бегство, почти как купец с маленькой командой, да еще впервые вышедшей в
море. Наблюдая, Эли усмехнулся в рыжую бороду и опытной рукой повел оба
своих корабля на перехват.
- Пригните головы, - скомандовал Шеф. - Забудьте про "мулов".
Каждому взять по арбалету в руки и по одному запасному.
Он выждал, пока "Морской Котик" встал почти борт к борту, над
планширем возвышались свирепые бородатые лица, вперед выставлены
копья, и только тогда дал команду своим затаившимся в засаде бойцам.
Любой может взвести арбалет, как сказал Удд два года назад. А с ножным
рычагом это стало еще проще. С десяти ярдов не промахнется даже самый
неопытный, а ведь с десяти ярдов стальная арбалетная стрела пробивает
деревянный щит и кольчужную сетку, мышцы и кости, словно тонкую
парусину. Когда арбалетчики Шефа отбросили первые арбалеты и взялись за
вторые, уже было ясно, что во втором залпе нет нужды.
Хагбарт по тросу перебрался с корабля на корабль, взглянул на нескольких
оставшихся в живых, совершенно растерянных воинов и приказал им
пришвартовать корабли борт о борт.
- Теперь "мулы", - сказал Шеф, глядя на отчаянно пытающийся
повернуть второй корабль. - Озмод, пусти одно ядро над головами и
предложи им выкинуть оружие за борт.
Короткое время спустя флот Шефа состоял из трех больших кораблей с
многочисленной командой и эскорта шлюпок и яликов, и вся армада
двинулась к шведскому берегу. Позади, на маленьких лодках, перегруженных
настолько, что их планшири лишь на какие-то дюймы возвышались над
водой, разбитая береговая охрана спорила, плыть ли к Аландским островам, в
руки финнов, или рискнуть вернуться в Швецию, где их ждал только гнев их
короля.
* * *
Люди из Ордена Копья, при всем их усердии, лишь немногих в Швеции
обратили в свою веру, особенно среди мужчин и уроженцев страны. Паства,
которую они защищали, состояла в основном из рабов, принявших
христианство еще до того, как попали в рабство. Некоторые из них были
немцы, некоторые - фризцы и франки, а в основном - англичане и
ирландцы. Риттеров ничто не связывало с ними. Им нравилось одолевать
норманнов, которые так долго третировали их, нравилось сознавать, что
победа на их стороне, когда их больше. Когда тысячные армии викингов
нападали на города и деревни Запада, конечно, они выглядели
несокрушимыми. Но когда пятьдесят вооруженных и опытных немецких
воинов появлялись в центре шведской деревни с населением в две сотни
человек, результат был тот же. Если бы местные объединились против них,
еще неизвестно, чем бы все обернулось. Но добычи, за которую стоило
драться, не было, и никто не хотел ввязываться. Рыцари Ордена Копья
зимовали в мире, хотя и не в довольстве. Построения и муштра наскучили, а
напиваться и распускать хвост перед хорошенькими шведками было
запрещено. Надежды на повышение дьякона Эркенберта, застрявшего здесь,
вдали от центра событий, таяли с каждым днем. Бруно одиноко маялся у себя.
Он не нашел Копье Карла Великого. Если оно и существовало где-нибудь, оно
находилось далеко на севере и в другой стране. Бог, в которого он верил,
кажется, оставил его.
Когда в дверь казармы отчаянно заколотили, рыцари пробудились от
спячки, шахматные доски полетели на пол. Со стоек у стены расхватали
оружие, бойцы спешно надевали доспехи. Осторожно открыли дверь. Жалкая
тощая фигура протиснулась внутрь.
- Они их схватили, - пробормотал пришедший.
- Кого "их"? - рявкнул вышедший на шум Бруно. - Кто и кого схватил?
Сообразительность, по-видимому, покинула пришедшего, встреченного
настороженными взглядами и обнаженными мечами. Вперед вышел
Эркенберт, заговорил с испуганным человеком по-английски. Сообщил:
- Он из Хаддинга. Городок в десяти милях отсюда, где мы. были у мессы.
Он говорит, сегодня утром пришли солдаты короля Кьяллака, окружили дома
всех христиан, посещавших наши службы, - у них был список - и увели их
под стражей. И еще шведы говорили, с большим удовольствием, что христиан
принесут в великом храме в жертву языческим идолам дней через пять.
