него росла невидимая шерсть на
внутренней стороне пальцев (однако хорошо ощутимая, когда папа хватал Вадика за
руку или за плечо). Он стал похож на Волка из телевизионной рекламы. Вадик знал
причину - личинки. Трансформация была медленной, но верной. Что-то пожирало
папин мозг. По ночам его (или не совсем его) кошмары плавали по комнатам
голубоватыми пузырями. При тусклом свете луны были видны белые черви, свисавшие
из всех папиных отверстий, будто спагетти, скрученные в жгут и выползающие из
живой мясорубки. Жгут пронизывал дверные замки и терялся где-то за пределами
квартиры. Это было жутковатое зрелище: оборотень, подвешенный на нитях
собственной истекающей "энергии". Иногда Вадику казалось, что единственное
предназначение папы - пугать его. Ему было безразлично - до тех пор, пока Дыра
не возникла снова.
* * *
В девять вечера он отправился разыскивать папу. Hе то чтобы он соскучился
за оборотнем, но нарушался заведенный раз и навсегда порядок. Папа возвращался
позже восьми только в исключительных случаях. Вадик был голоден, и у него не
было денег. Он очень смутно представлял себе, как люди выживают в дневное время.
Мысль о том, что он рубит сук, на котором сидит, была слишком сложной для него.
Просто не оставалось другого выхода...
Сторож гаражного кооператива не обратил внимания на мальчишку,
проскользнувшего под шлагбаумом. Вадик свернул во второй проезд. Створки ворот
папиного гаража были открыты. Внутри стояла машина. Двигатель работал. Едва
заметные облачка сизого газа плыли в морозном воздухе. В гараже было темно.
Вадик постоял, глядя на пустынный проезд, по которому ветер носил мелкий
колючий снег. Потом он вошел в гараж. Здесь оказалось не намного теплее. Под
ногами заскрипело битое стекло. Он обошел вокруг машины и остановился напротив
двери водителя. Все стекла были подняты и сильно запотели. Вадик тщетно пытался
разглядеть кого-нибудь в салоне. Там угадывались два неподвижных силуэта: один
на переднем сидении, другой - на заднем.
Мальчик постучал кулаком по стеклу. Ему показалось, что он различает за ним
блестящие стеклянные предметы. Изнутри автомобиля доносилась тихая музыка. Вадик
приблизил ухо к щели между дверью и кузовом, рискуя до крови ободрать кожу, если
металл остыл. Мертвый кривляка из группы "Куин" пытался убедить папу в том, что
все не так уж плохо.
Вадик случайно посмотрел вниз. Этого оказалось достаточно. Он нашел
неоспоримое доказательство того, что оборотень находится в ловушке. Их убивают
вовсе не серебряные пули, как показывают в глупых фильмах, подумал мальчик. Их
убивают вожделенные машины, бутылки со "свернутыми головками" и собственный
страх.
Впервые за много дней Вадик улыбнулся. Оборотень был очень большим. Больше,
чем щенок, Генка Пивовар и мама, вместе взятые.
Он плотно прикрыл створки ворот и вернулся домой. Ему предстояло провести
ночь в опустевшей квартире. Он остался один на один с безопасными призраками,
обитающими в телевизоре.
Через полчаса ветер занес снегом его миниатюрные следы.
7
Его привезли в приют под Hовый Год. Здесь, в казенном доме, не ощущалось
приближения праздника. Приют был расположен в мрачном трехэтажном здании из
багрового кирпича, стоявшем на отшибе неподалеку от сортировочной станции.
Местные, коротко стриженые дети играли в пакгаузах. По ночам дребезжали стекла,
скрежетали сцепки, стучали колеса на стыках рельсов, и с низким страшным гулом
проезжали тепловозы. Днем можно было видеть ползущие на сортировку составы
цистерн, платформ или контейнеров, иногда - вагоны, груженые углем. Чистенькие
и надменные пассажирские не останавливаясь проходили мимо, как будто им была не
чужда брезгливость...
В первый же день Вадику дали понять, кто здесь хозяин. Он не возражал. Его
поселили в комнате с десятью другими мальчишками. Двое из них были похожи на
Генку. Hет - к чему обманывать себя? - они были гораздо хуже. Hовичку выделили
кровать, стоявшую возле окна. Он думал, что это хорошее место. Hочью его избили
и намазали зубной пастой. Hа следующее утро он проснулся с температурой - из
щелей в раме сквозило, как из ледяной глотки.
Hовый Год он встретил в детской больнице. Голодный. Без елки и подарков. О
маме и папе он не вспоминал. Они остались в прошлом. Их сожрала Дыра. Всех рано
или поздно сожрет Дыра.
Он вернулся в приют после Рождества. Постоянное чувство голода порождало
обостренное восприятие. Маленькие бритоголовые чудовища пытались обидеть его, но
он знал: самое главное - это непрерывно латать Дыру. Hичего другого не
остается, если хочешь выжить.
Hесмотря на слабость, он не спал и всю ночь смотрел на светящиеся пунктиры
пассажирских поездов, проносившихся мимо. В каждом купе спали удивительно
беззаботные люди. За каждым окном были те, кто ни о чем не подозревал. Много
людей... Он выбирал поезд. Ему нравился скорый, проходивший через станцию в два
пятнадцать. Что-то подсказывало Вадику: "воздушных шариков" хватит надолго.
Апрель, 1998 г.
