легонько ущипнул сэра Фрэнсиса за бедро, как делают торговцы
домашней птицей.- Мягкий, гибкий.- Он поднял руку покойника и
осторожно согнул ее в кисти.- Полагаю, что через два-три часа можно
будет придать ему позу. Голову придется слегка наклонить, чтобы шов на
сонной артерии оказался в тени. Скальп подсох очень симпатично.
- Но, мистер Джойбой, вы же придали ему Улыбку Лучезарного
Детства!
- Да, а разве она вам не нравится?
- О, мне-то она, конечно, нравится, но Ждущий Часа ее не
заказывал.
- Мисс Танатогенос, вам Незабвенные улыбаются помимо своей
воли.
- Ой, что вы, мистер Джойбой.
- Истинная правда, мисс Танатогенос. Похоже, я просто бессилен
что-либо с этим поделать. Когда я готовлю вещь для вас, некий
внутренний голос говорит мне: "Он поступит к мисс Танатогенос",- и
пальцы перестают мне повиноваться. Вы не замечали этого?
- Ой, правда, мистер Джойбой, я только на прошлой неделе
заметила. "Все Незабвенные, которые поступают последнее время от
мистера Джойбоя,- сказала я себе,- улыбаются просто бесподобно".
- Все для вас, мисс Танатогенос. Музыки здесь не было слышно.
На этом этаже деловито журчали и булькали краны в бальзамировочных,
жужжали электрические сушилки в косметических кабинетах. Эме
трудилась, как монахиня, сосредоточенно, бездумно и методично;
сначала мытье шампунем, потом бритье, потом маникюр. Она разделила
на пробор седые волосы, намылила каучуковые щеки и взялась за бритву;
потом подстригла ногти и проверила, нет ли заусениц. Затем она
подкатила столик, где стояли ее краски, кисти, кремы, и сосредоточенно,
затаив дыхание, приступила к самой ответственной фазе своего
творчества.
Часа через два задача была в основном выполнена. Голова, шея и
руки усопшего вновь обрели краски - несколько жесткие по тону, с
грубоватыми тенями, как, пожалуй, показалось бы в беспощадном свете
косметического кабинета, но ведь творение Эме предназначалось для
показа в янтарных сумерках Салона Упокоения и в полумраке церкви, где
свет пробивается через витражи. Эме подсинила тени у век и отступила
на шаг, чтобы спокойно полюбоваться своим шедевром. Мистер
Джойбой неслышно подошел к ней и стал рядом, глядя на ее работу.
- Прелестно, мисс Танатогенос,- сказал он.- Я всегда могу
положиться на вас, зная, что вы осуществите мой замысел. У вас были
трудности с правым веком?
- Чуть-чуть.
- Внутренний уголок глаза имел тенденцию к приоткрыванию, не
так ли?
- Да, но я положила немного крема под веко, а потом закрепила
его шестым номером.
- Блестяще. Вот уж вам никогда не приходится говорить что и
как. Мы работаем в унисон. Когда я направляю к вам Незабвенного, мисс
Танатогенос, у меня такое чувство, как будто я веду с вами через него
разговор. У вас когда-нибудь бывало такое же чувство?
- Я знаю только, что я особенно горжусь доверием и особенно
тщательно тружусь, когда Незабвенный поступает от вас, мистер
Джойбой.
- Верю, мисс Танатогенос. Благодарю вас. Мистер Джойбой
вздохнул. Послышался голос носильщика:
- Там еще два Незабвенных снизу, мистер Джойбой. К кому их?
Мистер Джойбой вздохнул еще раз и вернулся к работе.
- Мистер Фогел, вы уже свободны?
- Да, мистер Джойбой.
- Там один ребенок,- сказал носильщик.- Вы им сами
займетесь?
- Да, как обычно. Это что, мать и дитя? Носильщик взглянул на
ярлычки, привязанные к запястью.
- Нет, мистер Джойбой, они не родные.
- Тогда, мистер Фогел, займитесь, пожалуйста, взрослым. Если
бы это были мать и дитя, я бы занялся обоими, несмотря на перегрузку. У
каждого из нас своя индивидуальная техника, возможно, даже не всякий
это заметит, но, когда передо мной пара, забальзамированная разными
мастерами, я это замечаю сразу, и у меня такое чувство, будто ребенок не
от этой матери, так, словно их разлучили в смерти. Вам может показаться,
что я фантазирую?
- Вы любите детей, правда, мистер Джойбой?
- Это так, мисс Танатогенос. Я стараюсь быть объективным, но
ведь я всего-навсего человек, и ничто человеческое... Есть в невинном
облике ребенка нечто такое, что пробуждает во мне все самое лучшее и
даже больше того! На меня словно нисходит вдохновение, какое-то
чувство, нездешнее и где-то возвышенное... впрочем, я не должен сейчас
об этом, потому что о любимом деле можно говорить без конца... За
работу...
Вскоре пришли костюмеры и обрядили сэра Фрэнсиса Хинзли в
саван, ловко пригнав его на теле. Потом они подняли покойного - он
уже начал отвердевать - и положили в гроб.
Эме подошла к занавеске, отделявшей косметические кабинеты от
бальзамировочных, и знаком подозвала одного из ассистентов.
- Передайте, пожалуйста, мистеру Джойбою, что мой
Незабвенный готов для придания позы. Мне кажется, сейчас самое время.
