дома, среди которых было немало высоких чинов из госбезопасности, могли
пользоваться и другим метро, куда имели доступ только они: отдельная ветка
подходила к Лубянке.
Першин знал и другие такие дома, но этот вызывал у него особую
неприязнь: роскошные подъезды, просторные холлы, колонны и балясины,
радиаторы отопления, декорированные под старинные камины с лепными
голенькими младенцами, несущими гроздья винограда, затейливо украшенные
потолки...
Во дворе Першин обнаружил пологий, ведущий под землю пандус,
прикрытый сверху козырьком и огражденный фигурными каменными тумбами,
напоминающими морские кнехты.
На большой глубине под Страстной площадью тайное метро имело развязку
- кольцо с радиусом: гигантский краб тянул клешни в разные стороны. Не
случайно в институте, проектирующем метро, существовало особое
засекреченное управление, где создавались проекты закрытых веток и
тоннелей.
Готовя отряд к действиям, Першин что ни день спускался под землю. Из
дома бывшего народного комиссара Ягоды в Больших Киселях шел ход на
Лубянку, проложенный в тридцатые годы. Дом был двухэтажным особняком с
маленьким балконом, огражденным ажурной решеткой, фасад был украшен
каменной резьбой и белыми наличниками, изрядное расстояние от дома до
работы нарком мог преодолеть под землей, что было удобно в дождь и
безопасно, учитывая козни врагов.
Правда, подземный ход не спас комиссара от расстрела, но пока он
работал, вероятно, чувствовал себя в безопасности.
Из Юсуповых палат в Большом Харитонии, принадлежавших прежде боярину
Волкову, старый обвалившийся ход тянулся в палаты Малого Успенского
переулка; по преданию, на месте Юсуповых палат стоял охотничий домик Ивана
Грозного, куда вел подземный ход из Кремля, Першин вздумал проверить, но
следов чужого пристутствия и свежих землеройных работ не обнаружил и затею
оставил.
Барочная пристройка XVIII века соединялась под землей с одноэтажным
домом в углу двора, но ход был местного значения и интереса для отряда не
представлял.
В один из дней Першин приехал на Солянку. Он въехал на машине под
арку большого доходного дома, построенного страховым обществом в начале
века на месте бывшего казенного соляного двора. Першин увидел широкий
спуск, который дугой уходил под землю, огражденный выщербленной кирпичной
стеной.
Внизу Першин обнаружил огромные каменные галереи и переходы, обширные
помещения простирались в глубь холма, где соединялись с подземельями
Ивановского монастыря. Из монастыря ход под улицей шел к церкви Владимира
в Старых садах и в другую сторону, на Хитровку.
Теперь понятно было, куда скрывались когда-то хитровские воры и
бандиты при облавах полиции: глубокие подвалы и норы ночлежек и притонов
соединялись подкопами с подземельями Ивановской горки.
Першин обследовал галереи и выбрался на поверхность в Большом
Ивановском переулке на развилке Хохлов и Старых садов.
Понятное дело, что обитатели хитровских ночлежек "Кулаковки", "Утюга"
и "Сухого оврага" и завсегдатаи трактиров "Каторга" и "Сибирь" легко
уходили от облав и быстро оказывались далеко от Хитровки: похоже, вся
Ивановская горка была пронизана ходами и галереями. Старые подземелья
Першин обнаружил в Армянском переулке и в других местах Сретенского холма,
под Арбатом и под Китай-городом.
По всему центру Москвы древние подземелья соседствовали и
пересекались с новыми, которые строили особые отряды метростроя из
управления 10-а и госбезопасности.
В старых подземельях Першин искал следы чужого присутствия. Ходы
обычно были забиты землей и камнями, если отряд утыкался в преграду, и
если ничего подозрительного не обнаруживал, поиски прекращались. Першин
вызывал строительную бригаду, чтобы заложить ход строительным камнем.
