ощущения в разгар самой райской моей сиесты. До сих пор "Кружевницу"
считали тихой, спокойной картиной, но для меня она обладает мощной
художественной силой, которую можно разве что сравнить с энергией
недавно открытого антипротона.
Затем я попросил ассистента показать на экране мою копию. Все
встали, аплодируя и восклицая: "Она лучше оригинала! Несомненно!"
Я объяснил, что, делая эту копию, я поначалу ничего не понимал
в картине, и понадобилось целое лето работы, чтобы осознать, что
я инстинктивно воспроизвел самые правильные и четкие линии. Столкновение
хлебных крошек и корпускул вызвало к жизни образ кружевницы. Я
решил, что продолжу работу: мои "носорожьи" идеи обрели такую
ясность, что я послал Матье телеграмму: "На сей раз уже не Лувр.
Я должен изобразить живого носорога".
Чтобы разрядить атмосферу и вернуть моих слушателей в мир реальности,
ибо они явно были сбиты с толку, я показал фотографию, на которой
мы с Гала купаемся в заливе у Кап-Круса. На переднем плане репродукция
"Кружевницы", остальные пятьдесят репродукций были разбросаны по
оливковой роще, постоянно приглашая к новым размышлениям над этой
проблемой, значение которой чрезвычайно важно, так как именно
в это время я углубился в изучение морфологии подсолнуха, в связи
с которым Леонардо да Винчи уже сделал ряд очень интересных наблюдений.
Тем летом 1955 года я открыл, что в точках сочленения лепестков,
формирующих подсолнух, просматриваются совершенные очертания носорожьего
рога. В настоящее время морфологи не совсем уверены, что лепестки
подсолнуха представляют собой точные логарифмические кривые. Тем
не менее я смог уверить аудиторию в Сорбонне, что с точки зрения
логарифмической кривой в природе нет более совершенного экземпляра,
чем кривая рога носорога.
Продолжая исследование подсолнуха и других кривых, более или менее
близких к логарифмическим, я стал легко различать видимые контуры
"Кружевницы" и ее атрибутов, ее прически, ее подушечки, исполненной
в духе дивизиониозма Сера. В каждом подсолнухе я находил приблизительно
пятнадцать вариантов "Кружевниц", наиболее близких к вермееровскому
оригиналу.
Вот почему, продолжал я, когда я впервые увидел репродукцию "Кружевницы"
и живого носорога вместе, я представил себе, что если бы между
ними завязалась борьба, то победила бы "Кружевница", ибо с точки
зрения морфологии она представляет собой рог носорога.
Смех и аплодисменты сопровождали первую часть моей лекции. Мне
осталось только предъявить аудитории бедного носорога, несущего
на носу крошечную "кружевницу", которая сама по себе и есть его
рог, обладающий громадной духовной силой, ибо, не имея ничего
общего со звериным обликом животного, "кружевница" является символом
абсолютной монархии и целомудрия. Холст Вермеера - прямая противоположность
произведениям Анри Матисса, идеального примера слабости, и талант
последнего, его живопись не так целомудренны, как творчество Вермеера,
который как бы не притрагивается к сущности объекта изображения.
Матисс же деформирует реальность, трансформирует и доводит ее
изображение до примитивности.
Осторожно, дабы не дать моей аудитории возможности отклониться
от направления моих размышлений, я показал мою картину "Hypercubicus
Christ" - пример более или менее привычной картины, в которой
мой друг Робер Дюшарне, снимавший в это время фильм под названием
"Необычайные приключения кружевницы и носорога", усмотрел лицо
Гала, образованное восемнадцатью носорожьими рогами.
На сей раз за моими разглагольствованиями не последовало одобрительных
"браво" или "ура!", но они возобновились, когда я добавил, что
некоторые видят явную евхаристическую связь между хлебом и ногами
Христа, усматриваемую с точки зрения и значения, и морфологии
формы. Всю жизнь я был одержим идеей раскрытия смыслового значения
хлеба, который изображал бессчетное множество раз. Если анализировать
некоторые кривые в моем "Corpus hypercubicus", можно увидеть божественную
кривую рога носорога, который является сущностной основой всего
целомудренного и художественного. Тот же рог, продолжал утверждать
я, указывая на экран, на котором в этот момент была моя картина
с изображением размягченных часов, можно уже обнаружить в этом
раннем далиниевском произведении.
