такой у нее характер.
- Ну вот! - огорчилась Ольга. - Ты ей только об этом скажи. Она и так
заладила, что характер у нее такой же, как у тебя. А чего там такой! Она
залезла на крышу, спустила через трубу веревку. Я хочу взять утюг, а он
прыгает кверху. Папа, когда ты уезжал, у нее было четыре платья. Два - уже
тряпки. Из третьего она выросла, одно я ей носить пока не даю. А три новых я
ей сама сшила. Но все на ней так и горит. Вечно она в синяках, в царапинах.
А она, конечно, подойдет, губы бантиком сложит, глаза голубые вытаращит. Ну
конечно, все думают - цветок, а не девочка. А пойди-ка. Ого! Цветок! Тронешь
и обожжешься. Папа, ты не выдумывай, что у нее такой же, как у тебя,
характер. Ей только об этом сказки! Она три дня на трубе плясать будет.
- Ладно, - обнимая Ольгу, согласился отец. - Я ей скажу. Я ей напишу. Ну
и ты, Оля, не жми на нее очень. Ты скажи ей, что я ее люблю и помню, что мы
вернемся скоро и что ей обо мне нельзя плакать, потому что она дочь
командира.
- Все равно будет, - прижимаясь к отцу, сказала Ольга. - И я дочь
командира. И я буду тоже.
Отец посмотрел на часы, подошел к зеркалу, надел ремень и стал одергивать
гимнастерку. Вдруг наружная дверь хлопнула. Раздвинулась портьера. И, как-то
угловато сдвинув плечи, точно приготовившись к прыжку, появилась Женя.
Но, вместо того чтобы вскрикнуть, подбежать, прыгнуть, она бесшумно,
быстро подошла и молча спрятала лицо на груди отца. Лоб ее был забрызган
грязью, помятое платье в пятнах. И Ольга в страхе спросила:
- Женя, ты откуда? Как ты сюда попала?
Не поворачивая головы, Женя отмахнулась кистью руки, и это означало:
"Погоди!.. Отстань!.. Не спрашивай!.."
Отец взял Женю на руки, сел на диван, посадил ее к себе на колени. Он
заглянул ей в лицо и вытер ладонью ее запачканный лоб.
- Да, хорошо! Ты молодец человек, Женя!
- Но ты вся в грязи, лицо черное! Как ты сюда попала? - опять спросила
Ольга.
Женя показала ей на портьеру, и Ольга увидела Тимура.
Он снимал кожаные автомобильные краги. Висок его был измазан желтым
маслом. У него было влажное, усталое лицо честно выполнившего свое дело
рабочего человека. Здороваясь со всеми, он наклонил голову.
- Папа! - вскакивая с колен отца и подбегая к Тимуру, сказала Женя. - Ты
никому не верь! Они ничего не знают. Это Тимур - мой очень хороший товарищ.
Отец встал и, не раздумывая, пожал Тимуру руку. Быстрая и торжествующая
улыбка скользнула по лицу Жени - одно мгновение испытующе глядела она на
Ольгу. И та, растерявшаяся, все еще недоумевающая, подошла к Тимуру:
- Ну... тогда здравствуй...
Вскоре часы пробили три.
- Папа, - испугалась Женя, - ты уже встаешь? Наши часы спешат.
- Нет, Женя, это точно.
- Папа, и твои часы спешат тоже. - Она подбежала к телефону, набрала
"время", и из трубки донесся ровный металлический голос:
- Три часа четыре минуты!
Женя взглянула на стену и со вздохом сказала:
- Наши спешат, но только на одну минуту. Папа, возьми нас с собой на
вокзал, мы тебя проводим до поезда!
- Нет, Женя, нельзя. Мне там будет некогда.
- Почему? Папа, ведь у тебя билет уже есть?
- Есть.
- В мягком?
- В мягком.
- Ох, как и я хотела бы с тобой поехать далеко-далеко в мягком!..
И вот не вокзал, а какая-то станция, похожая на подмосковную товарную,
пожалуй, на Сортировочную. Пути, стрелки, составы, вагоны. Людей не видно.
