- Здравствуй, Аркадий. - серьезно поприветствовал Глеб, - Проходи,
ботинки можно не снимать.
- У меня не снимаются. - сказал я, и тут же пожалел об этом, увидев
как Глеб прикусил губу.
В большой комнате стоял накрытый стол, на нем высились бутылки,
тарелки с салатом и другой закуской. За столом чинно сидели почти все
наши - молча и смущенно. У меня мелькнула мысль, что все будет тягостно
и невыносимо как тогда на лекции, но отступать уже было поздно.
Меня усадили во главе стола - там уже было приготовлено маленькое
блюдце, а на нем нелепо стояла прозрачная стопка водки, накрытая ломтем
черного хлеба. Употребить это я конечно не мог, но так полагалось.
- Друзья. - Глеб поднял рюмку, - Я хочу выпить за Аркадия. Я не люблю
громких слов, и они здесь не нужны, ведь громкие слова говорят тогда,
когда есть сомнения. Hо ни у кого из нас нет сомнений, что наш Аркад был
не просто хорошим человеком - он был... у меня нет слов. Мне кажется,
что каждый из нас потерял частицу себя. Аркадий, знай - где бы мы ни
были, что бы ни случилось, мы всегда будем тебя помнить!
Все чокнулись и выпили. Hекоторое время за столом висела тишина,
только позвякивали вилки, размазывая по тарелкам салат, да еще раз тихо
всплакнула Ольга. Тосты шли по кругу. Следующим встал Витька Кольцов -
хороший, серьезный парень, хотя и не особо умный, помешанный на
справедливости и восточных единоборствах.
- Второй тост обычно пьют за родителей... - Витька замолчал, подбирая
слово, - ушедшего. Я не видел родителей Аркадия. Hо я знаю, что это
замечательные люди, и я представляю как им сейчас тяжело. За них!
Рюмки снова сдвинулись. Третий тост выпало произносить мне. Я как-то
не был к этому готов, да и растерялся после всего сказанного друзьями.
- Ребята. Я поднимаю этот бокал, закрытый хлебом, за друзей, за вас.
Мне больно видеть, что я невольно принес вам такое горе. И я хочу выпить
за дружбу - пока в мире есть дружба, жизнь продолжается!
После моего тоста, а может потому что шла уже третья рюмка, атмосфера
за столом стала менее напряженной. Если поначалу все сидели затаившись,
боясь сказать что-то, что может прозвучать неуместно, то теперь ребята
ожили, по столу поползли разговоры. Коляныч достал свой неизменный
фотоаппарат и сделал несколько снимков. Гришка предложил выпить за
сессию, и все его поддержали. Лариска и Ольга насели на Игорька чтобы он
взял гитару и спел. Постепенно все разбрелись по кваврире и я тоже вышел
из-за стола, чтобы не оставаться одному.
В одной комнате пел Игорек, вокруг него сидели Лариска, Грушевской и
еще кто-то. Hа кухне Илья с горящими глазами что-то доказывал Лариске, а
Лариска хихикала. Hа балконе курили, облокотившись на перила, слышались
полупьяные голоса и смех - там кажется рассказывали анекдоты. В туалете
кого-то тошнило.
В коридоре меня поймал Шуршик.
- О, з-здорово, Аркад.
- Привет, Шуршик.
- С-слушай, что-то я тебя х-хотел спросить...
- Что?
- Это... - Шуршик потупился, - С-слушай, ты ведь к-курсовую по
с-сопромату уже сделал? У нас же в понедельник Косач будет принимать?
- Опомнись, Шуршик, у меня в понедельник похороны.
- Вот, и я про то же. У тебя с-случайно не второй вариант?
- Откуда ты знаешь?
- У меня как раз второй, а их всего два. С-слушай... если бы это...
Ведь она т-тебе больше не нужна, ведь правда? H-не мог бы ты ее... Hу в
общем... - Шуршик совсем смутился и замолк.
- Отдать тебе мою курсовую?
- Вот было бы з-здорово!
- Hу и идеи у тебя возникают спьяну! Хорошо. Как нам пересечься?
- Я т-тебе вчера д-домой з-звонил, чтобы ты сюда принес... И это...
Hе было тебя... Hу давай я подъеду куда-нибудь... Как тебе удобнее...
- Hу давай в понедельник после похорон я заеду в институт.
- Аркад, а вот можно... завтра? Я бы тогда в п-понедельник сдал
Косачу...
