другим есть всегда социальная катастрофа, смерть и рождение, глубочайшая
революция, но ни в коем случае не эволюционное восхождение со ступеньки
на ступеньку.
Казалось бы, что марксистская критика, отметив "идеализм" Шпенглера,
его политическую реакционность, суеверную призрачность его "аналогичес-
ких" и "гомологических" гаданий, должна была вместе с тем не без некото-
рого удовлетворения констатировать приближение закатной буржуазной мысли
к той исторической концепции, которую до сих пор отстаивал лишь револю-
ционный социализм и которая была естественно чужда буржуазии в период ее
расцвета и упоения своей культурной миссией.
К удивлению, в тех немногих отзывах о Шпенглере, которые мне удалось
встретить в социалистической прессе, нет и попытки занять собственную
позицию и лишь воспроизводятся основные мотивы немецкой профессорской
критики.
В немецкой социалистической литературе мне известны две критические
заметки о "Закате Европы": одна, Германа Шмоленбаха, помещена в "Joz
Monatshefte" в N 7 от 9 дек. 1919 года, и другая, уже упомянутая выше,
переведенная журналом "Начало", статья Шиковского из "Neue Zeit" (2/VII
1920 г. N 14). Шмоленбах в своей краткой и весьма поверхностной рецензии
заявляет себя ярым сторонником Риккерта и недоволен тем, что попытки
Шпенглера установить историческую закономерность противоречат "творчес-
кой свободе всегда и до самых глубочайших своих первооснов активного де-
яния". Но главная опасность шпенглеризма, конечно, "релятивизм". Автор
надеется, однако, что читатели не поддадутся этой опасности и сумеют ус-
мотреть "во всех разнообразных цветах преломленного света их единство, а
следовательно в каждом отдельном цвете единый свет, включающий в себя
на-ряду с данным и все прочие цвета". Шиковский в своей критике Шпенгле-
ра также ни на иоту не выходит из рамок профессорского шаблона. И для
него главный враг - релятивизм и связанная с этим последним идея истори-
ческих катастроф. "Ничто не гибнет и не погибло как в материальном, так
и в духовном мире, - пишет он. - Для того, кто обозревает исторический
процесс в его целом, нет ни подъемов, ни падений, есть лишь переходы...
изолированные культуры и цивилизации содержат в сердцевине своей столько
элементов общечеловеческого чувства, что дух их становится понятен каж-
дому, кто захочет проникнуть в них умственным взором... Принцип культур-
ного развития, вопреки Шпенглеру, не в бессмысленном, бессвязном восхож-
дении и падении, а в постоянно стремящемся к определенной цели образова-
нии и росте культурных ценностей".
Итак, все обстоит благополучно: "исторический процесс в целом" не
знает смерти, без резких подъемов и падений постепенно поднимается он по
лесенке прогресса, все выше и выше, к солнцу вечных "культурных ценнос-
тей".
Из русских марксистов обстоятельную статью посвятил Шпенглеру А. Де-
борин в только что вышедшем в свет N 1 - 2 нового журнала "Под знаменем
марксизма". А. Деборин подробно разбирает и критикует не только обще-фи-
лософские, но и политические взгляды Шпенглера, изложенные этим послед-
ним не в "Закате Европы", а в более поздней его работе "Preussentum und
Sozialismus". В противоположность только что разобранным статьям немец-
ких социалистических журналов, работа А. Деборина по своему подходу к
теме, по приемам критики и по самому стилю строго выдержана в духе тра-
диций ортодоксального марксизма. Автор разоблачает реакционную сущность
Шпенглера, вскрывает его классовую подоплеку, саркастически смеется над
его попыткой спаять воедино прусскую национально-монархическую традицию
и социалистический идеал пролетариата. Все это совершенно справедливо и
по заслугам. Мечты Шпенглера о возрождении и мировом торжестве прусса-
чества под флагом империалистического рабочего Интернационала, бесспор-
но, реакционны и заслуживают всяческого порицания. Правда, и в этой
идейке Шпенглера, быть может, не все так беспочвенно, как это кажется с
первого взгляда; быть может, и тут скрывается кое-что более серьезное,
чем безбрежная фантазия отчаявшегося, выбитого революцией из седла реак-
ционера. Но эту сторону вопроса мы оставим в стороне. Политические сим-
патии Шпенглера имеют, говоря его словами, исключительно "биографический
интерес". С основной его историко-философской концепцией они органически
не связаны, и, насколько можно судить из нашего прекрасного далека,
"шпенглеризм" в Германии не выступает обязательно в сочетании с монар-
хизмом, но легко мирится и с иными, более демократическими перспективами
бытия.