Много времени ушло на то, чтобы отследить коммуникации и ходы
сообщений глубоких бункеров Старой площади, подземных сооружений
госбезопасности, армии и других ведомств: тайные объекты, как правило,
сообщались с системой метро, подвалами домов, техническими коллекторами и
колодцами, не говоря уже о сети секретных тоннелей, ведущих за город.
Отыскав ход, Першин выставлял наблюдение, чтобы определить,
пользуются ходом или нет: по слухам, вся опасность в Москве исходила
из-под земли.
...тоннель наискось поднимался вверх, разведка миновала наружный
портал и оказалась на мосту. Они почувствовали ночную стынь реки, свежесть
нависающих над водой парков; после духоты и запаха путевой смазки в легкие
хлынул чистый холодный вкусный воздух. Иногда по верхнему ярусу моста
проходила редкая машина, и гул катился над головой, угасая вдали.
Разведка пересекла мост, впереди, как разинутая пасть, их поджидал
портал тоннеля, уходящего в глубину Воробьевых гор. Перед самым порталом
они услышали соловья. Это было так неожиданно, что все невольно замедлили
шаг: трель и щелканье громко и отчетливо раздавались в тишине; могло
сдаться, что певец до поры сидел в засаде.
Миновав несколько пикетов, отряд обнаружил две штольни, уходящие в
сторону под прямым углом к полотну. За толстыми решетками одетые в
проволочную арматуру плафоны освещали бетонные стены, выкрашенные синей
масляной краской, по стенам висели связки кабелей, внизу тянулись
водопроводные трубы с вентилями, муфтами и задвижками; по центру бетонного
пола была прорезана узкая дренажная канавка. Штольни были довольно
длинными, в сотне метров от входных решеток их перегораживали массивные
металлические щиты, с маленькими оконцами, закрытыми наглухо, как в
тюрьме.
Першин прикинул по карте, штольни, похоже, тянулись в сторону
загадочного пустыря, просторно раскинувшегося через дорогу напротив
Университета, одна из сторон пустыря круто обрывалась над зеленой
бугристой долиной, у края обрыва стояли старые университетские дома, а
внизу к насыпям и путям Москвы-товарной тянулись огороды, свалки и
заросли. Под пустырем в глубине холма располагался подземный город, и
штольни, которые обнаружила разведка, вероятно, связывали его с метро;
Першин отметил штольни на карте. Вся карта была испещрена пометками,
каждая означала опасность.
Уже несколько недель Москва полнилась слухами: по ночам исчезали
люди. Таинственные пришельцы нападали внезапно, словно из-под земли, -
бесшумно проникали в дома, неожиданно возникали среди ночи, как снег на
голову, забирали людей и уводили с собой. Никто не знал, откуда они
появились, как пришли, и не было случая, чтобы к дому кто-то подъехал:
люди бесследно исчезали за дверью вместе с пришельцами, никто не знал, где
их искать, - исчезли, как в воду канули.
Рассыпанные по городу пешие наряды, постовые и патрули, снующие по
улицам и дворам, ни разу, когда случались похищения, не заметили у домов
машины. В то же время понятно было, что выкрасть человека без машины
невозможно, нападавшие появлялись и исчезали в мгновение ока.
Следствие ломало голову, необъяснимые нападения случались почти
каждую ночь в разных местах Москвы, уже сотни людей исчезли без следа, и
никто не знал, живы ли они и куда направить поиски.
...с вокзала Ключников проводил новую знакомую до самого дома.
Девушка жила на Знаменке между Пречистенским бульваром и Волхонкой, за
Музеем изящных искусств. От метро они медленно шли переулками и дворами,
заросшими густой зеленью, где пахло сиренью, и сквозь зелень уютно
светились окна особняков и редкие фонари.
Ключников никогда не бывал здесь прежде. Он не знал эту Москву и
сейчас как будто попал в чужой город, в провинциальную глушь, хотя
помнились небоскребы и рокот машин на близкой Воздвиженке, бессонная
круговерть Манежа и мерцающие по соседству башни и купола Кремля.
