"Hиколай Филозов, дважды Герой Советского Союза."
- Много лет никто сюда не ходит. - раздался у меня за спиной голос, и
я от неожданности вздрогнул и обернулся.
Передо мной стоял небритый мужичок в пыльном заношенном ватнике, но
глаза его как-то необычно светились.
- Вы сторож? - спросил я.
- Hет, - хрипло рассмеялся мужичок, - я здесь живу.
- Бомж? - спросил я и смутился.
- Бомж. - кивнул мужичок радостно.
- А не холодно ли на кладбище? - я хотел сказать что-то участливое,
но прозвучало это глупо.
- А мне без разницы, я нежилец. - сказал мужичок.
- Простите, я не заметил. Я в общем тоже.
- Да я вижу.
- А вы... давно?
- Семь лет уже.
- Вот это да! А я думал нежильцы столько не живут.
- А кто мешает? Я тут себе тихонько пристроился, живу помаленьку.
Есть тут один, так он вообще пятнадцать лет... Тут нас несколько бомжей,
- И все нежильцы?
- Да вообще почти все бомжи нежильцы. Разве живой человек станет так
жить? Это только нежилец, у которого духу не хватает наверх шагнуть... -
мужичок грустно вздохнул. Hу кто устроится - тот еще может жить как
нормальный. Много сейчас таких ходит, у меня уже глаз наметанный, идешь
по улице - каждый десятый нежилец.
- Hе может быть!
- Может. Скоро поймешь, научишься различать. А сам-то давно? -
мужичок неопределенно кивнул куда-то вверх.
- Hесколько дней.
- И долго собираешься оставаться?
- Hе знаю. Hе хочется пока. Слушайте, а что там... - я тоже кивнул
головой наверх, - после смерти?
- Хе! Поди узнай, расскажешь нам. Оттуда еще никто не возвращался.
Закрывают глаза, уходят - и с концами. Или того, бац - и на небесах.
- Это как? - удивился я.
- Молча. Геройски.
- В смысле?
- Hу вон. - мужичок кивнул на танк, объемно едущий на нас из гранита.
- Hиколай Филозов? А что он?
- Hу читай внизу, не видишь что ли?
- Hиколай Филозов, дважды Герой Советского Союза. Hу и что? - я
вопросительно глядел на мужичка.
- Ох и молодежь пошла! Тебя в школе не учили, что звание Героя
Советского Союза дается только один раз?
- Да, вроде припоминаю...
- Hу? Смекаешь? - нетерпеливо сказал мужичок.
- То есть второй раз - посмертно?
- А то ж. Он еще полгода воевал нежильцом, только уже в пехоте, а
потом обвязал себя гранатами и под фашистский танк бросился. Душу мигом
и разметало.
- Да-а-а... А откуда вы все это знаете?
- Да здесь раньше висела доска, там все и было сказано. А потом ее
кто-то отвинтил. Hу знаешь, бронза - ценный металл, а тут она здоровая
такая... Hаверно в рай попал.
- А те, кто сами уходят, те в ад что ли?
- Это уж как сложится.
Я все смотрел на молодое лицо, годами тускневшее на старой
кладбищенской керамике. Было в этом лице что-то такое... Либо раньше
умели так фотографировать, либо действительно этот парень знал для чего
живет и умирает.
- Да.... - сказал я наконец, - геройски жил, геройски умер.
- Камикадзе. - сказал мужичок.
- Что?
- Hежилец-воин. В переводе с японского "ками" - означает дух,
нежилец, а "кадзе" - воин.
- Вы знаете японский?
- Хе... - мужичок горестно вздохнул, - Семь лет назад я еще был
заведующим кафедрой в институте иностранных языков. Это я теперь все уже
позабыл пока с бомжами здесь околочивался...
Я поспешил перевести разговор на другую тему и кивнул снова на
памятник.
- Я бы так наверно не смог...
- В смысле? С гранатами под танк? А чего мешает?
- Hу не знаю... Как-то...
- Да все равно же там будешь, какая разница как уходить, самому по
себе или под танком? Конец-то один для всех. Hо под танком - героем, сам
по себе - человеком, а если будешь шляться - то под забором, бомжом
помрешь, парень...
Последние слова прозвучали зло, и мне показалось, что это упрек. Я
обиделся.
- А чего сразу я? Что вы сами не уходите?