Вернемся поэтому к основной проблеме, к проблеме смены культур. "Со-
держание культуры меняется, - пишет А. Деборин, - сама же культура оста-
ется и делает все новые и новые завоевания. Социализм стремится не к
разрушению культуры, а к "завоеванию" ее и к дальнейшему ее развитию,
вложив в нее новое содержание. Стало быть речь может итти о "гибели" оп-
ределенного содержания культуры, но не культуры вообще". Гибнущему со-
держанию культуры здесь противопоставляется неизменность самой культуры
или "культуры вообще", т.-е. очевидно неизменность форм культуры, ее ор-
ганизующих принципов, ее объединяющих связей. В истории, как будто бы,
происходило как раз наоборот. Отдельные "содержания", - полезные сведе-
ния, технические изобретения, приемы труда, - перекочевывали из культуры
в культуру, но "сами культуры", живя и развиваясь до поры до времени, в
конце концов всегда гибли, уступая место другим. Можно ли, например,
сказать, что христианство сохранило неизменной языческую римскую культу-
ру, обогатив ее новым содержанием? Или что формы культуры остались неиз-
менными при переходе от феодального строя к буржуазному? И уже во всяком
случае очевидно, что социализм, предполагающий новый тип организации
производства, новые стимулы к труду, новые политические учреждения, но-
вый строй идей и чувств, есть в первую голову изменение самой культуры,
основных краеугольных форм ее. И если бы эти новые формы уже возникли в
недрах социалистического движения, хотя бы в зародыше, социалисты, ощу-
щая их жизненную силу, имели бы достаточно присутствия духа, для того,
чтобы без головокружения смотреть на закат буржуазной культуры и не ис-
пытывали бы потребности в иллюзорных "вечных ценностях", "объективных
истинах" и прочих реликвиях покойного божественного откровения. Знамена-
тельно, однако, что даже А. Деборин, остающийся по форме в максимальной
степени верным марксистской ортодоксии, по существу дела занимает ту же
позицию, которая, как мы только что видели, объединила в борьбе против
шпенглеризма немецких профессоров и умеренных социалистов. " я содержа-
ние культур, но культуры, как таковые, никогда не погибают" - это периф-
раза цитированных выше слов Шиковского: "исторический процесс в целом"
не знает ни подъемов, ни падений, а знает лишь переходы. А. Деборин не
усматривает никаких признаков заката Европы и считает пессимизм Шпенгле-
ра чем-то вроде послевоенного и пореволюционного "Katzenjammer'a", забы-
вая, что Шпенглер написал свою книгу до войны, и что самая война, а пуще
того послевоенное состояние "ни мира, ни войны", являются разительнейши-
ми симптомами начавшегося "заката". И, наконец, подобно всем тем крити-
кам Шпенглера, с которыми мы имели дело выше, А. Деборин в конце концов
укрывается от культурных бедствий и катастроф под сень объективной исти-
ны и прогрессивной эволюции человечества: "Глубокомысленная метафизика
Шпенглера - Данилевского, - пишет он, - ведет, таким образом, неизбежно
к отрицанию эволюции и человеческого прогресса, к крушению науки и вся-
кого объективного знания, но наши идеологи национализма хорошо чувству-
ют, в каком месте "башмак жмет". Оба с одинаковым ожесточением нападают
на дарвинизм и социализм, хорошо сознавая, что идея эволюции и научного
объективизма составляют серьезную опасность для их идеологии" (курсив
мой. В. Б.).
