тропы, уступы, карнизы, пещеры, а там, где не было троп, они устраивали на
отвесной стене овринги - плетенные висячие тропы из лозы, подвешенные на
вколоченных в трещины кольях.
Выдать себя в горах ничего не стоило. Моджахеды обладали острым
слухом и зрением, хорошо видели в темноте, а некоторые имели нюх сродни
собачьему, и бывало, подует встречный ветерок, они тотчас учуют запах
неверных.
Даже добраться до места стоило огромного труда, без особой выучки
никому не под силу. Марш-бросок по горам с полной выкладкой в темноте -
ночь напролет без привалов, беглый шаг, а командир поторапливает -
быстрей, быстрей! - кровь из носа надо успеть затемно, иначе операция
сорвана и самим головы не сносить. И вот уже нечем дышать, пот заливает
глаза, груз давит к земле - оружие, харч, гранаты, запасные магазины - все
на себе, в группе два ручника [ручные пулеметы], медицинская сумка,
альпинистское снаряжение - неподъемная ноша, все на себе, не видно ни зги,
а дорога такая, что одно неверное движение, и тебя никто не найдет, кроме
шакалов и орлов-стервятников, поэтому кое-где идут в связке, темень
кромешная, глаз выколи, но идешь, идешь из последних сил, чтобы успеть до
рассвета.
И если повезло, доберешься без приключений и ждешь, ждешь, весь
внимание, нервы напряжены, днем нет спасения от жары, солнце припекает,
мозги плавятся, ночью замерзаешь - горы, мороз, но ждешь, потому что
другого не дано.
В такие минуты он вспоминал Звенигород, знакомые с детства места, и
тугая смертельная тоска неизлечимо саднила в груди, будто сунули туда штык
и забыли.
На перехвате каравана в горах пленных, как правило, не брали, если на
то не было особого приказа. Ударяли разом по каравану из всех стволов и
били без остановки, пока не замирало все, и даже малого движения было не
заметить.
И как же гнусно, как отвратно было на душе потом: все эти люди,
лежащие в разных позах, там, где их настигла смерть, могли жить, как жили
прежде, если бы он сюда не пришел.
...Галя встречала его на станции. Он позвонил домой из Термеза и
добирался на перекладных. Она не знала, какой электричкой он приедет, и
поджидала его с утра.
Когда Ключников увидел ее, он не поверил глазам: не могло быть, чтобы
после двух лет отсутствия встретить на дороге ту, по которой иссохся весь.
Он решил, что она по своей надобности едет в Москву и ждет электричку. Но
она ждала его, забежала накануне к родителям и день провела на станции,
встречая подряд все электрички из Москвы.
Они не виделись два года и без раздумий отправились в санаторий, где
Галя работала медсестрой, сменщица пустила их в пустующую палату.
Дома за накрытым столом томились гости, исходили слюной, курцы
толклись на крыльце, поглядывали на улицу и на свое отражение в бочке с
дождевой водой.
Сергей и Галя пришли вместе, когда гости заждались и уже не
надеялись: началось позднее застолье, Галя сидела рядом за столом как
законная жена - мать изревновалась.
Они сошлись еще в школе, в десятом классе, Галя жила по соседству в
таком же старом срубе под железной крашенной крышей. Они легли в Новый
год, уснули вместе под утро, а когда проснулись, все уже знали, вся родня,
Звенигород - город маленький.
Сойдясь, они уже не смотрели по сторонам, - ни он, ни она. Их повсюду
видели вместе и даже на тренировках по борьбе в местном "Спартаке", куда
он ходил по вечерам три раза в неделю, она ожидала его - летом на улице,
зимой в холле у входа в раздевалку.
Сергей успел сдать экзамены в институт и проучился немного, потом его
призвали в армию - тогда студентов брали - и послали в десантные войска.
Как она его ждала! С его отъездом, точно штору задернули в светлой
комнате, день превратился в сумерки. Галя даже на танцы перестала ходить,
подруги решили, что она заболела. С ее внешностью странно было хранить
такую верность: стройная блондинка на хороших ногах, чистая гладкая кожа,
которая, казалось, светится в темноте, и Сергей изнывал два года,
вспоминая подробности свиданий.
