над эскизами и образцами тканей. Элистэ устроилась поблизости и с огромным
любопытством наблюдала за созданием платьев: утренних, дневных, для обеда,
для танцев. Ее мнения никто не спрашивал, но напуганная царившей здесь
атмосферой, Элистэ даже не обиделась. Все равно на это бы никто не обратил
внимания.
В умении мастерицы Нимэ видеть, в ее чутье было что-то мистическое.
При всей своей неискушенности, Элистэ понимала, что перед ней истинный
талант, к тому же направленный ей на пользу. Неподвижная, как один из
гипсовых манекенов, она не вмешивалась в разговор.
Наконец они закончили. Перед мастерицей Нимэ лежала груда рисунков и
кусочков тканей самых нежнейших оттенков: цвета слоновой кости,
персикового, розового, дымчато-аметистового и малинового. Список
необходимого составили, обсудили и окончательно утвердили. Графиня во
Рувиньяк и мастерица Нимэ подняли свои почтенные головы с видом полнейшего
взаимного удовлетворения и уважения, чуть ли не расположения. Образцы
тканей собрали и пометили, и тут мастерица Нимэ всех удивила. Под влиянием
творческого импульса, вызванного юностью и многообещающей красотой своей
клиентки, модистка объявила, что сама будет осуществлять художественное
руководство. Что никому не доверит отделывать шляпы в ансамбль к платьям -
всем займется сама.
Это действительно была огромная честь и, кроме того, сэкономило уйму
драгоценного времени. Последнее казалось более существенно, так как Элистэ
устала и чувствовала странное раздражение. Она уже сообразила, что заказы
платьев и примерки - два наиглавнейших занятия следящей за модой женщины -
быстро надоедают. К тому же с ней, молодой незамужней девушкой, не имеющей
никакого авторитета, обращались почти как с ребенком, как с куклой, - ее
собственные вкусы не учитывались вовсе, а это ужасно выводило из себя. Она
чуть не взорвалась от возмущения, но ради собственного блага следовало со
всем соглашаться. Да и видимого повода для обид у нее не имелось, даже
совсем наоборот - ее новый гардероб обещал быть великолепным. И девушка
благоразумно кивала и молча соглашалась. Зрелище множества рисунков и
кусочков тканей - на сей раз в сочетании с шелковыми цветами, перьями и
дымчато-пастельными облаками кружев для вуали - выглядело столь причудливо
и экстравагантно, что Элистэ снова забыла обо всем на свете, и только
голодное урчание в животе Кэрт напомнило ей о течении времени.
Они оставили салон мастерицы Нимэ, когда день был уже в полном
разгаре. Цераленн предложила пообедать в кафе, пользующемся хорошей
репутацией, - это была следующая ступень познания новой жизни: Элистэ еще
никогда не бывала в кафе. Карета загрохотала по улице Черного Братца по
направлению к Новым Аркадам. Огромные Аркады - целая вереница магазинов,
тянущихся в два ряда под бесконечной стеклянной крышей, - являлись одним
из самых излюбленных мест Возвышенных в Шеррине. Знатные дамы съезжались
сюда, чтобы разглядывать и покупать изысканные безделушки, сплетничать за
чашкой горячего шоколада в маленьких кондитерских, демонстрировать свои
новые туалеты - одним словом, самим посмотреть и себя показать. Правда,
место это как магнитом притягивало не только столичных жителей, в
магазинах всегда толпилась разношерстная провинциальная публика. Однако
это не уменьшало привлекательности Аркад, и Элистэ, как любому новичку,
было крайне любопытно. Она с радостным нетерпением ждала, когда же карета
минует улицу Черного Братца.
Между этой улицей и Новыми Аркадами находился Королевский театр -
весь в окружении кофеен, винных лавок, таверн и кондитерских. Здесь
собирались прожорливые, как крысы, нищие, чтобы приставать к богатым
посетителям театра. Сюда часто приходили политические смутьяны, чтобы
обсудить последние новости и несчастья. А сегодня, по какой-то причине,
движение здесь вообще остановилось. Экипажи стояли на месте, дорогу
преградила толпа возбужденных людей. Карета замедлила ход. Вперед
двигаться стало невозможно, а свернуть было некуда. Трость мадам Цераленн
колотила в крышу карсты совершенно напрасно.
