достаточно искренне заявляли о своей любви к тем, с кем они спарились. В то
время как другая сторона, юноша, перед лицом противоречивых свидетельств,
которые нельзя назвать иначе как неопровержимыми, клялся, что, как бы он ни
бился, не может вспомнить, чтобы когда-либо совершал в отношении первой
стороны действия, способные привести к рождению ребенка.
И Мэри в конце весеннего полугодия 1981 года обронила в беседе с
коллегой-преподавательницей: "Для некоторых забеременеть все равно что
простудиться". И в этом, безусловно, была аналогия: простуды, как и дети,
порождаются микроорганизмами, которые ничто так не любят, как слизистую
оболочку.
x x x
По истечении десяти лет, проведенных на острове Сан-та Росалия, Мэри
Хепберн воочию убедится, как легко девушка- подросток может забеременеть от
семени мужчины, стремящегося лишь получить сексуальное облегчение и не
питающего к ней ни малейших чувств.
23
Итак, нимало не подозревая, что тому суждено стать праотцом
человечества, я вторгся в мысли капитана Адольфа фон Кляйста, когда он ехал
на такси из международного аэропорта Гуаякиля к месту швартовки "Bahia de
Darwin". Мне и в голову не могло прийти, что роду человеческому предстоит,
волей счастливого случая, сократиться до считанных единиц и затем, опять же
волей счастливого случая, умножиться снова. Я был уверен, что этот хаос с
участием миллиардов большемозглых людей, мечущихся во всех направлениях и
плодящихся не переставая, будет длиться бесконечно. Казалось маловероятным,
чтобы какая бы то ни было отдельная личность приобрела значимость в этом
беспорядочном буйстве.
В этом смысле то, что я избрал средством передвижения голову капитана,
было равноценно удаче игрока, который, опустив монету в автомат в неком
гигантском казино, сразу сорвал банк.
Больше всего меня привлекла в нем его форма. На нем был белый с золотом
китель адмирала запаса. Сам я был рядовым, и мне было любопытно узнать, как
выглядит мир глазами человека, носящего высокий армейский чин и стоящего
высоко на общественной лестнице.
Я был заинтригован, обнаружив, что его большой мозг занят размышлениями
о метеоритах. В те времена со мною частенько так случалось: я забирался в
чьи-нибудь мысли в ситуации, представлявшейся мне чрезвычайно интересной, но
выяснялось, что увесистый мозг этого человека занимали вещи, не имевшие ни
малейшего отношения к стоящей перед ним проблеме.
То же самое - с капитаном и метеоритами. Он вполуха слушал своих
инструкторов в Военно-морской академии США и окончил ее в хвосте своего
класса. И даже наверняка был бы отчислен за шпаргалки на экзамене по
небесной навигации - не вмешайся его родители по дипломатическим каналам.
Однако одна лекция произвела на него впечатление: на тему о метеоритах.
Инструктор рассказывал, что дожди крупных камней из космоса были на
протяжении многих эпох обычным делом, и воздействие их оказывалось настолько
ужасающим по силе, что привело, как полагают, к исчезновению многих форм
жизни, включая динозавров. По его словам, у людей есть все основания ожидать
в любой момент новых разрушительных камнепадов, и потому следует разработать
способ отличения вражеских ракет от метеоритов.
В противном случае никем не организованная бомбардировка из космоса
может послужить толчком для Третьей мировой войны.
И это апокалипсическое предупреждение так идеально уложилось в
микросхему его мозга - еще до того, как отца его поразила хорея
Хантингтона,- что с тех пор он до конца жизни и впрямь верил, что наиболее
вероятной причиной истребления человечества являются метеориты.
В его глазах для человечества это был бы гораздо более почетный,
поэтичный и прекрасный способ умереть, чем Третья мировая война.
x x x
Познакомившись с его большим мозгом поближе, я понял, что в его
размышлениях о метеоритах при виде голодных толп и военного положения на
улицах Гуаякиля была своя логика. Даже пусть и без апофеоза в виде
метеоритного дождя жизнь в Гуаякиле, похоже, подходила к концу.
x x x
В некотором смысле, впрочем, человек этот уже испытал удар метеорита:
после убийства матери отцом. И его ощущение жизни как бессмысленного
кошмара, в котором никому невдомек и нет дела, что творится вокруг, мне было
до боли знакомо.
Именно это я чувствовал во Вьетнаме, застрелив старуху - беззубую и
согбенную, какой суждено было стать Мэри Хепберн к концу жизни. А застрелил
я ее за то, что та уложила моих лучшего друга и злейшего врага во всем
взводе - одной ручной гранатой.
Этот эпизод заставил меня пожалеть, что я живу, и позавидовать
бездушным камням. В тот момент я предпочел бы быть камнем, подвластным лишь
законам Природы.
x x x
Прямо из аэропорта капитан отправился на свой корабль, не заезжая в
отель повидаться с братом. На протяжении всего долгого перелета из Нью-Йорка
он пил шампанское, и поэтому теперь у него раскалывалась голова.
Когда же мы оказались на борту "Bahia de Darwin", мне стало очевидно,
что его капитанские функции, как и полномочия адмирала запаса, носили чисто
церемониальный характер. Заниматься навигацией, инженерной частью и
дисциплиной команды обязан был кто-то другой - покуда капитан общается с
видными фигурами из числа пассажиров. Как обращаться с кораблем, он знал
слабо и полагал, что и не должен слишком хорошо в этом разбираться^
Знакомство его с Галапагосскими островами было также весьма фрагментарным.