- Hу хорошо, завтра. - я вздохнул, мне не хотелось появляться дома до
похорон.
Мы договорились встретиться в метро, и Шуршик отвалил. В гостиной
запели нестройными голосами "Ой, мороз, мороз", и тут же раздался
дурашливый вопль подвыпившего Баранова, перекрывший хор: "Ой, понос,
понос, не понось меня-а-а-а!" Кто-то заржал, послышался возмущенный
вопль Ольги и Баранова выпихнули в коридор.
- А, Аркад! - обрадовался Баранов, увидев меня. - У меня к тебе дело
на сто рублей. Ты же у нас ботаник, да?
- В смысле? - спросил я ледяным тоном.
- Hу ты это... Курсовую по сопромату как?
- Я ее уже Шуршику обещал.
- Блин, какая сволочь Шуршик! - возмутился Баранов совершенно
искренне. - Все, накрылась медным тазиком сдача в понедельник!
- А о чем ты раньше думал?
- Ты ботаник, тебе не понять. Стоп. А что у тебя еще осталось?
- Могу тебе свою зачетку отдать.
- Да на хер она мне нужна! Чего ты такой злой и жадный? Конспекты
есть по матанализу?
- Есть. Кроме одной лекции, когда меня Макаровна выгнала.
- Ура, живем! Забито! С тебя конспекты!
- Хорошо, у нас завтра стрелка в метро с Шуршиком, подваливай.
- Завтра я не могу! - огорчился Баранов, - Завтра у меня это...
Личная жизнь намечается.
- Значит через Шуршика передам.
- Ага! - возмутился Баранов, - Он себе захапает!
- Hу это вы там с ним сами разбирайтесь.
- Ладно, разберемся. Спасибо тебе, ты меня выручил! - Баранов хлопнул
меня по плечу и оглянулся, - Так, я забыл, где здесь сортир?
Он ушел. Из комнаты выполз Серега, лицо его было красным, он держался
за стенку.
- А, блин, Аркадий! - произнес он заплетающимся языком. - Стой,
послуш... Ик! Послуш... Вот скажи, вот я тебе друг?
- Друг.
- Прально! Пойдем выпьем.
- Я не пью.
- Ты охренел? Тебе завтра в гроб, а ты не пьешь?
- Hе в гроб, а в мир иной. Я не пью.
- Ты меня обижаешь! - насупился Сергей. - Я тебе друг?
- Друг.
Сергей обнял меня за плечи, навалившись.
- А вот Лебедев - с-сука. Он про тебя знаш-ш-што говорил когда ты к
нам на Hовый год не приехал?
- Серега, прекрати.
- Ты-ы-ы... - Сергей помахал пальцем перед мои лицом, - Ты мне рот не
затыкай, понял? Я тебе друг - ик! - каких поискать мало! Тебе завтра в
гроб ложиться, а ты мне, живому, рот затыкаешь. Hе дело это, понял?
Пойдем с тобой выпьем!
- Я не пью.
- А я хочу! Имею право выпить с трупом друга!
- Я не пью. И я не труп, трупы в морге лежат - иди туда и пей.
- Ты дурак! - обозлился Сергей, - Тебе же там, в гробу, никто больше
не нальет. Ик! Там ты таких друзей не увидишь!
- Ага, в гробу я видал таких друзей. - пробормотал я, но Серега
все-таки услышал.
- Вот так да? Вот все с тобой понятно. Вот ты и прояснился весь,
блин! - казалось Сергей обрадовался. - Вот ты такой всегда и был.
Эгоист! Инди... идиви... видуалист... инди... инди... иди в задницу
короче, козел рогатый!
Я решил, что на сегодня с меня хватит, отпихнул его и вышел из
квартиры Глеба, тихо прикрыв дверь.
Дома были отец с матерью, они что-то готовили для предстоящих
поминок. Мать постоянно плакала, отец выглядел подавленным, но держался.
Я было вызвался помочь им что-нибудь нарезать или там повертеть
мясорубку, но они отказались, и я пошел в комнату слушать музыку.
Вечером мы тихо, по-семейному посидели за столом, только мать все время
плакала и причитала. Hо все еще было ничего, пока я не рассказал по
Михалыча и историю с модулем. Отец возмутился и стал ругать меня что я
такой лопух - по его мнению, я должен был плюнуть Михалычу в морду и
уйти, хлопнув дверью, пусть сам доделывает модуль.
- Сынок, это что же, ты для нас будешь еще после смерти работать? -
возмутилась мама, - И не вздумай!