Сюда едва долетал гул города, приглушенный деревьями, из распахнутых
окон, как в провинции, доносились обыденные звуки человеческого
существования - голоса, музыка, шум воды, звяканье посуды, но казалось,
что вокруг тихо, необычайно тихо повсюду, в тишине отчетливо стучали
тонкие каблучки спутницы.
Ключников чувствовал себя неспокойно и скованно. Привыкший к покою,
который исходил от Гали, он испытывал сейчас странную робость и тревогу,
словно ему предстояло что-то необычное, какое-то испытание, которому он
даже названия не знал.
Он догадывался, а вернее предчувствовал, что знакомство сулит
неожиданности и резкие перемены - прости-прощай привычная жизнь. И понятно
было, само собой разумелось, что спокойное существование новой знакомой не
по нраву.
Внятная тревога была разлита вокруг - в тенистых дворах, в мрачных
подворотнях, в едва освещенных извилистых переулках, где стояли дворянские
усадьбы, купеческие особняки и доходные дома в стиле "модерн".
Они медленно шли рядом, но ему мерещилось, новая знакомая спешит
куда-то, где ее ждут. Он угадывал в ней скрытое нетерпение, азарт, под
стать праздничной лихорадке; вероятно, они жили на разных скоростях: ее
всегда одолевала спешка, она вечно рвалась куда-то, вечно бежала, неслась,
летела - даже тогда, когда оставалась на месте.
Идя рядом, он чувствовал электрический ток, который исходил от нее,
она была вся пронизана электричеством, высокое напряжение угадывалось на
расстоянии, энергия пульсировала в каждом движении, и казалось, стоит
коснуться, смертельный разряд убьет наповал.
- Хотите, я покажу вам что-то? - неожиданно предложила она.
- Что? - спросил он, испытывая тоску по привычному покою, который
рушился на глазах и который он не в силах был отстоять.
- Здесь есть любопытные места...
- Может, в другой раз? - неуверенно спросил Ключников.
- Другого раза не будет, - сказала она уверенно, и было видно, что
это правда: не будет.
- Поздно уже, - вяло сопротивлялся Ключников.
- Поздно?! - поразилась она, как человек, привычный к ночной жизни,
и, подняв голову, быстро глянула на него: Ключникову показалось, в лицо
ударил яркий фонарь. - Вы торопитесь? - в ее голосе послышались насмешка и
разочарование.
- Нет, но... я думал... ночь на дворе... - пустился он в объяснения,
но увидел обращенный к себе насмешливый взгляд, смутился и осекся.
Ключников с тоской подумал, что опаздывает на метро, и теперь
придется тащиться пешком или брать такси, что было ему не по карману. Она,
похоже, угадала его мысли.
- Я отвезу вас, - неожиданно пообещала она, и он понурился от
смущения.
- Не беспокойтесь... - пробормотал он в замешательстве, но она
засмеялась и перебила:
- Отвезу, отвезу!
Впоследствии он отчетливо уяснил, что она с легкостью называет вещи
своими именами и вслух говорит то, о чем другие помалкивают. Она не
испытывала сомнений, когда следовало кого-то отбрить, язык у нее был, как
бритва, и она всегда находила точные слова, живость ума уживалась в ней с
резкостью суждений.
В ней постоянно играла ртуть, переливалась, каталась упруго, рождая
электрическое поле, сопротивляться которому не было сил. И уже разумелось
само собой: тот, кто попадет в это поле, покончит со спокойной жизнью.
Новая знакомая повела его на задворки Музея изящных искусств. В
запущенном парке за каменной стеной Ключников увидел старинный дворец,
похожий на итальянский палаццо, украшенный несуразной лепниной: медальоны
дворца несли на себе профили основателей коммунизма, пятиконечные звезды и
скрещенные серпы с молотами. В старой усадьбе князей Долгоруких размещался
музей коммунизма, но здание обветшало и рушилось на глазах, чтобы вскоре