Буд учи адмиралом, он посетил с церемониальными визитами военноморскую базу
на острове Бальтра и Дарвиновскую исследовательскую станцию на Санта Крусе -
опять же в основном как пассажир на борту судна, командиром которого он
формально являлся. Остальные же о строва архипелага были для него терра
инкогнита. С гораздо большим успехом он мог бы быть инструктором на
облюбованных горнолыжниками снежных склонах Швейцарии, за игровыми столами
казино в Монте-Карло или в конюшнях поло-клубов в Палм Бич.
Но опять же - какое это имело значение? Обслуживать участников
"Естествоиспытательского круиза века" должны были гиды и лекторы, прошедшие
подготовку на Дарвиновской исследовательской станции и имеющие степени по
естественным наукам. Капитан намеревался внимательно слушать их и таким
образом познакомиться с архипелагом - одновременно с остальными пассажирами.
x x x
Забираясь в череп капитана, я надеялся узнать, каково быть верховным
командующим. Вместо этого я узнал, каково играть в обществе роль бабочки.
Поднимаясь по трапу, мы с капитаном удостоились всевозможных знаков
армейского почтения. Но когда мы уже очутились на борту судна, ни один
офицер или член команды не обратился к нам за инструкциями, заканчивая
последние приготовления к встрече миссис Онассис и прочих.
Насколько капитану было известно, судно таки должно было отплыть на
следующий день. По крайней мере обратного ему никто не говорил. Так как он
лишь час назад вернулся в Эквадор и живот его был набит добротной
нью-йоркской пищей, а голова раскалывалась после шампанского, до него еще не
дошло, в какой ужасный переплет попали он и его корабль.
x x x
Существует один свойственный людям дефект, который закону естественного
отбора еще предстоит исправить: и по сей день человек с полным желудком
ведет себя в точности так же, как и его предки миллион лет тому назад,- с
трудом осознает страшно неприятно е положение, в котором он, возможно,
находится. Тогда- то он и забывает, что нужно быть начеку, остерегаясь акул
и китов.
Но особенно трагические последствия имел этот недостаток миллион лет
назад, поскольку люди, наиболее информированные о состоянии планеты,
подобные, скажем, *Эндрю Макинтошу, и достаточно богатые и могущественные,
чтобы остановить ход разорения и распа да, были по определению чересчур
сытыми.
Так что, по их убеждению, все обстояло совершенно прекрасно.
Несмотря на все компьютеры, измерительные приборы, информаторов,
аналитиков, банки данных, библиотеки и разнообразных экспертов, имевшихся у
них в распоряжении, их глухие и слепые животы оставались последней
инстанцией в определении того, терпит или н ет решение той или иной проблемы
- такой, как, скажем, истребление лесов в Северной Америке и Европе
кислотными дождями.
И чтобы продемонстрировать, какого рода советы давал и дает сытый
желудок,- вот что посоветовал он капитану, когда первый помощник, Эрнандо
Крус, сообщил ему, что ни один из гидов не явился и не дал о себе знать и
что треть команды успела дезертировать, предпочтя заняться судьбой своих
семей: "Терпение. Улыбайся. Выгляди уверенным. Все как-нибудь да устроится к
лучшему".
24
Мэри Хепберн смотрела и оценила по достоинству комическое
представление, разыгранное капитаном в шоу "Сегодня вечером", а также
следующее его выступление, в передаче "С добрым утром, Америка". В этом
смысле ей казалось, что она уже знала его - еще до того, как ее большой мозг
убедил ее приехать в Гуаякиль.
Беседу с капитаном в шоу "Сегодня вечерам" показали через две недели
после смерти Роя, и тому первому после печального события удалось заставить
ее громко смеяться. Она сидела в своем домишке - последнем обитаемом среди
окружающих его пустых и предназ наченных на продажу - и слышала собственный
хохот, вызванный рассказом о нелепом эквадорском флоте субмарин, где следуют
традиции уходить под воду и больше не всплывать.
Она решила, что фон Кляйст должен во многом напоминать Роя своей
любовью к природе и технике. Иначе почему бы его избрали на должность
капитана "Bahia de Darwin"?
При этой мысли она, под влиянием своего крупного мозга и к вящему
своему душевному замешательству - хотя поблизости и не было никого, кто мог
бы услышать, - произнесла, обращаясь к изображению капитана в электронно-
лучевой трубке:
- Ты случайно не хотел бы на мне жениться?
x x x
Впоследствии обнаружилось, что в технике она разбиралась пусть не
намного, но лучше, чем капитан,- просто вследствие совместной жизни с Роем.
После смерти мужа, к примеру, если газонокосилка не желала заводиться, она
могла сама заменить запальную свечу и запустить машину - чего сроду не умел
капитан.
И об архипелаге она знала гораздо больше. Именно Мэри правильно
опознала остров, на котором им суждено было загорать. Капитан, пытаясь
сохранить остатки авторитета и уверенности, после того как его могучий мозг
вконец все запутал, объявил, что это остров Рабида - каковым тот,
разумеется, не был и которого сам он никогда в глаза не видел.
А распознать Санта Росалию Мэри смогла по преобладающей там породе
певчих птиц. Эта пернатая мелюзга, не вызывавшая ни малейшего интереса у
большинства туристов и учеников Мэри, привела Чарльза Дарвина в такой же
восторг, как и гигантские сухопутные черепахи, олуши, морские игуаны или
какие-либо другие из обитающих там тварей. Суть заключалась в следующем: эти
птички, на вид почти неразличимые между собою, в действительности делились
на тринадцать разных видов, каждый из которых отличался специфически м
составом пищи и способом ее добычи.
Ни у одного из этих видов нс было родственников ни на южноамериканском
континенте, ни где бы то ни было еще. Их предки тоже, возможно, приплыли
туда на Ноевом ковчеге или некоем естественном плоту - поскольку
обыкновенным певчим птицам совершенно не свойственно летать, покрывая