Он вспоминал ее тело, минуты страсти, вожделение изнуряло его, хотя с
чего, казалось бы: их часть, как всю сороковую армию в Афганистане,
держали впроголодь.
"Зачем я здесь?" - думал он, озирая иссушенную солнцем землю,
каменистое нагорье, за которым поднимались горы. И почти неизбежно
вспоминался Звенигород, сочная зелень окрестных лесов, церкви на холмах,
их яркая белизна на солнце среди деревьев.
Для встреч они облюбовали сенной сарай на задворках дома, в котором
жила Галя. Сена в нем давно не держали, но старое дерево помнило его запах
- впитало когда-то и теперь источало помалу: тонкий сенной запах
смешивался с запахом сухого дерева.
Они устраивались на полатях, в сарае был помост, куда забираться надо
было по приставной лестнице.
Под скошенной кровлей висели пучки целебных трав и связки кореньев,
которые собирала бабушка Гали. Тесное сумрачное пространство было
пропитано запахами. Пахло смолистым бальзамом березовых почек, чередой,
хмелем, полевым хвощем, горицветом, пижмой, дягилем, чемерицей, кипреем,
но сильнее всего и приятнее пах узколистный с маленькими красно-синими
цветочками чабрец; когда крыша накалялась на солнце, воздух в сарае
густел, настоянный на травах, и становился вязким, как сироп.
От запахов кружилась голова, и казалось, сарай, наполненный травяным
духом, как горячим воздухом воздушный шар, тихо отрывается от земли и,
покачиваясь, бесшумно плывет над оврагами, ручьями, покатыми косогорами,
над вершинами холмов и церковными куполами.
В сумрачной, пропахшей травами укромной тесноте было уютно, и
какое-то время они молчали и не двигались, как бы не веря, что уединились
наконец. Потом они обменивались поцелуями и долго, медленно раздевались,
чтобы растянуть ожидание, разглядывали друг друга, прежде чем
прикоснуться.
Без одежды Галя выглядела почти невесомой. Кожа ее светилась в
полумраке, и могло сдаться, впрямь излучает свет. Иногда ему мнилось, Гали
нет рядом, это память его кажет ее, как случалось с ним на войне, но
прикосновение возвращало ее: она была здесь, с ним, ждала его и звала.
Из армии Ключников вернулся весной, с осени снова пошел в институт.
Пока он служил, Галя закончила медицинское училище и теперь работала
медсестрой. Чтобы не мотаться каждый день по электричкам, Сергей поселился
в общежитии, выходные проводил дома. В субботу собиралась вся семья: мать
- бухгалтер в соседнем финансовом техникуме, отец - мастер на фабрике
игрушек и трое детей; младшие брат и сестра учились в школе. Мать всегда
имела озабоченный вид, ее одолевали мысли, как прокормить семью; если б не
огород, ни за что не прожить бы.
Галя удивляла всех своим здравомыслием. Она была тихая, домашняя,
рассудительная, с ней было спокойно и надежно, как с преданной женой.
Они никогда не говорили о женитьбе, но само собой разумелось, без
слов. Все, кто знал их, полагали, что это уже решено, о лучшей жене и
мечтать нельзя было, понятно было, что кроме него ей никто не нужен. С ней
он испытывал покой - никаких неожиданностей, все прочно, устойчиво,
надежно, как в мирном устроенном доме; ощущение благоразумия и
рассудительности исходило от нее неизменно.
Сколько Ключников помнил себя, семья жила скудно. Особенно это стало
заметно с тех пор, как он пошел в институт. Иные студенты не задумываясь
тратили суммы, превышающие бюджет его семьи, некоторые ездили на своих
машинах и одевались, как кому вздумается, во всяком случае, мало кто так
трясся над каждой копейкой.