- Это вызов нам, - воскликнул Бруно, оглядываясь и усмехаясь. - Как,
мальчики?
- Это вызов Богу, - сказал Эркенберт. - Мы должны встретить его, как
Святой Бонифаций, который, сам оставшись невредим, уничтожил
Саксонский Ирминсул и обратил язычников саксов в истинную веру.
- Я слышал другую историю, - пробормотал один из рыцарей. - Я сам
из саксов. Но в любом случае, как мы, а нас всего пятьдесят, можем отбить
толпу жертв у всего сборища шведов? Их там будут тысячи. И сам король с
его придворными карлами.
Бруно хлопнул его по спине.
- Вот это и есть вызов, - воскликнул он. И добавил уже спокойнее: - Не
забудьте, они считают, что все должно делаться определенным образом. На
вызов необходимо ответить. Если я вызываю короля, он должен биться со
мной или выставить ратоборца. Это будет не сражение. Они увидят нашу
силу - и Божью волю. Мы им покажем. Как мы не раз уже делали.
Его люди выглядели неуверенными, но дисциплина была сильна, а вера в
своего командира еще сильнее. Они начали собирать оружие, мешки и скатки,
готовить лошадей, раздумывая о предстоящем походе. Пять дней. Пятьдесят
миль до языческой Упсалы. Раз плюнуть, даже в распутицу. Но вряд ли
получится явиться на шведский сход неожиданно. Сомнительно также, чтобы
это сошло им с рук, ведь в любой день каждый может проснуться и увидеть
пожар и людей, окруживших дом. Может быть, Кьяллак, король шведов,
предугадал их шаги. Ждет их прихода. Приготовил им встречу. Два
священника миссии обнаружили у своих дверей очередь из желающих
исповедаться и получить отпущение грехов.
ГЛАВА 30
Отряд подходил все ближе и ближе к Упсале, а Шеф ощущал, что его
одолевают дурные предчувствия. Почему? Все шло так замечательно, как
только можно было ожидать. При высадке они не встретили сопротивления,
способные держать оружие шведы уже ушли на сход для великого
жертвоприношения, по крайней мере, так говорили. Благодаря высланным в
море лодкам с фонарями их разыскал Пирууси, он привел мощное
подкрепление финнов, рвущихся одним решительным ударом разгромить
оплот своих извечных врагов. Были розданы десятки запасных арбалетов,
каждый получивший их воин был наспех обучен и сделал пять пробных
выстрелов - этого было достаточно, чтобы любой научился заряжать и
стрелять из нового арбалета и попадать в цель на расстоянии до пятидесяти
ярдов. Имея в авангарде финских лучников с двумя сотнями арбалетчиков
позади них, Шеф знал, что представляет собой силу, с которой нельзя не
считаться, силу, способную отразить любую случайную или непродуманную
атаку. Он оставил только дюжину мужчин и женщин, чтобы охранять лодки, и
постарался найти для "Неустрашимого" укромную бухту.
Боевой дух войска поддерживался праведным гневом. Можно было бы
счесть за поддержку и те робкие знаки одобрения, которые они встречали,
продираясь через распутицу - почти непроходимую, чтобы назвать их
движение маршем, - и проходя через деревни шведских язычников. На
время схода в деревнях оставались только женщины, рабы и
низкорожденные. Многие из них, завидев стяг с Копьем и Молотом,
принимали его за своеобразный крест - чего опасался Герьольф - и если
сами происходили из христиан, смотрели на него как на символ
освобождения. Другие же видели пекторали Пути и не без опаски
присоединялись к отряду или сообщали полезные сведения. А те, у кого увели
для великого жертвоприношения друзей или родных, просили дать им оружие
и сами рвались в бой. Все были заодно, армия росла, а не съеживалась, как
это случается со многими армиями по мере приближения к полю брани.
Так откуда же дурные предчувствия, спрашивал себя Шеф. Загвоздка в
Кутреде. Шефом овладела какая-то внутренняя уверенность, что это дело не
разрешится в общем сражении, что в конце концов оно сведется к схватке
ратоборцев. До сих пор он про себя надеялся на Кутреда, на его силу и
искусство, но больше всего - на его непримиримый дух. Кутреда никогда не
приходилось подбадривать, только сдерживать. До сих пор. Теперь же он был
молчалив, печален, дух скрытой угрозы, который всегда исходил от него,
исчез.
Трясясь на реквизированном армией пони. Шеф заметил, что к нему
присоединился Ханд. Как обычно, он не рвался заговорить первым, просто
ждал, пока Шеф найдет для него время.
Шеф украдкой оглянулся на едущего в десяти ярдах позади Кутреда и
тихонько проговорил:
- Боюсь, я потерял своего берсерка.
Ханд кивнул:
- Я тоже так считаю. А думаешь, нам понадобится берсерк?
- Да.
- Помнится, Бранд говорил о том, что делает берсерка берсерком. Он
сказал, что это не человек, одержимый каким-то духом, а человек, который
ненавидит себя. Может быть, у нашего берсерка, - Ханд избегал называть
Кутреда по имени, на случай, если тот услышит, - может быть, у него
появилась какая-то причина, чтобы перестать ненавидеть себя.
Шеф вспомнил о Мистарай и странном замечании, которое сделал
Эхегоргун о Потаенном Народе, об их отношении к спариванию. Он вполне
способен был представить, что Кутред, если не может снова считать себя
мужчиной, может зато считать себя троллем.
- Я не хотел бы, чтобы эта причина вернулась, - сказал Шеф, - но я
предпочел бы, чтобы в нем осталось немножко побольше от него прежнего.
Ханд достал что-то из-под длинного плаща, какие теперь носили в отряде,
чтобы защититься от ветра и ливней.
- Сдается мне, что есть и другая причина, почему берсерк становится
берсерком. Точно так же как твои видения могут быть вызваны чем-то внутри
тебя или каким-то веществом в зерне или в финском напитке видений, так и
дух берсерка может вызываться чем-то, что есть в душе - или в теле. Я
поговорил с финнами, с помощью Оттара. Они используют не только мухомо-
ры. Вот здесь есть другое зелье, - он показал Шефу фляжку.
- Что это?
- Отвар. Кипящей водой заливают грибы, но на этот раз не те красные с
белыми крапинками, мухоморы, из которых делают напиток видений. И не те,
другие грибы, которые я знаю, они, - Ханд снова понизил голос, - похожи
на пенис. Это какие-то совсем другие грибы. Финны зовут их "рысье ухо", по
имени большой кошки, которая водится в этих лесах. Такие грибы доводят
людей до исступления, делают берсерков из самых кротких, - он протянул
фляжку. - Если тебе надо, возьми это. Дай попить Кут... нашему другу.
Шеф задумчиво взял зелье.
* * *
Рядом с великим храмом в Упсале располагался загон, прикрытый
соломенной крышей, с земляным полом и плетеными стенами, так что дождь
хлестал в каждую щель. Восемнадцать десятков мужчин и женщин толпились
в нем, руки их были привязаны к железным кольцам, нанизанным на
длинную палку. Будь у них время и силы, среди них нашелся бы человек,
чтобы освободиться самому и отвязать остальных. Но стража сновала взад и
вперед, избивая дубинками любого, кто осмеливался пошевелиться, делал
хоть что-нибудь похожее на попытку побега. У стражников было больше
хлопот, чем обычно, так они говорили друг другу. Не только из-за того, что
предназначенных для жертвоприношения было больше, чем мог вспомнить
хоть кто-нибудь из живущих. Жертвами в этот раз были не обычные мешки с
костями, умирающие в петле или от ножа лишь на несколько дней раньше,
чем они умерли бы от холода и от истощения. И это правильно, говорили
стражники, нацеливаясь, чтобы в очередной раз сломать дубинкой пальцы
или ключицу. Богам для разнообразия хочется свежего мяса. Возможно,
бедствия шведов вызваны недовольством богов, вынужденных подолгу
варить мослы принесенных в жертву.
Квикка, нянча руку, сломанную, когда стражник заметил его попытку снять
железное кольцо, прошептал самым уголком рта стоящему рядом Торвину:
- Не нравится мне, как выглядит Удд.
Действительно, малыш, кажется, готов был расплакаться - это вполне
естественно, но ни англичанин, ни человек Пути не захочет дать своим врагам
