Фонарь осветил бетонную камеру, увешанную кабелями, которые исчезали
в новом коридоре; можно было жизнь потратить, чтобы пройти все ходы из
конца в конец.
Под землей Москва была причудлива и разнообразна, как на поверхности.
Першин понял это, разведав многие тайные спуски, подземные ходы монастырей
и церквей, склады, амбары, винные погреба, катакомбы на месте древних
каменоломен, откуда первые жители брали камень на строительство города; он
по крохам собрал сведения о новострое - секретных сооружениях
госбезопасности, армии и прочих ведомств, каждое из которых имело под
землей центры управления и связи, бункеры для начальства, комфортабельные
убежища, не говоря уже о целой системе транспортных тоннелей, ведущих из
центра Москвы на окраины и дальше, за город.
Получив задание, Першин стал искать людей, способных пролить хоть
какой-то свет. Толком никто ничего не знал, но со временем из слухов,
сплетен, разговоров и архивов стала складываться общая картина.
Геологи, маркшейдеры, связисты угадывали некое соседство - обширные
пустоты, металл, вибрацию, излучения, источники которых таились под
землей. Что-то существовало там, на большой глубине, какой-то скрытый мир,
не просто существовал, а жил - дышал, нуждался в воздухе, воде,
электричестве, непонятное движение происходило там, и какие-то люди
исчезали и появлялись тайком от чужих глаз.
Похоже, под землей существовала сеть тоннелей, не уступающих в
размерах городскому метро. "Второе метро" - называли эту сеть собеседники,
название то и дело мелькало в разговорах, и выходило, что под известной
системой метрополитена находится другая, секретная. Поверить было трудно,
но старики, с которыми беседовал Першин, стояли на своем.
- В сорок первом на ноябрьские праздники собрание проходило в метро!
Там был Сталин! - запальчиво повысил голос старик, раздосадованный, что
ему не верят.
- Знаю. Это все знают, - подтвердил Першин. - Станция "Маяковская".
- А прибыл он с охраной из тоннеля. До этого был в ставке.
- Да, на Мясницкой. Желтый особняк, шесть колонн, наверху мезонин,
фронтон. Перед зданием сквер, решетка...
- А в подвале ход в тоннель и на станцию! - торжествующе объявил
старик. - Есть еще ветка. Кремль - Внуково! И в Шереметьево!
Першин слышал об этом от разных людей, многие утверждали, что
высокопоставленные лица неожиданно и загадочно возникают в аэропорту перед
отлетом самолета, никто не видел прибывших машин, кортежа, свиты...
Однажды к Першину привели старика, который рассказал, что в молодости,
когда он был маркшейдером, строил тоннель из Кремля на дачу Сталина; по
рассказу выходило, что тоннель рассчитан на двустороннее автомобильное
движение.
Рыская по дворам, пустырям и задворкам в центре Москвы, Першин день
за днем открывал для себя замаскированные копры с подъемными механизмами,
скрытую вентиляцию, складированное шахтное оборудование, упрятанные в дома
трансформаторы, от которых вниз уходили кабели.
Подозрение вызывал Кривоколенный переулок, где рядом с домом поэта
Веневитинова, у которого здесь бывал Пушкин, за железными воротами стоял
шахтный копер. Ход под землю существовал и в Лучниковом переулке, где
высокий глухой забор с проволочной сеткой и сигнализацией ограждал старые
таинственные дворы, дома и задворки.
Тоннели соединяли глубокие подземелья на Старой площади, где
располагались многочисленные бункеры коммунистической партии, с подземными
сооружениями Лубянки и Кремля.
Першин проник в широкий, светлый, окрашенный белой эмалью тоннель,
который проходил рядом с перегоном Кузнецкий мост - Китай-город: иногда по
ночам в тоннеле метро раздвигалась ложная стена, из залитого светом
тайного тоннеля подходил мотовоз, принимал из метро загадочные ящики без
маркировки и уходил, медленно удалялся, исчезал в сверкающей белизне, как
парусник в освещенном солнцем море. Стена въезжала на место, вновь тускло
горели фонари, и нельзя было заподозрить, что рядом существует праздничный
чертог - подозревать было невозможно.