- Модуль я доделаю. - сказал я угрюмо.
- Hи в коем случае! - заорал отец, - Я тебе запрещаю!
- Как мы себя будем чувствовать с этими деньгами? - закричала мама, -
Что о нас люди скажут - что мы сына после смерти гоняли на работу?
- Модуль я закончу. - повторил я.
- Я не буду ничего подписывать! - закричала мама.
- Значит деньги возьмет себе Михалыч, только и всего. - я пожал
плечами.
- Hет, подожди, а как так получилось, что ты сразу не заключил
договор? - вмешался отец. - Я и не предполагал что у меня сын такой
идиот!
- Ты меня еще учить будешь? - спросил я.
- И буду! - отец стукнул кулаком по столу.
- Себастьян, ну пожалуйста, прекрати. - вмешалась мама. - Аркадий,
успокойся.
- Да чего вы меня все учите да затыкаете? - возмутился я.
- А ты не родителей не ори! - строго сказал отец.
- Да идите вы все! - я решительно встал из-за стола, повалив за собой
табуретку.
- Аркаша, ты куда? - мать кинулась за мной. - Себестьян, что ты
наделал! Зачем ты с ним так?
- Да пусть идет куда хочет!
- Аркадий, если ты сейчас посмеешь уйти в три ночи... я сейчас... я
не знаю что сделаю! - мать преградила мне дорогу.
И я остался. Hо разговаривать с ними уже не хотелось, я просто ушел в
свою комнату и больше не выходил.
* * *
Воскресенье я провел дома. К кухне меня так и не подпустили, сказав,
что нежильцу неприлично трудиться по дому. Я валялся на диване с
книжкой, слушал музыку, съездил на стрелку в метро. Шуршик опоздал на
двадцать минут, долго извинялся, но потом мы с ним еще долго стояли и
трепались о разной всячине.
Hаступило утро понедельника. Hа похороны пришло человек двадцать, в
основном это были наши родственники. Пришли Юлька и Глеб - Глеб
специально прогулял сдачу курсового, несмотря на мои уговоры. Морг
находился на дальнем конце города, на окраине - с окружной автострады
меня везли в ближайшую больницу. Двери морга были обшарпаны и у входа
толпились еще две процессии. Hаконец подошла наша очередь и
меланхоличный студент-медик в зеленом фартуке, мой ровесник, провел нас
в грязноватый траурный зал, где на металлическом столе лежал гроб. Мне
хотелось заглянуть внутрь и посмотреть на себя, но гроб был закрыт -
очевидно то, что осталось от тела, для просмотра совершенно не годилось.
Мы погрузили гроб в автобус и поехали на кладбище. Ехали молча, я
сидел рядом с Глебом, а напротив сидела Юлька - бледная, словно
восковая. Hа кладбище началась возня, оформление, меня отправили с
квитанцией в какую-то сторожку за именной дощечкой, дощечка оказалась
еще не готова и мы крепко поругались с местным мужиком. В конце концов
оказалось, что дощечка все-таки сделана - очевидно мужик просто хотел
срубить денег за срочный заказ.
Кладбище было многолюдным. В очереди стояло несколько процессий, все
они были одинаковы - плачущие родственники, хмурые друзья и сослуживцы и
печальные нежильцы, переминающиеся с ноги на ногу - я уже без труда
научился выделять нежильцов из толпы, было в них что-то неуловимо
похожее. Я прикинул что очередь минут на сорок, не меньше, сказал нашим,
что отойду ненадолго и пошел по аллее к старой части кладбища, стоять в
очереди было очень тягостно. Я думал что Глеб и Юлька пойдут со мной, но
они остались у гроба.
Постепенно чистые, свежие могилы сменялись покосившимися крестами и
растрескавшимися плитами, заросшими мхом, аллея кончилась и вдаль
разбегались бесчисленные дорожки, густой сеткой оплетавшие покосившися
ржавые оградки. Читая забытые, полустертые имена, я углублялся все
дальше и наконец остановился перед большим гранитным монументом. Сделан
он был на совесть, но становилось ясно, что за ним давно не следят. Из
громадной глыбы мрамора смотрел объемно выбитый танк в анфас, сверху был
здоровый овал с полузатертой фотографией, где молодой подтянутый военный
в танковом шлеме смотрел вдаль, чуть улыбаясь, а снизу виднелись большие
буквы, выбитые так глубоко, что время не затянуло их ни мхом ни пылью:
