он.
Надо сказать, это заявление очень спорно. Какого уровня развития ни достиг бы
человек, он все равно остается животным. И какого бы цвета он ни был, его
первые биологические задачи - это воспроизведение и выживание. Со своей
стороны, я могу уверенно сказать, что я не вижу никаких принципиальных
различий в том, как размножается человек в зависимости от цвета кожи, какой
бы она ни была - красной, черной, коричневой, белой, желтой или американской.
Замечание врача, честно говоря, удивило меня потому, что до приезда в Америку
я не слышал, чтобы кто-нибудь осмеливался высказывать подобные мнения
публично. Я раньше как-то серьезно и не воспринимал такие точки зрения, так
как считал их абсурдными и не стоящими внимания.
Я ответил: "Вы ставите меня в невыгодное положение, сэр. О, поверьте, я
никогда не решился бы сравнить своих гостеприимных хозяев с животными, с
"богопроклятыми" дикарями, но поверьте мне, в своем продолжительном
путешествии по Африке я не встречал таких - "богопроклятых", так же, как и не
встречал людей, которые не были бы животными. Я сомневаюсь, что подобные
существа встречаются даже в племенах, наиболее рьяно исповедующих язычество.
Я знаю только черных, проклятых белыми людьми, но никак не Богом. Возможно,
вы их имеете в виду? О, тогда я согласен с вами. Жизнь африканцев несравнима
с нашей в той же степени, как моя жизнь с вашей - в особенности, если вы, в
отличие от меня, не считаете себя животным".
Самые радостные моменты во время нашей продолжительной поездки по Африке были
те, когда после дискуссий или посещений больницу нас появлялась возможность
посидеть с коллегами за чашечкой чая или бокалом вина, ведя неспешный
разговор. В наших спорах не было грубости, не было насмешек, мы обсуждали
взаимоинтересующие проблемы, возражая или соглашаясь. У меня до сих пор в
памяти эти беседы, давшие нам возможность обменяться мнениями, выразить свои
идеи.
Я думаю, любой английский врач, если ему доведется побывать в Америке, будет
потрясен роскошью и великолепием современных больниц. Больше всего меня
поразило то, как много заботы и внимания уделяют тут каждому пациенту,
стараясь обеспечить ему наибольший комфорт пребывания в больнице. Обеспечение
питанием, можно без преувеличения сказать, было там на уровне гостиниц
первого класса. У меня возникло сложное чувство, меня охватил стыд за наши
английские больницы и одновременно не мог не пожалеть своих
соотечественников, у которых было достаточно денег, чтобы возвести вот такие
же прекрасные здания с таким же великолепным оснащением.
Но с другой стороны, я заметил, что английские женщины более приспособлены к
жизни, чем американки, в особенности в отношении родов. В одном роддоме меня
привели в комнату на двадцать коек, названную палатой для выздоравливающих.
Там находились женщины, уже родившие детей, которые приходили в себя после
медицинского вмешательства. При палате был многочисленный обслуживающий
персонал, заботящийся об этих женщинах. Мне показалось неестественным наличие
такого количества медсестер. Я поинтересовался, от чего же такого страшного
приходят в себя эти женщины? Была ли необходимость в таком количестве
помощников? На мой взгляд, конечно же, нет. В других странах окружают такой
опекой только в крайне редких сложных случаях.
Я заметил, что над каждой кроватью был кран для подачи кислорода, этот газ
был доступен для каждой женщины - ну, как газ для ее домашней плиты. Меня
подвели к стенду, на котором стояли резервуары с кровью с учетом групп всех
пациенток. Я был очень удивлен, услышав цифру проведенных переливаний крови.
Я знаю, что вопрос: переливать или не переливать кровь в большей степени
зависит от традиций в роддомах и от мнения конкретных клинических ассистентов
при родах.
Затем мы направились в специальную палату для новорожденных. Младенцы после
родов немедленно помещались на час в кислородную камеру, вне зависимости от
того, проводилось ли при родах медицинское вмешательство или нет. Благодаря
администрации больницы первый свой час вне утробы матери абсолютно здоровые
младенцы должны были проводить в кислородных ящиках. Им не позволялось
находиться в надежных руках матери, рядом с ее теплым телом. Они помещались в
неестественную атмосферу (40% кислорода, 75-80 градусов по Фаренгейту,
приблизительно 70% влажности). Можно представить, какой это было
психологической поддержкой при вступлении в новую жизнь! Я поинтересовался,
почему в этом роддоме считают, что лежать под колпаком в атмосфере,
содержащей более высокий процент кислорода, для младенца полезнее, чем
находиться в руках матери - в тепле и уюте? Неужели это считается более
естественным продолжением жизни в утробе?
Затем мы зашли в комнату, расположенную рядом с палатой новорожденных. Честно
признаюсь, поначалу я не понял назначения этой комнаты. Мне тут же объяснили,
что это Банк молока, куда приходили педиатры, чтобы выписать рецепт молочной
смеси для младенцев, матери которых не хотели кормить грудью. Я подумал, что
это гениальное решение, которое особенно было бы уместным, если бы женщины
вообще рождались без молочных желез.
Мне также рассказали, как происходит прием женщины в роддом. Ее помещали в
родовую палату и начинали готовить к родам: делали клизму, брили, мыли и
потом делали инъекцию. На мой вопрос мне ответили, что это инъекция,
проводящаяся дежурным порядком каждой женщине, поступающей в роддом. Обычно
роженицы находились во взвинченном состоянии, и им вводили успокаивающее
средство. В родовой палате постоянно присутствовала медсестра, которая
следила, как продвигаются дела у роженицы. Медсестра снабжалась инструкцией,
что лучше всего не отвечать ни на какие вопросы пациенток, а просто просить
их успокоиться. Роженице давали лекарства. Обычно это была инъекция атропина
и 100-150 мг демерола в тот стрессовый момент, когда шейка матки расширялась
в три-пять раз. Некоторые врачи предпочитали давать демерол и гиацин, иногда
с дозой нембутола. Интересно, что если роженица не хотела делать инъекцию, то
ее не заставляли, но, тем не менее, давали понять, что это было бы
нежелательно, даже в том случае, если пациентка не испытывала острой боли.
Вся сложность ситуации была в том, что если женщине давали 100-150 мг
демерола, ее реакция становилась замедленной, это снижало ее активную
деятельность, а что еще хуже, усиливало негативное эмоциональное отношение к
родам. Если ей давали гиацин, то, несомненно, чувство реальности
происходящего у пациентки пропадало - частично или даже полностью.
Когда мы проходили мимо родовой палаты, я услышал женский крик. Как хорошо он
был мне знаком! Он означал, что женщина очень напугана, что ей больно, что
она пытается хоть как-то облегчить свое состояние. У меня промелькнула мысль,
почему никто ей не подскажет, что не стоит самой себе делать роды более
болезненными? Почему ее не научат правильно дышать? Подобные мысли всегда
появляются у меня в голове, когда я вижу роженицу, утомленную уже на первых
стадиях родов. Но тут же я вспоминал, что эти женщины уже мало что понимали в
том, что происходит, так как им уже ввели седативные средства.
Мы направились в наиболее безупречную по чистоте комнату, где, как мне
сказали, переодевались в стерильную одежду акушерки, присутствующие при
родах. Рядом было помещение, в котором медсестры отдыхали & ожидании, когда
появится ребенок. В нем располагались прекрасная ванна, отделанная плиткой,
душ, шкаф и буфет.
Затем мне показали огромный шкаф с бесчисленным количеством инструментов в
стеклянных коробках. Здесь же хранился запас лекарств в ампулах, бутылках,
контрольных пробирках и других таинственных коробках - все готовое к
немедленному употреблению при возникновении необходимости. Здесь были шприцы
и иглы всех видов, аналгетики и анестетики - для гипосенсибилизации женщин и
для всего прочего. Одни отключали ее сознание, другие лишали свободы
действий. Кажется все было продумано так, чтобы не осталось ни единой
возможности появления чрезвычайной ситуации, которую нельзя было сразу же
устранить. Мне сказали, что такого в практике их больницы не случалось, чтобы
под рукой не оказалось нужного лекарства.
