уставясь на женщину. Потом кто-то блюет на пол. На следующей
остановке за открывшимися дверьми обнаруживается чернокожий
джентльмен, потрясающий чудовищным членом и произносящий, а вот
кому пососать. Малый в очечках и с кейсом, ахнув, спрашивает,
не повредит ли это здоровью. А сидящий с ним рядом старик,
взглянув на него, отвечает, не спрашивайте меня ни о чем, я в
этом не разбираюсь.
Спасаюсь бегством от новых нападок грозы. Какой-то одетый
в синий костюм несчастный сукин сын, не иначе как из Мичигана,
пытаясь добраться до суши, перебегает улицу, прыгает и влетает
в отрытую экскаватором у обочины яму, а там воды по колено.
Увидевший это таксист гогочет, откинув голову, и впарывается в
автобус.
Дверные проемы забиты людьми. Женщина жалуется другой, за
весь вечер ничего волнующего не случилось. А я вот разволновал
Фанни до того, что она и про закладные забыла. Еще одна
проверка деятельности Вайна, сказала она, позволила установить,
что он нанимает на работу девиц, марширующих на парадах. И
высказала предположение, что когда они выползают из его
квартиры, им и до одного из его лимузинов дотащиться бывает
трудненько. При каковом замечании. Руки у меня зачесались от
желания отвесить ей плюху.
Пересекаю забитый людьми вестибюль. Все как один в
галошах. Спасаются здесь от дождя. Следы ног, брызги, подтеки и
вывернутые ветром зонты. Поднимаюсь на лифте. Снимаю мой серый
костюм в полоску. Переодеваюсь для ринга. Иду туда, где на
белых матах, за красными канатами все делается по-честному, по
справедливости. Включая и переломы челюсти. О'Рурк сидит в
драном халате, положив на стол скрещенные ноги с развернутой на
коленях газетой.
-- Ба, ты подумай, Корнелиус.
-- Привет.
-- Неделю тебя не видал, чемпион, если не две. Чем
занимался.
-- Словотворчеством.
-- Хорошее дело. За деньги.
-- За деньги.
-- Дело хорошее.
Кристиан натягивает черные кожаные рукавицы. Неторопливо
приближается к груше, висящей на маленьком крюке, заделанном в
шаровую опору. Бьет по ней и, пританцовывая, отступает. О'Рурк
поворачивает кудлатую голову, смотрит через плечо.
-- Слушай, Корнелиус, как ты считаешь, мы живем в
свободной стране.
-- А как же.
-- Я вчера ночью разговорился с женой. Знаешь, как это
бывает, заснуть не удается, ну и ввязываешься в какой-нибудь
спор. Ты не будешь против, если я задам тебе вопрос, только
очень личный. И пообещай, что не станешь смеяться, даже если он
тебя насмешит.
-- Не стану.
-- Как по-твоему, может женщина забеременеть, сидя в
ванне. Ты понимаешь. В которой кто-то купался раньше. Только
подумай как следует. Я не требую ответа сию минуту, хотя и
сказал жене, что такого не может быть. Невозможно, говорю, и
все тут. Вопрос тонкий, тут есть над чем помозговать, так что
не торопись. А скажи мне, Корнелиус, у тебя сейчас женщина
есть. А то ты мне кажешься каким-то заброшенным.
-- Да.
-- Да значит есть.
-- Да.
-- Дело хорошее. В наше время это большая проблема, без
шуток говорю, кто-то рядом обязательно нужен. И вы с ней
гуляете, ходите в разные места.
-- Да.
-- Хорошо. Ты в городе с ней познакомился.
-- Я ее знал еще в детстве, до того, как уехал в Европу.
-- Вон оно что. Детская любовь. А я в детстве жену свою
любил. С кем-то еще познакомиться никакой возможности не было.
Как у тебя с формой.
-- Неплохо.
-- Выглядишь ты хорошо. Знаешь, ты как вернулся, тут тебя
многие заприметили. Интересуются. Каждый раз, как ты уходишь,
является Адмирал и спрашивает, ну, что этот малый, Кристиан.
Хочет знать, не отрастил ли ты на него зуб. Говорит, что тебе
следовало остаться в Европе. Я ему кое-что о тебе порассказал.
Но он талдычит, что ты представляешь угрозу для Соединенных
Штатов. По твоему это как, правда, а, Кристиан.
