осенним утром, тепло и уютно. Вчера было воскресенье, команда после
субботней игры отдыхала, и Рогов ночевал дома. Обычно они ночевали на
загородной тренировочной базе, где проходил сбор. Домашний ночлег ценился
высоко, и отыграл Рогов в субботу прилично, и команда выиграла, но сидело
в нем недовольство, не понять только чем.
По улице бежал сплошной, без просветов, лаковый поток автомобилей;
Рогов улучил момент и юркнул в середину. Машины неслись большим сплоченным
стадом, уносились назад дома и люди, и было тепло, играла музыка, и
чуть-чуть кружилась от скорости голова: мальчишки озирались и бросали
восторженные взгляды на Рогова.
Он высадил их у метро и сразу о них забыл. Еще оставалось время
подъехать к бензоколонке и наполнить бак. Заправившись, Рогов поехал на
тренировку.
У катка кучками стояли болельщики. Это было их постоянное место, да
еще у касс на улице. В любую погоду они толпились здесь и спорили. Когда
он вылез, они как по команде развернулись в его сторону и без смущения
рассматривали в упор.
- Молодец, Рог, в субботу хорошо бодался, - сказал кто-то из них.
Он привык не обращать внимания, когда его рассматривали в упор и
когда отпускали реплики, хотя после неудачных игр реплики бывали обидными,
и первое время ему стоило труда пропускать их мимо ушей, но потом он понял
раз и навсегда, что всем всего не объяснишь. К счастью, плохие игры
случались редко.
Вдруг Рогов снова увидел мальчишек. Дул пронизывающий ветер, и они
поворачивались к нему то спиной, то боком. Он замедлил шаг, раздвинул
толпу и приблизился к мальчишкам.
- Опять вы? Времени свободного много? - недовольно спросил он. Они
молча потупились. - Почему бездельничаете?
- У нас отгул, - понуро ответил маленький.
- Отгул за прогул?! Знаю я таких!
- Нет, у нас правда отгул, - сказал высокий. - Мы не врем.
Они стояли словно побитые. Он прошел несколько шагов и обернулся.
- Ладно, пошли...
Они недоверчиво переглянулись и стояли нерешительно, не зная, что
делать.
- Ну, идите же! - раздраженно повторил Рогов, и они кинулись за ним.
Болельщики смотрели с интересом.
- Может, и нас возьмешь? - спросил кто-то.
Вахтер протянул Рогову ключ от раздевалки и бдительно перекрыл дорогу
мальчишкам.
- Со мной, - сказал Рогов. Он снял трубку телефона, набрал номер и
подождал, никто не ответил. Он положил трубку.
Втроем они прошли по коридору. Рогов открыл дверь, мальчишки
осторожно вошли в раздевалку и стали озираться. Они стояли, как богомольцы
в знаменитом храме, - едва дыша. Рогов любил приехать раньше всех и
сосредоточенно, без спешки, переодеться.
Рогов разделся, медленно зашнуровал панцирь, медленно приладил
пластмассовые щитки. Идти на лед не хотелось. Он давно уже шел на лед, как
ходят на давнюю привычную работу.
Дверь распахнулась от удара, ворвался Пашка Грунин, весельчак и
балагур, самый быстрый нападающий в команде.
- Привет! - крикнул он живо и осекся. Потом, дурачась, поморгал. - У
нас пополнение?
- Привел двух классных игроков, - ответил Рогов.
- Вот это удача! Повезло команде! Согласитесь за нас играть?
Они ошалело молчали.
- Не хотят, - сокрушился Грунин.
- Брось, - улыбнулся Рогов.
- А тебе, Алексей, благодарность. Вот это кадры! Вы где раньше
играли? "Бостон брюинс", "Монреаль канадиенс"?
- Кончай, - сказал Рогов.
- Нет, Алексей, ты как знаешь, а я хочу расти. - Грунин выскочил в
дверь и вернулся с двумя парами коньков. - Примерьте...
Они растерянно посмотрели на Рогова.
- Если хотите покататься, надевайте, - сказал он.
Они стали обуваться.
- Устроим совместную тренировку профессионалов, - Грунин показал на
парней, - и любителей, показал он на Рогова и на себя.