Я чувствовал, что я попал в атмосферу великой нации, которая так настойчиво и
эффективно борется за самосохранение, что в этой борьбе потеряла чувство меры
и реальности. Мне кажется, что неразумно тратить такое количество денег на
лекарства и оборудование, которое или совсем не используется, а иногда даже
используется во вред. Тому, кто пережил три войны, трудно это понять. Иногда
я думаю, что человек уже дошел до такого уровня развития, что перешел к
саморазрушению. При этом он забывает, что существует более могущественная
сила, чем он сам. В американской практике акушерства есть тенденция к
раболепному преклонению перед механизацией и материализацией процесса родов.
Но человеку, как бы ни был он умен, не пристало указывать курс человеческой
судьбе, толком не понимая даже того, зачем он живет.
Я верю в существование некой высшей цели, которая делает наше присутствие на
Земле осмысленным. Нам не дано понять, как все происходит, но достаточно
только взглянуть на ту идеальную гармонию, что царит в природе, чтобы
убедиться в гениальности ее Создателя. И не важно, сколько родов происходило
на моих глазах, я не перестаю благоговеть перед физическим и эмоциональным
совершенством женщины, когда она берет в руки только что появившегося на свет
ребенка. Она понимает, что это дар Господний, которого она так долго ждала. И
потом, ответьте мне, разве предупреждение осложнения не лучше, чем его
лечение?
Женщины описывали мне свои ощущения, когда их привязывали к столу, закрывали
лица. Так же, без всякого интереса к их пожеланию, их тела разрезали, чтобы
помочь ребенку родиться. Младенцы появлялись на свет с помощью инструментов
даже тогда, когда в этом не было надобности. Хотя еще Саронус из Эптора
говорил, что ни в коем случае этого не следует делать, не следует насильно
освобождать лоно. И я не могу с ним не согласиться.
Мы добрались до того места, где проходили роды. Стол для родов был
изумителен! Но я понял, что женщины на нем были, как узники у позорного
столба. Они не чувствовали ничего - ни приятного, ни неприятного. Какая-то
часть сознания сохранялась, но вот ощущения... Ощущения заведомо считались
болезненными и уничтожались.
Я рассмотрел на этом чуде технического прогресса - столе из хромированной
стали - множество различных ручек и педалей, с помощью которых можно было
поднимать, опускать и наклонять под любым углом различные части этого
хитроумного изобретения. Я заметил опоры, в которых фиксировались ноги
женщины так, что она не могла ни пошевелить, ни упереться ими. Тело женщины
располагалось строго горизонтально, тем самым лишая ее всех преимуществ
правильного распределения сил при работе мускулатуры для выталкивании
ребенка. На уровне бедер прикреплялись кожаные ремни. Я спросил, неужели они
еще используются, ведь многие акушеры уже давно отказались от этого, и с
удивлением узнал, что в Америке это было обычной процедурой. Каждую руку
женщины пристегивали так, чтобы она не могла дернуть ею ни когда ребенок
проходит через родовой канал, ни когда акушер накладывает щипцы, чтобы
вытащить ребенка, ни когда накладываются швы. На верхнем конце стола
крепились другие ремни - для фиксирования плеч и головы, которыми роженица
могла начать дергать даже в бессознательном состоянии, протестуя против
насилия, желая познать радость материнства и увидеть появившегося на свет
ребенка.
Я спросил своих гидов, неужели женщине не становится страшно, когда она видит
себя распятой на этом чудо-столе, неужели она не испытывает унижения от
беспомощности своего положения, от своей неподвижности, обнаженности? Один из
моих коллег ответил, что нет, женщины обычно довольны ситуацией, а также, -
добавил он, - и акушеру намного легче, когда женщина находится вот в таком