Элистэ высунулась в окно, Аврелия и Кэрт сделали то же, одна Цераленн
сидела неподвижно, преувеличенно прямо держа шею и спину и холодно глядя
перед собой. Карета застряла в Кривом проулке, всего в нескольких дюжинах
ярдов от театра. Двуколки и кареты терялись, как острова, среди бушующего
человеческого моря. Сотни горожан, в большинстве своем оборванцы,
толпились вокруг. Элистэ оглядывалась с интересом, но немного нетерпеливо,
потому что очень хотела есть. Многие горожане держали и руках желтоватые
листки бумаги с печатным текстом, а может, дешевую газету, в общем -
что-то в этом роде. Несмотря на свои размеры, толпа была на редкость
безмолвна. Обычно болтающие почти без остановки шерринцы почему-то
молчали. Тут Элистэ различила одинокий голос оратора Она пробежала
взглядом по толпе и недалеко от себя увидела позеленевшую от древности
бронзовую статую легендарного Виомента - великого актера, запечатленного
декламирующим трагедию. Виомент стоял на массивном гранитном постаменте, а
прямо под боком у него примостился бедно одетый юноша в широких штанах,
расстегнутой рубашке и мягкой студенческой шапочке. Юноша держал все тот
же невзрачный лист бумаги и громко читал текст толпе, в большинстве своем
неграмотной. Понадобилось некоторое время, прежде чем смысл начал доходить
до неподготовленной к подобному Элистэ. Когда же она поняла, у нее
перехватило дыхание.
Это были нападки на королеву Лаллазай. Написанная грубейшим слогом
прокламация обвиняла королеву-иностранку в распутстве, продажности и
разных других преступлениях против народа Вонара. Невзирая на свою
развязность, а может быть - благодаря ей, сочный и энергичный язык
прокламации приковал к себе внимание толпы. Элистэ сама слушала как
завороженная, хотя все внутри у нее кипело от возмущения. Она ни на йоту
не верила тому, что королева Лаллазай переслала чуть ли не со всеми
офицерами Королевской гвардии; тому, что существует позорный Пурпурный
кабинет, в котором собраны плетки, разные орудия для возбуждения плоти,
цепи и наручники из чистого золота, инкрустированные бриллиантами и
изумрудами. Элистэ не верила, что Лаллазай виновна в кровосмешении и
скотоложстве; даже если действительно существовал любовник по прозвищу
Королевский Жеребец, было сомнительно, что эту кличку можно толковать
буквально. Она не верила, что королева участвует о оргиях, а днем
развлекается в постели со своей подругой - юной принцессой в'Ариан или
совращает мальчиков, едва достигших половой зрелости. Ни одному из этих
обвинений Элистэ не могла поверить, но перестать слушать тоже не могла.
Кэрт и Аврелия также застыли, словно загипнотизированные. Кэрт сидела с
широко открытым ртом, а Аврелия чуть ли не по пояс высунулась из окна,
стараясь не пропустить ни единого слова. Одна лишь Цераленн оставалась
несгибаемо прямой, неподвижной и явно глухой к происходящему.
Студент продолжал читать, стоя на пьедестале, а по толпе уже поползло
недовольное бормотание. Раздражение усиливалось по мере того, как оратор,
с жаром перечисляя преступные сумасбродства королевы, уснащал свою
обличительную речь причудливыми описаниями королевских драгоценностей,
мехов и платьев, оплаченных кровью и слезами простого народа. Этот пассаж
звучал менее цветисто, чем описания похоти, приписываемые королеве
Лаллазай, но имел большее отношение к нынешним обидам крестьян и вызвал
немедленный отклик. Возмущенные крики прервали речь оратора.
- Кто этот сквернословящий сумасшедший? - громко спросила Элистэ. -
Почему ему позволили изрыгать эту грязь публично?