Нет, он не завидовал, но поневоле заскучаешь, если не снимая таскаешь
одни и те же джинсы и один свитер, а единственная твоя куртка подбита
рыбьим мехом. И жмешься, жмешься в столовой, в магазине,
кроишь-выкраиваешь и даже мечтать не можешь о сносной еде или одежде. Как
говорится, со свиным рылом да в калачный ряд.
...было тихо. Отряд не двигался, все смотрели в просвет тоннеля, с
пристрастием ощупывали взглядами каждый предмет.
Разумеется, отключиться сама по себе вентиляция не могла. Вентиляторы
включались как в самой шахте, на месте, так и с пульта в центральной
диспетчерской. И одно из двух: либо вентиляцию отключил диспетчер, либо...
Сам собой напрашивался вывод: в шахте кто-то есть.
Все напряженно вслушивались в окружающее пространство, было похоже,
они с головой окунулись в тишину, как в тяжелую жидкость, заполнившую
тоннель. Непроницаемое беззвучие царило здесь, и пока они прислушивались,
ни звука не было вокруг - рядом и вдали. Если и был здесь кто-то, то
замер, затаился и ни звуком, ни шевелением не выдал своего присутствия.
Могло сдаться, на земле вообще исчезли звуки, и теперь все обречены на
беззвучие - отныне и впредь.
Першин отдал приказ, разведка тронулась с места. Теперь они двигались
иначе, чем раньше: пятерки попеременно выдвигались вперед, пока одна
группа находилась в движении, другая прикрывала ее, держа тоннель под
прицелом.
...после выписки Лиза встретила его на черной машине, за рулем сидел
солдат.
- Куда мы едем? - поинтересовался Першин, но Лиза не ответила, и он
охотно умолк, положившись на нее. Славно, когда о тебе пекутся: куда надо
- доставят, когда надо - накормят, что надо - дадут. Просто, как в армии -
радуйся, повезло!
Она и впредь лучше знала, чего он хочет, по крайней мере, лучше, чем
он; если ему нужно было узнать свое мнение, он спрашивал у нее.
Они выехали на автостраду, ведущую в Домодедово, за кольцевой дорогой
свернули на старое Каширское шоссе. Першин обратил внимание на посты
автоинспекции, отслеживающие машину на каждом перекрестке. Машина
пересекла узкий мост через реку, въехала на эстакаду и помчалась по
пустынной дороге, рассекающей поля и лес.
Дорога привела их в лесную глушь. На контрольном пункте в лесу
охранник проверил пропуск, записал номер машины, нажал кнопку, и ворота
открылись. Покружив по плавно петляющей асфальтированной дороге, машина
подъехала к большому, облицованному светло-серым известняком зданию,
построенному в виде пропеллера из трех лопастей или огромного фирменного
знака автомобиля "мерседес".
Место называлось Бор. В здании Першин на всех этажах увидел роскошные
холлы, дорогую мебель, свисающие виноградными гроздьями люстры, плещущие
фонтаны, толстые узорчатые ковры... Тут же располагались теннисные корты,
бассейн, спортивный зал с тренажерами, сауна, массажные кабинеты.
Лиза поселила Першина в отдельный номер, круглый год принадлежавший
их семье, роскошный номер из двух больших комнат - гостиной с мягкой
мебелью и спальни с широкой, как поле, кроватью.
- Ну и кровать! - воскликнул Андрей, разглядывая диковинное ложе с
гнутой, как виолончель, спинкой, обитой ярким цветастым стеганым шелком.
Кровать была так велика, что даже двоим ничего не стоило в ней
потеряться: лечь и не найти друг друга.
- Как-то даже страшновато, - оробел Першин. - Одному в такой
кровати...
- Еще чего! - с вызовом дернула плечом Лиза. - Даже не надейся!
Неужели я оставлю своего больного без присмотра? Хороша я буду врач!
Он понял, что сопротивление бесполезно, пора сдаваться, все равно она
настоит на своем: не в ее правилах было отказываться от того, что она
задумала, не для того она привезла его в Бор.
Это был маленький, затерянный в лесу поселок на берегу реки. Одна
гладкая пустынная охраняемая дорога вела сюда от шоссе. Дремотная тишина