Сокрушительное впечатление оставляли многоэтажные подземные
сооружения Лубянки, способные выдержать прямые попадания многотонных бомб
и даже ядерный удар. Вся земля в центре была изрезана на разных уровнях,
весь огромный Сретенский холм, в междуречьи Неглинки и Яузы - один из семи
московских холмов был пронизан служебными тоннелями и переходами,
связывающими огромные залы, бункеры, центры управления, склады и прочие
помещения.
В это трудно было поверить, но Першин добыл подтверждение: по
соседству с пыльными сумрачными тоннелями городского метро существовали
невероятные и неправдоподобные ухоженные подземелья.
"Впрочем, почему невероятные и неправдоподобные? - думал Першин. - А
тайные магазины? А санатории, больницы, дачи? А детский сад с бассейном в
Малых Каменщиках?"
Он подумал о пешеходах, что торопятся мимо Политехнического музея и
памятника героям Плевны у Ильинских ворот, о стариках и влюбленных,
посиживающих на живописном бульваре Старой площади, - никто из них не
подозревал и не догадывался даже, что находится под ногами.
То был подземный город со своими родниками, артезианскими скважинами,
электростанциями, улицами, площадями и переулками, настоящий город,
который при желании мог отвергнуть наземную Москву, закрыть наглухо
герметичные двери и ворота, включить гидравлические запоры и отрезать,
отстранить себя от поверхности, прервать все связи и жить самим по себе,
отдельно, на глубине, а запасов пищи на складах там могло хватить на
долгие годы.
Со временем о подземном городе забыли бы даже те немногие, кто знал,
куцые сведения затерялись бы в секретных архивах, он исчез бы для всех,
как древние города в толще земли, и память о нем поросла бы быльем. С той
лишь разницей, что древние города давно умерли, а этот продолжал бы жить,
не выдавая себя ничем.
"Несчастные наши налогоплательщики, - думал Першин, - вот почему
метро себя не окупает. Какая казна это выдержит?"
Фонари освещали круглое нутро тоннеля, цепь их уходила вперед и
исчезала за плавным поворотом. Разведка продолжала движение, спереди
доносился тугой хриплый рокот, лица обдувал устойчивый ветерок; по мере
движения ветер и шум усиливались, отряд приближался к вентиляционной
шахте.
Летом воздух брали с поверхности через входные двери станций, гнали
вниз, в тоннели, и удаляли через шахты на перегонах; зимой и осенью воздух
поступал в тоннельные шахты, по пути нагревался и на станцию подавался
теплым, чтобы уйти наверх, как пассажир - через дверь.
Иногда режим вентиляции менялся в течение суток в зависимости от
погоды, но обычно по ночам воздух с поверхности брали через тоннельную
шахту. В рабочее время, кроме вентиляторов, воздух гнали сами поезда -
поршневой эффект, как говорили инженеры.
Першин приказал усилить наблюдение, разведчики в любой момент готовы
были принять бой. Правда, никто из них в тоннелях не воевал, до сих пор в
метро еще не случалось боя, не было ни пальбы, ни нападений - тишь,
покой... Вот только страх окутывал Москву, как густое радиоактивное
облако, ядовитый страх, который пропитал каждый камень, проник в каждую
щель и травил людей.
Казалось, они готовы к любой неожиданности. И все же первая
неожиданность застала разведку врасплох: внезапно что-то переменилось,
разведчики не сразу поняли, что стряслось.
В тоннеле стало вдруг тихо, неестественно тихо, тишина ударила в уши,
и стало легко, каждый почувствовал облегчение, словно с головы сдернули
тугую повязку.
Спустя несколько секунд увял дующий в лица ветер, и до всех разом
дошло: кто-то отключил вентиляцию. Все невольно остановились и мгновенно
изготовили оружие, Першин даже команду не успел подать.