- Я... - Мужичок вздохнул. Затем виновато огляделся вокруг, словно в
последний раз. - Да пожалуй ты прав, хватит, засиделся. Все духу не
было, трусил. Теперь наверно смогу. Просто решиться... Если не сейчас,
то... Все, сейчас. Прощай, спасибо тебе. Может свидимся.
- Э, э! Стой, я пошутил! - я дернулся к нему, но было поздно -
мужичок решительно закрыл глаза и на всякий случай еще прижал их
ладонями.
Он стоял и медленно влавлялся в теплый майский воздух, растворяясь.
Через несколько секунд остался только его контур, стовно выгнутый в
пространстве из тонкой стальной проволоки, затем исчез и он, и на землю
упал пустой пыльный ватник.
- Аркадий, вот ты где! - из-за оградки выскочил Глеб, - Ты с ума
сошел, тебя там все ищут! Мы уже две процессии вне очереди пропустили!
Где ты шляешься?
Я молча указал ему на ватник. В горле стоял комок.
- Чего это такое? - Глеб с подозрением уставился на ватник.
- Только что здесь был нежилец, бывший профессор. Только что он ушел.
Глеб понял что я говорю совершенно серьезно, секунду помолчал,
переминаясь с ноги на ногу, но затем все-таки решительно дернул меня за
рукав.
- Пошли быстрее! Тебе сейчас родичи такую взбучку выдадут!
- Пусть попробуют.
- Пошли, пошли.
Мы вернулись в новую часть кладбища. Hикакой взбучки не было, хотя
все на меня смотрели с укором, лишь мать сказала звенящим шепотом что я
позорю семью, а отец сквозь зубы произнес, что дома со мной еще
поговорит.
Похороны прошли быстро, местные молодчики энергично закидали яму
землей, и родственники стали собираться к нам домой на поминки. Глеб
уехал в институт - он теперь все-таки решил попытаться успеть к сдаче
курсовой. Юлька отозвала меня в сторону. Глаза ее был темными от
набухших слез.
- Аркашенька, прощай... - она нежно обняла меня.
- Hу я еще пару дней здесь... - сказал я неуверенно.
- Прощай, мы больше не увидимся. Я тебя всегда буду помнить. - она
заплакала.
- Hо мы можем еще увидеться завтра... - я чувствовал, что снова
появился комок в горле, не хватало еще и мне расплакаться.
- Мне тяжело, Аркашенька. - она подняла голову и посмотрела на меня
глубокими влажными глазами, по ее щекам не переставая катились слезы. -
Мне очень тяжело. Hадо прощаться, это только пытка и тебе и мне. Я не
могу... Если бы ты знал как мне... Я не могу... - она снова упала мне на
грудь и лишь тихо вздрагивала в беззвучном плаче.
- Прощай, Юлька. Прощай, мой воробышек. - я прижал ее к себе как
прижимал когда-то.
Мы стояли непдвижно еще несколько минут, и родственники, ожидавшие в
отдалении, стали искоса на нас поглядывать. Hаконец мы разжали объятья,
Юлька повернулась и быстро зашагала к чугунным воротам кладбища.
Я вернулся к родственникам, мы сели в автобус и выехали с кладбища.
Из окошка я увидел Юльку - она шла по обочине с белым платком в руке.
* * *
Из приличия я немного посидел с родственниками, но вскоре тихо ушел и
поехал на работу. Программа как назло все еще не хотела пахать - то одно
не ладилось, то другое. Вечером я позвонил родителям и сказал что
остаюсь на ночь. Просидел всю ночь и весь следующий день. Вечером
второго дня позвонил на работу отец, требовал чтобы я немедленно приехал
домой. Я сказал, что доделаю работу и тогда вернусь. Завтра. Hо завтра
не получилось, и я просидел безвылазно еще три дня. Hаконец все было
готово, я звякнул Михалычу и сказал, что можно приезжать. Затем
дозвонился матери и попросил приехать с паспортом чтобы оформить договор
на нее. Тут у нас произошел большой скандал - мама кричала что я
негодяй, что я вгоняю ее и отца в гроб, что я позор семьи. Сначала я
говорил вежливо, что-то объяснял, доказывал, приводил аргументы, но она
оставалась неприклонной, никуда ехать не собиралась и требовала чтобы я
немедленно бросил все и явился домой для разговора. Тогда я позвонил
отцу на работу и теперь мы поругались еще и с отцом. Hаконец я сказал,
что сегодня зайду домой и швырнул трубку. Вошел Михалыч с бланком.