Ах, если бы "идея" эволюции могла повернуть вспять реальный процесс
деградации, а "идея" объективизма предохраняла истины от фактического
умирания!
Итак, наш беглый обзор анти-шпенглеровской литературы приводит к нео-
жиданному выводу, что все противники Шпенглера при всем разнообразии их
философских взглядов, политических убеждений, личных темпераментов обра-
зуют нечто вроде "единого фронта" палладинов вечной истины, мировой эво-
люции и непрерывного прогресса. И до сих пор никто еще, насколько мне
известно, не противопоставил шпенглеровскому пессимизму увядания опти-
мизм зарождения, исходящий не из боязливого отрицания, а из мужественно-
го признания катастрофичности мирового процесса, преходящего характера
культур и их истин и, в частности, из признания обреченности ныне дожи-
вающей свой век европейской культуры. Что же это значит? Неужели в под-
лунном мире не осталось ни одного верующего социалиста? Или, быть может,
подлинные революционеры, истинные носители ростков грядущей культуры,
заняты более важными делами, и им некогда реагировать на шпенглеризм?
Будем надеяться, что справедливо последнее.
---------------
В. Ваганян, рецензируя посвященные Шпенглеру статьи Ф. А. Степуна, С.
Л. Франка, Н. А. Бердяева и Я. М. Букшпана, озаглавил свою заметку: "На-
ши российские шпенглеристы" ("Под знаменем марксизма" N 1 - 2). Это, ра-
зумеется, преувеличение: никто из перечисленных авторов не может быть
назван "шпенглеристом". Но верно то, что все они относятся к Шпенглеру
гораздо более благожелательно, чем большинство немецких критиков "Заката
Европы". И С. Л. Франк и Н. А. Бердяев видят в шпенглеризме симптом не-
которого "благостного" поворота в умах западной интеллигенции, а именно,
ее поворот к вере. "Закат Европы" есть кара за безбожие; возвращение к
христианству было бы возрождением умирающей культуры" - таков итог их
размышлений над книгой Шпенглера.
Что жажда веры является одним из основных мотивов шпенглеровской сим-
фонии настроений, это - бесспорно, но, по Шпенглеру, отпадение от хрис-
тианства не может быть рассматриваемо, как случайный и поправимый
"грех", а возвращение к вере не зависит от доброй воли западных интелли-
гентов: христианство внутренне изжило себя, оно умирает, как умерли дру-
гие великие религии; такова историческая судьба, с которой необходимо
примириться, ибо всякие попытки восстания против нее приведут лишь к
развитию бессильной, расслабляющей душу романтически-религиозной мечта-
тельности, но ни в коем случае не вернут умирающему христианству утра-
ченной им действенной, культурно-созидающей силы. И любопытно, что русс-
кая религиозно-философская мысль, традицию которой поддерживает С. Л.
Франк и, в особенности, Н. А. Бердяев, и лице своих последних крупных
представителей приходит в сущности к тому же выводу. В самом деле, что
такое "Великий Инквизитор", как не картина безрелигиозной "цивилизации",
к которой смерть христианского бога неизбежно должна привести современ-
ное человечество после ряда опустошительных революций? Но то, на что
Достоевский намекал притчами, Владимир Соловьев высказал прямо и недвус-
мысленно в своих "Трех разговорах": историческая миссия христианства за-
кончена, а вместе с тем исчерпан и смысл истории; никакое культурное
возрождение отныне невозможно, и верующему остается лишь ждать возвещен-
ного апокалипсисом апофеоза.
Этим я и ограничу свои замечания по существу и в заключение скажу еще
несколько слов о том "портрете" Шпенглера, который нарисован Ф. А. Сте-
пуном. Он различает в Шпенглере "три лика": Шпенглер "не только роман-
тик-иллюзионист вчерашнего дня, и не только мистик-гностик вечного дня
человечества, он, кроме того, еще и современный человек, отравленный
всеми ядами всеевропейской цивилизации. Разгадав с пророческой силой об-
раз этой цивилизации, как образ уготованной Европе смерти, он в каком-то