В зале было сумрачно и холодно.
- Свет! - заорал Грунин, прыгнул с порожка на лед и сразу, на одном
толчке укатил к другому борту; его крик прозвучал гулко и одиноко в емкой
пустоте темного холодного зала.
Электрик включил фонари. Лед засверкал, обозначилась цветная
разметка, трибуны погрузились в полумрак.
Грунин заорал, засвистел и, очертя голову, принялся бешено носиться,
бросая себя в крутые виражи; на тренировках он заводил всю команду. Он еще
испытывал голод по льду и по скорости, даже усталость не могла его
угомонить: на льду он все забывал.
Рогов и себя помнил таким, когда его волновал лед, а сила требовала
выхода и рвалась наружу. Теперь он делал что нужно, не отлынивал и в игре
отдавал что мог, но спокойно, без прежнего азарта.
Грунин без устали носился из края в край катка. Рогов стоял у борта и
смотрел. Молодость, твоя молодость скользила, неслась стремглав по льду
сумасшедшей атакой на чьи-то ворота, жестким напором, в реве трибун, при
ярком свете - вперед, вперед, и некогда перевести дыхание, лишь скорость и
восторг забивают дух.
Он стоял и внешне спокойно, даже безразлично смотрел на
безостановочное движение напарника.
Так незаметно проскользят годы, прокатятся безоглядно по льду,
размеченному цветными полосами зон, и так же, как до тебя другие,
откатаешь свое ты, исчезнешь незаметно, уступив кому-то место. Так было
всегда, вечный закон, другого нет, но трибуны по-прежнему будут
нетерпеливо требовать и лихорадочно молить, и кто-то горячий и неопытный
будет рваться в клочья, забыв себя, как ты когда-то, как сейчас Пашка, так
будет после нас, - и что же дальше, что еще?
Он ступил на лед и стал медленно раскатываться вдоль борта, волоча за
собой клюшку, как страшную тяжесть. Парни нерешительно вышли на лед и
остановились.
- Веселей! - крикнул Пашка через все поле.
Они нелепо выглядели на льду в своих куртках с блестящими пуговицами,
в длинных брюках, с которых сзади на коньки свисали нитки.
Грунин подвез и сунул им в руки клюшки, парни медленно покатились, а
потом стали горячиться, стучать клюшками о лед и неумело гонять шайбу.
- Не робей! - крикнул Грунин и закружил вокруг них, засновал
причудливыми резкими зигзагами, мелко-мелко сучил клюшкой, ведя шайбу,
внезапно, без замаха ударял со страшной силой ею в борт и снова
подхватывал.
Рогов спокойно, как в игре, выкатился вперед, угадал следующий шаг
Пашки, поймал его на бедро и резко разогнулся. Грунин перелетел через него
как через забор. Коньки взлетели, блеснули в воздухе и прочертили полный
круг; Рогов медленно покатил дальше.
- Ух, ты! - восхищенно охнул высокий.
Маленький в восторге махнул кулаком:
- Во дал!
Пашка приподнялся и с уважением сказал:
- Как ты меня подловил...
Команда собиралась на льду.
Мальчишки стояли у борта и во все глаза пялились на игроков. Впервые
они их видели так близко, наяву, могли слышать каждое слово и даже
находились с ними на одном катке, вроде тренировались вместе.
Игроки постепенно ускоряли бег. Рогов подъехал к мальчишкам.
- Хотите посмотреть тренировку, снимите коньки и садитесь на трибуну,
- сказал он и уехал работать.
Он забыл о них. На бегу он падал на колени, на живот, резко
вскакивал, ездил в свинцовом поясе, водил по льду диск от штанги,
отрабатывал рывки, пристегнутый к борту тугим резиновым жгутом, а потом
одного за другим принимал на себя стремглав бегущих нападающих и без
передышки падал под шайбы, летящие от нескольких игроков, закрывая собой
ворота, и сам стрелял по воротам; всей пятеркой они подолгу наигрывали
комбинации и без жалости бросали друг друга на лед, потому что в игре их
никто не жалел. Рогов взмок, пот скатывался со лба и заливал глаза, а по
спине бежали струйки.
Это была его обычная ежедневная работа, в которой у него не было
секретов и которую он всегда старался делать хорошо.