Ей никто не ответил.
Студент продолжал. Сейчас он говорил о короле, изображая замкнутого,
нелюдимого Дунуласа XIII слабовольным, бессвязно бормочущим ничтожеством,
всецело находящимся под каблуком своей жены-шлюхи. Короля назвали
болваном, ослом, покладистым рогоносцем, а также изворотливым и лживым
дураком из старинной комедии. Оскорбления эти были по-детски глуповаты, но
били прямо в лоб, и потому толпа мгновенно поняла и подхватила их.
Раздались крики искреннего возмущения, а у Элистэ от омерзения раздулись
ноздри.
- Фу, они лают, как собаки, - заявила она с нарочитой надменностью,
желая скрыть свое собственное замешательство. Раньше она полагала, что
враждебность к королевской семье и Возвышенным испытывает маленькая кучка
недовольных и фанатиков, но реакция шерринской толпы доказывала обратное,
и это было весьма неприятно.
Оратор приближался к концу, и текст становился все динамичнее. Тот,
кто сочинил прокламацию, знал, как следует построить впечатляющий и
сильный финал. Предложения стали короче, проще, выразительнее; отдельные
слова - по большей части односложные - оратор выплевывал изо рта с такой
страстностью, будто стрелял ими. Заражаясь смыслом текста, студент сам
возбуждался все больше. Грудь его вздымалась, он потрясал сжатым кулаком,
и голос его звенел от искренней ярости, когда он извергал заключительный
шквал обвинений и требовал арестовать и отдать под суд короля Дунуласа и
королеву Лаллазай "за низкие преступления против вонарского народа".
Последовала многозначительная пауза, нарушенная одиночным неосторожным
"ура", ворвавшимся в зачарованное молчание. И тут толпа разразилась
исступленным ревом.
- Это же измена! - Элистэ не могла прийти в себя. - Самая настоящая
государственная измена. Его нужно арестовать. Почему никто не заткнет ему
рот?
Ее голос утонул в реве толпы. Не имело смысла стараться перекричать
ее. Элистэ поставила локти на раму окна, подперев рукой подбородок, и
стала наблюдать за происходящим. Мимо кареты шли и вопили возбужденные
шерринцы. Листки с напечатанной прокламацией переходили из рук в руки.
Мятежный студент продолжал стоять на пьедестале памятника. Несколько
наиболее сильных горожан вскарабкались туда же и долго трясли юноше руку,
одобрительно похлопывая его по плечам и спине. Пораженная, Элистэ
возмущенно покачала головой. Ее реакция не осталась незамеченной. Кто-то
со злобным, заросшим густой бородой лицом подпрыгнул к окну кареты, и
грязная рука сунула внутрь смятый лист бумаги. Элистэ отшатнулась. Бумага
упала ей прямо на колени. Лицо и рука исчезли.
Девушка застыла, ошеломленная этим неожиданным вторжением. Затем
медленно опустила глаза на листок бумаги, лежавший у нее на коленях, и
смахнула его, брезгливо дотронувшись кончиками пальцев, словно боясь
оскверниться от прикосновения или ожидая, что раздастся взрыв. Но ничего
подобного не произошло, и, приободренная, она развернула дешевую бумагу и
обнаружила, что это грубо отпечатанная газета "Сетования Джумаля, соседа
вашего". Глаза Элистэ пробежали по странице. Главную статью под названием
"Как нас грабит шлюха" она уже выслушала - это ее читал вслух студент.
Другие статьи, более короткие, но столь же злобные, поносили беззаконное
правление Дунуласа. Все они были решительными, жестокими и
оскорбительными, откровенно подстрекательскими и весьма действенными. Все
они, безусловно, принадлежали одному перу, одному уму. Автор писал как бы
от имени придирчивого, крикливого, невежественного, развеселого
крестьянина по имени "Сосед Джумаль". Очень возможно, что "Сосед" являлся
и единственным редактором этой газетенки, лицом, называющим себя "Уисс
в'Алёр" - имя его красовалось наверху первой странички и внизу последней.