-- Да.
-- Как это. Ты хочешь сказать, что рядом со мной
преступник. А ну, кыш отсюда. Нет, серьезно, Кристиан. Вот
скажи мне. Что ты, к примеру, думаешь об американских женщинах.
-- Шлюхи.
-- Эй, так нельзя говорить.
-- Почему.
-- Потому что это неправда. У меня жена американка. Что же
она, шлюха, по-твоему. Ты вот и Адмиралу то же самое выдал, так
его чуть удар не хватил. Но ты знаешь, что он говорит. Он
говорит, что ты прав. С другой стороны, он еще говорит, что
если когда-нибудь встретиться с тобой на ринге, то убьет тебя
за твои высказывания. Он думает, что люди вроде тебя поощряют
евреев и негров к захвату власти.
-- Правильно думает.
-- Что значит, правильно. А ирландцев куда же девать. Кто,
по-твоему, подает этому городу пример неподкупной честности.
Вот подожди, я все Адмиралу скажу. Он заявится через пару
минут. Надумал маникюр тут себе делать. Между прочим, Адмирал у
нас важная шишка. У него вся нью-йоркская гавань под началом.
Полезное знакомство. Гавань-то та еще. Тихий, гостеприимный
портовый район, где люди знай себе делают друг другу дырки в
головах. А чем занимается Адмирал. Сидит здесь и ногти
маникюрит. Как по-твоему, Корнелиус, следует мужчине ногти
маникюрить. Может, с тех пор, как ты в отъезд подался, мы в
этой стране все в педиков обратились. Ну-ка, скажи, Корнелиус,
не думаешь ли ты, что в этой стране живут одни педики.
-- Думаю.
-- Эй, так говорить нельзя.
-- Почему.
-- Так это же неправда. Вот почему. Возьми хоть меня, я
тебе прямо скажу, если бы я был педиком, откуда бы у меня
взялось десять детей, ты сам подумай. У меня просто времени не
остается на гомосексуализм. Ты понимаешь. Прихожу домой и даже
присесть не успеваю, как детишки уже лезут мне на голову, так
что я чуть с ума не схожу. Да у меня и на нормальный-то секс
времени не хватает. Я потому и спросил тебя насчет этой ванны,
может ли женщина в ней залететь. Ты же интеллигентный малый,
Корнелиус, ответь мне на этот вопрос.
-- По законам физики это возможно.
-- По каким законам. Слушай, Ты мне насчет законов физики
не вкручивай, ты скажи, может она забеременеть или не может. Я
всю ночь с женой проспорил, поспать не успел. Она меня еще
разбудила и говорит, будто знает одну, которая забеременела,
сидя в ванне. Я говорю, заткнись ты, ради христа, если к ней
мороженщик или молочник не заходил, то ладно, забеременела в
ванне, заодно и детей окрестила.
-- Это возможно, вот все, что я могу сказать.
-- Разочаровал ты меня, Корнелиус. Я и жене говорил, если
кто способен разобраться в этом вопросе, так только Корнелиус.
Уж он-то насчет этих микробов да зародышей все до точки знает.
А вот послушай, мне говорили, будто англичанки совсем
безнравственные, как насчет этого. Вроде на них и жениться не
нужно. Потому как они этим делом занимаются для собственного
удовольствия. Во всяком случае, Корнелиус, выглядишь ты
отлично, и хук левый по-прежнему при тебе и встречный правой.
Эй, мне шикарная мысль в голову пришла. Ты знаешь, Адмирал
считает себя великим боксером. Говорит, что он со своим
крученым ударом вообще непобедим, такого, дескать, могучего
удара ни у кого больше нет. Теперь послушай. Знаешь, чем его
можно вывести из себя. Он тебе скажет слово, а ты в ответ два.
Ему и не понравится. Он уж много лет не слышал, чтобы ему кто
перечил. Отличная выйдет штука. Мы устроим так, что вы с ним
проведете пару раундов. Что скажешь. Я ему даже намекну, будто
ты еврей, а Кристианом назвался, чтобы никто не догадался. Как
тебе это.
-- Я и так уж напритворялся по горло.
-- Так смешно же получится. Сделаешь вид. Будто он тебя в
нокаут отправил. Знаешь, как Адмирал обрадуется. Нет, правда,
давай попробуем. А после будешь с ним кататься на яхте.