"Почему часы мягкие?" - спросил один из присутствующих.
"Мягкие или твердые, - ответил я, - это не имеет значения. Важно,
что они показывают правильное время." В картине уже есть признаки
рогов носорога, которые намекают на постоянную дематериализацию,
которая постепенно трансформируется во мне в нечто абсолютно мистическое.
Нет, разумеется, рог носорога - не романтического дионисийского
происхождения. Напротив, он содержит аполлоновское начало, как
я понял при изучении формы шеи в портретах Рафаэля. Анализируя,
я обнаружил, что все в них состоит из кубов и цилиндров. Рафаэль
компоновал кубы и цилиндры - формы, подобные логарифмическим кривым,
наблюдаемым в роге носорога.
Для подтверждения сказанного был показан слайд с моей копией
картины Рафаэля, в которой явно просматривалось влияние моей
навязчивой идеи о носорогах. Эта картина "Распятие" - один из
высочайших образцов конической организации поверхности. Как
уже отмечалось, это не тот рог носорога, который мы находили
у Вермеера (у которого он обладает значительно большей силой)
- нет, это рог, который можно было назвать неоплатонической
диаграммой, сделанной на основе этой картины и выявляющей в
ней самое существенное,- это диаграмма, в которой все фигуры
разделены в соответствии с божественным монархическим
отношением Лукаса Пачелли, постоянно использующего в своих
рассуждениях по эстетике слово "монархия", ибо пять
правильных фигур полностью подчинены абсолютной сферической
монархии.
Вновь аудитория слушала меня, затаив дыхание. Я преподнес ей еще
одну суровую истину. На экране фотография, на которой носорог,
снятый сзади; я проанализировал ее чуть раньше, чтобы доказать,
что это ничто иное,как удвоенный подсолнух. Носорог не удовлетворяется
только ношением самых прекрасных логарифмических кривых на оконечности
своего носа, в дополнение ко всему на теле он носит своего рода
галактику логарифмических кривых в форме подсолнуха.
Раздались возгласы: "Браво!" Аудитория вновь была у меня в руках.
Все мы пребывали в состоянии чистого далинизма. Это был поистине
миг прозрения.
Изучив морфологию подсолнуха, сказал я, я понял, что его основные
точки, кривые и тени обладают безмолвностью в полном соответствии
с глубокой меланхолией самого Леонардо. Затем я подумал про себя,
не слишком ли это толкование механистично. Динамический покров
подсолнуха не позволяет мне увидеть в нем "Кружевницу". Я изучал
этот вопрос, когда рассматривал фотографию кочана цветной капусты.
Я понял: морфология цветной капусты идентична морфологии подсолнуха,
поскольку и она состоит из правильных логарифмических кривых
- лепестков, но ее розетка обладает особой, почти ядерной энергией.
Напряжение распускающегося плода сходно с упрямым менингитическим
лбом, который я так страстно люблю в "Кружевнице". Я приехал в
Сорбонну на "роллс-ройсе", заполненном капустой, но в это время
был не сезон для полноценных больших ее головок. Надо подождать
до марта. Самая большая из найденных мной головок была сфотографирована
под определенным углом. Я дал слово чести: когда снимок будет
готов, все увидят в нем "кружевницу".
Совершенное безумие охватило зал. теперь уже следовало рассказать
им что-нибудь забавное. Я решил вспомнить историю о Чингиз-хане.
Однажды Чингиз-хан услышал соловьиное пение в райском уголке,
где он хотел быть похороненным. На следующий день он увидел во
сне белого носорога-альбиноса с красными глазами. Он счел этот
сон дурным предзнаменованием и отказался от завоевания Тибета.
Не напоминает ли это детские впечатления, которые, как вы помните,
тоже начинались с пения соловья, предшествовавшего появлению навязчивой
идеи о "кружевнице", крошках сухого хлеба и рога носорога? Изучая
жизнь Чингиз-хана я получил приглашение выступить с лекцией от
Мишеля Чингиз-хана - постоянного генерального секретаря Международного
центра эстетических исследований. Для меня с моей репутацией и
врожденными империалистическими склонностями это оказалось естественным
совпадением.