На линии стоит бронепоезд. Приоткрылось железное окно, мелькнуло и скрылось
озаренное пламенем лицо машиниста. На платформе в кожаном пальто стоит отец
Жени - полковник Александров. Подходит лейтенант, козыряет и спрашивает:
- Товарищ командир, разрешите отправляться?
- Да! - Полковник смотрит на часы: три часа пятьдесят три минуты. -
Приказано отправляться в три часа пятьдесят три минуты.
Полковник Александров подходит к вагону и смотрит. Светает, но в тучах
небо. Он берется за влажные поручни. Перед ним открывается тяжелая дверь. И,
поставив ногу на ступеньку, улыбнувшись, он сам себя спрашивает:
- В мягком?
- Да! В мягком...
Тяжелая стальная дверь с грохотом захлопывается за ним. Ровно, без
толчков, без лязга вся эта броневая громада трогается и плавно набирает
скорость. Проходит паровоз. Плывут орудийные башни. Москва остается позади.
Туман. Звезды гаснут. Светает.
...Утром, не найдя дома ни Тимура, ни мотоцикла, вернувшийся с работы
Георгий тут же решил отправить Тимура домой к матери. Он сел писать письмо,
но через окно увидел идущего по дорожке красноармейца.
Красноармеец вынул пакет и спросил:
- Товарищ Гараев?
- Да.
- Георгий Алексеевич?
- Да.
- Примите пакет и распишитесь.
Красноармеец ушел. Георгий посмотрел на пакет и понимающе свистнул. Да!
Вот и оно, то самое, чего он уже давно ждал. Он вскрыл пакет, прочел и
скомкал начатое письмо. Теперь надо было не отсылать Тимура, а вызывать его
мать телеграммой сюда, на дачу.
В комнату вошел Тимур - и разгневанный Георгий стукнул кулаком по столу.
Но следом за Тимуром вошли Ольга и Женя.
- Тише! - сказала Ольга. - Ни кричать, ни стучать не надо. Тимур не
виноват. Виноваты вы, да и я тоже.
- Да, - подхватила Женя, - вы на него не кричите. Оля, ты до стола не
дотрагивайся. Вон этот револьвер у них очень громко стреляет.
Георгий посмотрел на Женю, потом на револьвер, на отбитую ручку глиняной
пепельницы. Он что-то начинает понимать, он догадывается, и он спрашивает:
- Так это тогда ночью здесь была ты, Женя?
- Да, это была я. Оля, расскажи человеку все толком, а мы возьмем
керосин, тряпку и пойдем чистить машину.
На следующий день, когда Ольга сидела на террасе, через калитку прошел
командир. Он шагал твердо, уверенно, как будто бы шел к себе домой, и
удивленная Ольга поднялась ему навстречу. Перед ней в форме капитана
танковых войск стоял Георгий.
- Это что же? - тихо спросила Ольга. - Это опять... новая роль оперы?
- Нет, - отвечал Георгий. - Я на минуту зашел проститься. Это не новая
роль, а просто новая форма.
- Это, - показывая на петлицы и чуть покраснев, спросила Ольга, - то
самое?.. "Мы бьем через железо и бетон прямо в сердце"?
- Да, то самое. Спойте мне и сыграйте, Оля, что-нибудь на дальнюю
путь-дорогу. Он сел. Ольга взяла аккордеон:
...Летчики-пилоты! Бомбы-пулеметы!
Вот и улетели в дальний путь.
Вы когда вернетесь?
Я не знаю, скоро ли,
Только возвращайтесь. . хоть когда-нибудь.
Гей! Да где б вы ни были,
На земле, на небе ли,
Над чужими ль странами -
Два крыла,
Крылья краснозвездные,
Милые и грозные,
Жду я вас по-прежнему,
Как ждала.
Вот, - сказала она. - Но это все про летчиков, а о танкистах я такой
хорошей песни не знаю.
- Ничего, - попросил Георгий. - А вы найдите мне и без песни хорошее
слово.
Ольга задумалась, и, отыскивая нужное хорошее слово, она притихла,
внимательно поглядывая на его серые и уже не смеющиеся глаза.
Женя, Тимур и Таня были в саду.
- Слушайте, - предложила Женя. - Георгий сейчас уезжает. Давайте соберем
ему на проводы всю команду. Давайте грохнем по форме номер один позывной
сигнал общий. То-то будет переполоху!