Сколько пота он пролил на этот лед за все годы, едкого пота настоящей
мужской работы, но вот только в чем результат - в замирании ли трибун, в
счете ли шайб, в неистовом мгновении победы, во множестве забытых игр или
в тех немногих, которые помнятся?
После тренировки команда мылась под душем. Голоса, плеск воды, шлепки
ладоней и смех сливались в гулкий неразборчивый шум.
Вот они, небожители, все голые, все на кривых ногах, потому что давно
на коньках, мощные торсы и плечи под струями воды - сейчас всего лишь
шумная компания здоровых молодых мужчин. Но вот наступает момент, когда
они в яркой форме, в шлемах, под стать друг другу выходят один за другим
на лед - выпрыгивают и катятся в свете всех фонарей, и гремит музыка, и
тысячи людей замирают на трибунах и миллионы по всей стране, - у всех
захватывает дыхание и волнение сжимает сердце, и тогда они - Команда!
Все знают каждого по фамилии и по имени, но на льду они одно существо
- Команда, их принимают как одно существо, и гордятся ими как одним
существом, и любят как одно существо - неизменной вечной любовью.
Рогов стоял под горячей водой, едва можно было терпеть. Товарищи
резвились в облаках пара.
- Рог наш воспитателем в детский сад устроился...
- Леша, платят прилично?
- "Я, го-о-рит, с детства мечту имел..."
Все громко смеялись, но не зло, его любили. Он не наблюдал издали,
когда в игре задирали товарища, а первым кидался на выручку, оттирая
обидчиков, или устраивал им "шлагбаум": брал клюшку поперек груди и
удерживал их до тех пор, пока страсти не угасали.
- Ах, ты, Боже мой, что благородство с человеком делает!
- "Я, го-о-рит, призвание чувствую..."
Рогов засмеялся:
- Ну, давай, жеребцы, давай...
Кто знал его призвание? Знал ли он сам? Было оно в том, чтобы гонять
шайбу, или в чем-то еще? Ладно, теперь уже поздно выяснять, нечего голову
ломать.
- Ох и задумчив ты стал! - крикнул из пара голый Грунин и с размаху
хлопнул его по спине. Даже звон пошел.
Рогов одевался, когда к нему подошел тренер и сел рядом.
- Как самочувствие?
- Нормально.
- А вообще жизнь?
- Нормально.
- У тебя что, сегодня приема нет?
- Почему? - засмеялся Рогов. - Есть.
- Не нравишься ты мне...
- Играю плохо?
- Почему плохо? Прилично. Игра у тебя идет. Настроение мне твое не
нравится. Что-нибудь стряслось?
- Да нет, так ничего...
- Как учеба?
- Какая учеба, хвостов набрал.
- Ничего, сдашь, нам в Канаду скоро.
- Вышибут меня, вот и будет Канада.
- Что ты преувеличиваешь?! - рассердился тренер. - Ты весело должен
жить, легко... Вон как Пашка Грунин. Чего тебе не хватает? Из тебя
защитник мирового класса может выйти, а ты... - Он умолк и глянул в глаза.
- А?
"Ладно, - подумал Рогов, - надо кончать, поговорили". Он бодро
кивнул.
- Да, - сказал он. - Конечно.
- Что? - опешил тренер.
- Все правильно, я и сам так считаю. Нормально. Не подведу.
- Да? - недоверчиво посмотрел тренер. - Смотри, держись, молодняк
подпирает. Я на тебя надеюсь. - Он глянул еще раз внимательно и отошел.
Рогов не изменился в лице и не подал виду, но на мгновение кольнул
страх. Он старался не думать об этом, ему только двадцать четыре, еще не
вечер, поиграем, только и начинается настоящая игра. Но вот сказаны вслух
слова - и впереди смутно обозначилась черта, за которой все неразличимо.
Он подошел к столу вахтера и взял трубку.
- Леша, подвезешь? - спросил Надеин.
- Сейчас. - Рогов набрал номер, но ответа не было, и он положил
трубку.
Они вышли на улицу, сразу нахлынули болельщики, пришлось пробираться
в плотной толпе; Рогов возвышался над всеми, самых назойливых отодвигал в
сторону.