-- Меня в последнее время столько мордовали в самых
различных смыслах, что мне только поддельного избиения и не
хватает.
-- А ты смотри на это дело проще, это ж для смеха.
-- Я так и смотрю. Но подобный смех убивает душу.
О'Рурк поднимается на ноги. Подбородок задран, кулаки
выставлены вперед. Посылает удары во всех направлениях.
-- Гляди, Корнелиус, ты выходишь на ринг с таким видом,
будто хочешь его убить. Я у вас буду рефери. Несколько прямых
левой, по губам, но не слишком сильных, чтобы его не свалить.
Потом по корпусу. Пусть почувствует удар и поймет, что надо
драться как следует.
-- А если он мне ответит.
-- Ну, чего он там ответит. Не перед маникюршей же.
-- Не знаю, я противник членовредительства.
-- Да какое членовредительство. По-твоему, позволить
Адмиралу снова почувствовать себя молодым это
членовредительство. Как-никак, это ведь он не пускает
иностранцев в Нью-Йорк, а негров не выпускает из Гарлема. Ты
что же, Корнелиус, хочешь чтобы наш город кровью захлебнулся.
Да если в портовом районе нынче все чинно-благородно, так тут
только его заслуга, Адмирала. Ты просто обязан сделать это,
Корнелиус, для блага нашей страны.
-- Вот спасибо. Не ты ли говорил, будто в этом самом
портовом районе люди друг другу дырки в головах делают.
-- Ну чего, ну убивают, так ведь по-честному, ты что,
разницы не понимаешь, а все благодаря Адмиралу. Теперь следи за
мной. Гляди. Левой даешь Адмиралу по челюсти. Потом правой по
пузу. И открываешься. Он бьет в ответ, ты падаешь. Пусть ударит
тебя под конец раунда.
-- Все же подобным образом превращать человека в жертву
это против моих убеждений.
-- Э-э, о чем ты говоришь, разве мы все не жертвы. Слушай,
ты же пока не уехал в Европу был одним из самых шустрых и
крепких бойцов, каких я видел. Что случилось. Ты и сегодня
пришел сюда какой-то печальный. Что тебя мучит, Корнелиус.
-- О'кей, я поспарингуюсь с Адмиралом.
-- И отлично.
Глаза О'Рурка смеются, ладони лежат на бедрах. Он смотрит
на Кристиана. На этом вываленном миром наружу каменном языке. С
торчащими из него серебристыми громадами вкусовых почек. Тебе
дается от силы секунда, чтобы покрасоваться на сцене. Хочешь,
кланяйся, хочешь прыгай с крыши. На краткий миг ты публике
интересен. Потом тебе шикают. А в следующий миг со стороны
подваливает свежая публика и спрашивает, кто это там, черт
побери, летит. И аплодирует, если ты расшибаешься насмерть.
-- А знаешь, Корнелиус, ты изменился. Такой был бешеный
малый. Пороху в тебе хватало на целую армию. Это все, небось,
европейские моральные ценности. С которыми тебе пришлось
воевать. Ну, знаешь, вроде и подружился ты с англичанином, но
он все равно пытается скормить тебе ростбиф, зажаренный еще на
прошлой неделе, а ирландцы так вообще друзьями лишь
притворяются и ростбиф норовят всучить прошлогодний. Только и
слышишь от тех, кто оттуда вернулся, как их обжулили, ограбили
да надули. И никак им не втолкуешь, что их везде надувают,
только и разницы, что здесь это делают, не таясь, прямо под
твоим носом.
Дверь отворяется. Входит Адмирал. Укутанный в белый
купальный халат. Шея обернута полотенцем. На ногах поскрипывают
новенькие боксерские туфли. Черные брови нахмурены. О'Рурк
приветственно разводит руки.
-- А вот и Адмирал. Борец за права белого человека. В чем
нуждается наша страна, так это в том, чтобы каждый в ней стал
ирландцем, верно, Адмирал. Смотрите, и Корнелиус Кристиан тоже
здесь.
-- Вижу-вижу.
-- Зачем вы так, Адмирал, Корнелиус добрый малый. Разве
что нахватался немного либеральных идей. Это все Европа да
тамошнее свободомыслие.
-- Не говорите мне о Европе, я налогоплательщик.