- Не надо, - отказался Тимур.
- Почему?
- Не надо! Мы других так никого не провожали.
- Ну, не надо так не надо, - согласилась Женя. - Вы тут посидите, я пойду
воды напиться. Она ушла, а Таня рассмеялась.
- Ты чего? - не понял Тимур. Таня рассмеялась еще громче.
- Ну и молодец, ну и хитра у нас Женька! "Я пойду воды напиться"!
- Внимание! - раздался с чердака звонкий, торжествующий голос Жени. -
Подаю по форме номер один позывной сигнал общий.
- Сумасшедшая! - подскочил Тимур. - Да сейчас сюда примчится сто человек!
Что ты делаешь?
Но уже закрутилось, заскрипело тяжелое колесо, вздрогнули, задергались
провода: "Три - стоп", "три - стоп", остановка! И загремели под крышами
сараев, в чуланах, в курятниках сигнальные звонки, трещотки, бутылки,
жестянки. Сто не сто, а не меньше пятидесяти ребят быстро мчались на зов
знакомого сигнала.
- Оля, - ворвалась Женя на террасу, - мы пойдем провожать тоже! Нас
много. Выгляни в окошко.
- Эге, - отдергивая занавеску, удивился Георгий. - Да у вас команда
большая. Ее можно погрузить в эшелон и отправить на фронт.
- Нельзя! - вздохнула, повторяя слова Тимура, Женя. - Крепко-накрепко
всем начальникам и командирам приказано гнать оттуда нашего брата по шее. А
жаль! Я бы и то куда-нибудь там... в бой, в атаку. Пулеметы на линию огня!..
Пер-р-вая!
- Пер-р-вая... ты на свете хвастунишка и атаман! - передразнила ее Ольга,
и, перекидывая через плечо ремень аккордеона, она сказала. - Ну что ж, если
провожать, так провожать с музыкой
Они вышли на улицу. Ольга играла на аккордеоне. Потом ударили склянки,
жестянки, бутылки, палки - это вырвался вперед самодельный оркестр, и
грянула песня.
Они шли по зеленым улицам, обрастая все новыми и новыми провожающими.
Сначала посторонние люди не понимали: почему шум, гром, визг? О чем и к чему
песня? Но, разобравшись, они улыбались и кто про себя, а кто и вслух желали
Георгию счастливого пути. Когда они подходили к платформе, мимо станции, не
останавливаясь, проходил военный эшелон.
В первых вагонах были красноармейцы. Им замахали руками, закричали. Потом
пошли открытые платформ с повозками, над которыми торчал целый лес зеленых
оглобель. Потом - вагоны с конями. Кони мотали мордами, жевали сено. И им
тоже закричали "ура". Наконец промелькнула платформа, на которой лежало
что-то большое, угловатое, тщательно укутанное серым брезентом. Тут же,
покачиваясь на ходу поезда, стоял часовой. Эшелон исчез, подошел поезд. И
Тимур попрощался с дядей.
К Георгию подошла Ольга.
- Ну, до свиданья! - сказала она. - И, может быть, надолго?
Он покачал головой и пожал ей руку:
- Не знаю... Как судьба!
Гудок, шум, гром оглушительного оркестра. Поезд ушел. Ольга была
задумчива. В глазах у Жени большое и ей самой непонятное счастье.
Тимур взволнован, но он крепится.
- Ну вот, - чуть изменившимся голосом сказал он, - теперь я и сам остался
один. - И, тотчас же выпрямившись, он добавил: - Впрочем, завтра ко мне
приедет мама.
- А я? - закричала Женя. - А они? - Она показала на товарищей. - А это? -
И она ткнула пальцем на красную звезду.
- Будь спокоен! - отряхиваясь от раздумья, сказала Тимуру Ольга. - Ты о
людях всегда думал, и они тебе отплатят тем же.
Тимур поднял голову. Ах, и тут, и тут не мог он ответить иначе, этот
простой и милый мальчишка!
Он окинул взглядом товарищей, улыбнулся и сказал:
- Я стою... я смотрю. Всем хорошо! Все спокойны, Значит, и я спокоен
тоже!
1940