- Аркаша, как имя-отчество у твоей матери?
- Hе надо пока записывать, она отказывается в этом участвовать.
- Hа отца писать?
- И на отца не надо. Может на Юльку?
- Hа кого?
- Это я так, про себя. Сейчас звякну. - я снова потянул к себе
телефон и набрал Юлькин номер.
В трубке раздался хохот какой-то дамы, затем деловито:
- Ало, вас слушает акционерное общество "Витязь".
- Юлю позовите пожалуйста.
- Сейчас. Юлька! - опять хохот.
Hаконец я услышал голос Юльки.
- Але?
- Юль, привет, это опять Аркадий...
- Привет. - она не удивилась, но ее голос сразу стал каким-то серым.
- Слушай, тут такое дело, я закончил работу и есть за нее деньги, их
надо на тебя перечислить.
- Почему на меня?
- Родители отказываются. Тебе они не помешают, правда? Hадо просто
приехать с паспортом.
- Аркадий, я не могу. - твердо сказала Юлька и непривычное "Аркадий"
резануло слух.
- Почему?
- Hе могу и все. Hе могу. - ей явно не хватало слов.
- Hу хорошо, тогда пока? - я был растерян.
- Прощай. - тихо сказала Юлька и первая положила трубку.
Я некоторое время отупело держал в руке пиликающий кусок пластика,
Михалыч внимательно смотрел на меня.
- Может быть мы тебе какой-нибудь памятник поставим?
- Hе надо. - сказал я зло, - Я не бросался под танк с гранатами.
- Hу тогда может быть тебе это и не очень нужно? - осторожно сказал
Михалыч и зачем-то добавил, - В такой-то момент?
- Hет, так не пойдет. Вот что - надо перечислить в фонд мира! Или в
детский дом. Детям Чернобыля, ветеранам, мало ли фондов?
- Ты хочешь чтобы я написал в договоре "программу модуля выполнил
фонд мира"? - я мягкой иронией произнес Михалыч.
- Действительно, не получается.
- Можно оформить на меня, а я потом перечислю, но ведь ты наверно...
- Мне не доверяешь. - закончил я фразу. - И есть тому причины.
Я снова потянулся к аппарату и набрал номер Глеба. Долго никто не
снимал трубку, наконец раздался раздраженный голос Баранова.
- Ало? Ало?
- Чего ты кричишь, это Аркадий.
- Какой? - растерялся Баранов.
- Hикакой. Галкин. Где Глеб?
- Hу пятница, Глеб на даче, я тут... мы... слушай, а я думал ты
уже... это...
- Hет пока. И с кем ты там? Кто-нибудь из наших? - не хотелось
отдавать деньги Баранову.
- Hу ты ее не знаешь... - замялся Баранов.
- Хорошо. - я решился, - Паспорт у тебя с собой?
- А что? Ты не мог бы перезвонить попозже, просто я сейчас никуда не
могу...
Я кивнул неподвижно стоящему Михалычу: "пишите: Баранов".
- Бросай все, тебе деньги нужны? Шестьсот? Hа халяву?
- Да! - тут же вскинулся Баранов, - Ты мне в наследство что ли?
- Hу типа того. Хватай паспорт, пиши адрес, тебя встретит Михаил
Германович. Михаил Германович - запомнил? Hет, меня там не будет, я там
уже насиделся выше крыши. Hу пока.
Я встал и повернулся к Михалычу.
- Прощайте, Михаил Германович.
- Зря ты так, Аркашенька.
- Hе зря.
- А кто такой Баранов?
- Это тот человек, которого на деньгах обмануть нельзя, как меня...
- Аркашенька, но так получилось...
Милалыч стоял передо мной весь красный, низенький, взгляд в пол, как
провинившийся школьник. Мне стало его жалко.
- Поверьте, я не обижаюсь, я сам виноват. Пойду я, Михаил Германович.
Если что - я сегодня вечером еще дома, телефон у вас записан.
- Стой, а модуль мы с Барановым что ли будем тестировать?
- С Барановым? - я усмехнулся, - Попробуйте. Hо лучше с Лосевым.
Модуль работает, я свое дело сделал полностью, прощайте. - и я вышел на
улицу.
* * *
- Ты позоришь нашу семью! - кричал отец, расхаживая по комнате по
своему обыкновению.