...полная луна отражалась в плоской чаше бассейна, отрытого на месте
взорванного храма. Яркое отражение было как горящий зрачок в глазнице:
гигантское немигающее око, взирающее посреди города вверх.
В этот час тяжелая туча наползала на Москву с Воробьевых гор. По мере
ее движения мерк лунный свет, точно кто-то затягивал над городом плотную
штору - Москву наполнял мрак: ни один фонарь не горел на улицах и
площадях.
Непроглядная темень разлилась по набережным и бульварам, окутала
Боровицкий и ближние холмы - Тверской, Сретенский, Таганский, повисла над
Остожьем, Китай-городом и Зарядьем, накрыла Замоскворечье, Старые Сады и
Воронцово поле; мрак навалился на Белый город и Разгуляй, заволок
Ивановскую и Швивую горки, Гончары и вдоль Яузы потянулся в Немецкую
слободу. Необъятная туча затягивала луну, и мгла, разрастаясь, обложила
весь Скородом или Земляной город, текла к заставам и дальше, за
Камер-Коллежский вал.
Вместе с мраком невероятная тишина упала на Москву в тот же час и
улеглась повсеместно, как тяжелый гнет.
Вся Москва утопала в тиши и во тьме, лишь над Волхонкой в туче
образовалась брешь, сквозь которую сияла, отражаясь в бассейне, луна.
Окажись там кто-то - случайный прохожий, к примеру, ему стало бы не по
себе. Среди разлитого повсюду непроницаемого мрака желто-зеленое свечение
воды в бассейне могло любого встревожить: место было отмечено грехом и
подвержено влиянию темных сил и луны.
3
Церковь Успения Богоматери на Городке была заметна еще от станции.
Издали открывались заливные луга, речные отмели, крыши и палисадники
Посада и холмы на излете взгляда, поросшие высокими корабельными соснами,
над которыми высился светлый шлем Успенского собора, и горел в ясной
солнечной высоте золотой крест.
Каждую неделю Ключников приезжал домой на побывку. Темный деревянный
родительский дом стоял над глубоким оврагом, внизу с кротким плеском бежал
застенчивый безымянный ручей. В изрезах увалов ручей умолкал и стоял
неслышно в мелких прозрачных заводях, где стеблистая подводная трава
плавно колыхалась в невидимом течении воды.
За домами лежала маленькая горная страна, по склонам холмов и оврагов
живо петляли вверх-вниз бойкие тропинки, длинные тягучие изволоки сонно
тащились в глубину леса.
Сергей любил шастать по округе, время от времени ему взбредало в
голову сбегать без дела в затерянное среди лесной глуши Дютьково или в
раскинувшуюся привольно в долине Саввинскую Слободу. Чтобы попасть туда,
нужно было покружить по холмам и оврагам, перейти узкие бревенчатые мостки
над ледяной незамерзающей речкой Сторожкой, которую старожилы называли
Разводней. Поговаривали, что в ее верховьях водятся бобры; зайцев
Ключников встречал не раз.
Он любил бродить по валам древних княжеских укреплений, где на склоне
стоял колодец со студеной водой, от которой в знойный день ныли зубы. С
высоты Городка распахивалась неоглядная даль, над деревьями поднимались
монастырские купола, и река плавно кружила среди лесов и лугов, как
широкое светлое полотно, брошенное в траву.
Странное дело: уж казалось бы, давно все исхожено, с рождения
знакомо, но всякий раз мнилась здесь некая загадка и тянуло, тянуло
неудержимо, а уедешь, так и вовсе невмоготу.
Особенно остро Звенигород вспоминался в Афганистане, когда Ключников
сидел в засаде. Группу посылали в горы на перехват каравана, день-два-три,
а то и неделю они таились в укрытии над горной тропой и ни куревом, ни
звуком, ни лишним движением нельзя было выдать своего присутствия.
Караван обычно сопровождали самые искусные стрелки, в темноте они
стреляли на звук с обеих рук без промаха. Моджахеды знали все горные