Другая история. Спустя два дня я столкнулся с другим, более печальным
совпадением. Я обедал с Жаном Кокто и рассказывал ему о предмете
нашего разговора, как увидел, что он побледнел.
"Что смутило тебя в моих словах?"
И перед зачарованной аудиторией, которая пребывала в состоянии
крайнего возбуждения, я помахал в воздухе "предметом" - это был
фитиль, которым булочник Вермеера разжигал печь в своей пекарне.
Вермеер, у которого не было денег, чтобы заплатить булочнику,
обычно давал ему в обмен на хлеб картины или какие-то вещицы,
и пекарь разжигал ими печь. Этот предмет из Дельфта состоял из
птички и рога, правда, не носорожьего, но
видимо , более или менее правильного логарифмического типа и принад-
лежавшего какому-то другому животному. Это чрезвычайно редкая
вещица, ибо о Вермеере, кроме свидетельства об этой вещице,ничего
неизвестно.
Публика, сидящая в зале, как только я упомянул имя Жана Кокто,
заволновалась, в связи с чем я должен был сказать, что преклоняюсь
перед членами Французской академии. Этого было довольно, чтобы
вызвать аплодисменты. Я преклоняюсь перед членами Французской
академии особенно с тех пор, как один из самых знаменитых членов
академии Испании, философ Эуженио Монтес сказал мне нечто такое,
что мне очень понравилось, ибо я всегда считал себя гением. Он
сказал : "Дали ближе всех к божественному Раймондо Лульо."
Шквал аплодисментов приветствовал эту цитату.
Я успокоил аудиторию и добавил: "Я думаю, что после моих
сегодняшних повествований они поняли, чтобы перейти от "кружевницы"
к подсолнуху, от подсолнуха к носорогу, от носорога к цветной
капусте, действительно нужно что-то иметь в голове."
1956
Май
Порт Льигат, 8 мая
Газеты и радио с большим подъемом сообщают , что сегодня
годовщина окончания войны в Европе. Проснувшись ровно в шесть
утра, я воодушевился мыслью о том, что, видимо, именно Дали
выиграл эту воину. Это порадовало меня. Я не был знаком с
Адольфом лично , но теоретически мы могли встретиться в
приватном порядке в двух случаях. Накануне Нюрнбергского
конгресса, увидев в моем творчестве большевистскую и
вагнерианскую настроенность , мой уважаемый друг лорд Бернерс
попросил подписать мою книгу "Покорение иррационального" с
тем, чтобы передать ее лично Гитлеру. Взяв книгу из рук
лорда, я пришел в легкое замешательство: я вспомнил
безграмотных крестьян, которые приходили в контору моего отца
и в представленных им документах вместо подписи ставили
крест. И я, как бы солидаризируясь с ними, в свою очередь,
тоже поставил крест.
Я понимал, что совершил, видимо, нечто чрезвычайно важное (не
совершив на самом деле ничего), но мне не могло прийти в
голову, что крест станет знаком, который обозначит
катастрофический провал Гитлера. Дали - специалисту по
крестам (величайшему из когда-либо существовавших) удалось
двумя легкими росчерками выразить - графически,
повелительно, магически - квинтэссенцию, пятую сущность
тотального конфликта свастики, - динамического, ницшеанского,
искривленного гитлеровского креста.
Я изобразил стоический крест, самый стоический, самый
веласкесовский и самый антигитлеровский из всех, - испанский
крест дионисийской ясности. Адольф Гитлер, несомненно, был
наделен антенной, наполненной астральной силой и магией, и
он, видимо, на протяжении долгого времени, до самого
смертного часа в берлинском бункере испытывал страх из-за
моего предсказания. Разумеется, Германия, несмотря на ее
суперусилия, была обречена на поражение, и именно Испания,
не принимавшая участия в конфликте, оставшаяся в стороне с ее
дантовской судьбой и Божьей помощью привела к победе,
выиграла и все еще одерживает духовную победу в этой самой