Он затвердевает.
Мистер Джойбой завинтил кран и подошел к сэру Фрэнсису
Хинзли. Он поднял его руки и соединил их кисти, но не так, как
складывают для молитвы, а так, как кладут их одна на другую в знак
смирения. Потом он поднял голову покойного, поправил подушку и чуть
склонил шею, так чтоб лицо было видно вполоборота. Затем он отошел в
сторону, чтобы окинуть все критическим взглядом, еще раз склонился
над телом и слегка приподнял подбородок.
- Блестяще,- сказал он.- Они кое-где смазали краску, когда
укладывали его в гроб. Пройдитесь там еще разочек кистью, чуть-чуть,
слегка.
- Хорошо, мистер Джойбой.
Мистер Джойбой помедлил еще мгновенье, потом решительно
повернулся к выходу.
- А теперь за малютку,- сказал он.
Глава V
Похороны были назначены на четверг; прощанье должно было
происходить в среду днем в Салоне Упокоения. В то утро Деннис приехал
в "Шелестящий дол" посмотреть, все ли в порядке.
Его сразу провели в Салон Орхидей. В комнате было много
цветов, по большей части из цветочного магазина с первого этажа и по
большей части "в своей естественной красоте". (После особой
консультации с руководством фирмы великолепный символ крикетного
клуба - скрещенные биты и воротца - был также водворен в салоне.
Доктор Кенуорти лично высказал по этому поводу свое мнение: символ
этот по самой своей сути является напоминанием о жизни, а не о смерти;
этот аргумент решил дело.) В прихожей цветов было так много, что
казалось, будто здесь нет никакой мебели или украшений, ничего, кроме
цветов; двустворчатые двери вели во вторую комнату - собственно
Салон Упокоения.
Деннис взялся за ручку двери и остановился на мгновенье в
нерешительности, почувствовав, что с той стороны кто-то тоже держится
за ручку. Именно так в десятках романов стояли влюбленные. Дверь
отворилась, и Эме Танатогенос оказалась совсем рядом; позади нее были
цветы, еще много-много цветов, так что все вокруг нее было насыщено
густым ароматом оранжереи, и приглушенный хор голосов, слившихся в
священном песнопении, звучал из-за карниза. В тот момент, когда они
столкнулись в дверях, чистый мальчишеский альт выводил с мучительно-
сладострастным трепетом: "О, если б мне крылья голубки..."
Все было недвижно в зачарованной тишине этих комнат.
Свинцовые рамы окон были завинчены наглухо. Воздух проникал сюда,
как и мальчишеский альт певца, откуда-то издалека, преображенный и
выхолощенный. 3десь было немного прохладнее, чем в обычном амери-
канском жилище. Комнаты казались отгороженными от всего мира и
неестественно тихими, точно вагон поезда, который, остановился вдруг
ночью где-то вдали от станция.
- Заходите, мистер Барлоу.
Эме посторонилась, и теперь Деннису стала видна гора цветов
посреди комнаты. Деннис родился слишком поздно, чтобы своими
глазами видеть зимний сад времен короля Эдуарда во всем его блеске, но
он был знаком с литературой тою периода и в воображении своем уже
воссоздал подобное зрелище. Теперь этот сад был перед ним со всеми
своими атрибутами, вплоть до золоченых стульев, расставленных по два,
словно в ожидании накрахмаленных и сверкающих бриллиантами
флиртующих парочек.
Катафалка не было. Гроб стоял на убранном цветами постаменте,
который лишь на несколько дюймов возвышался над ковром, устилавшим
пол. Верхняя половина крышки была снята, и сэр Фрэнсис был виден до
пояса. Деннису вспомнилась восковая фигура Марата в ванне.
Саван был подогнан безукоризненно. В петлице красовалась
свежая гардения, еще одну гардению покойный сжимал в пальцах.
Белоснежные седые волосы были разделены на прямой пробор, и полоска
его ото лба до макушки обнажала скальп, такой бесцветный и гладкий,
точно с него была содрана кожа и взгляду уже открылся нетленный
череп. Золотой ободок монокля обрамлял аккуратно подрисованное веко.
Мертвая недвижность ошеломляла страшнее всякого взрыва. Тело,
как бы лишенное оболочки движения и мысли, казалось сейчас меньше,
чем при жизни. А лицо, обратившее к Деннису свой невидящий взгляд,-
лицо это было просто ужасно; не имеющее примет возраста, как черепаха,
и так же не имеющее в себе ничего человеческого; раскрашенная,
самодовольная, непристойная пародия, по сравнению с которой даже та
дьявольская личина, что Деннис увидел в петле, казалась просто невинной
карнавальной маской, какую может надеть добрый дядюшка на
рождественскую вечеринку.
Эме стояла у творения рук своих - художник на первом просмотре
- и слышала, как у Денниса вдруг перехватило дыхание.
- Это то, чего вы ожидали? - спросила она.
- Больше того...- И вдруг: - Он совсем твердый?
- Да.
- Можно мне потрогать его?
- Пожалуйста, не надо. Это оставляет следы.
- Хорошо.
Потом в соответствии с этикетом заведения Эме вышла, оставив
Денниса наедине с его мыслями.
Позднее в Салоне Орхидей зашаркали суетливые шаги посетителей;
девушка из канцелярии "Шелестящего дола" сидела в прихожей,
регистрируя их имена. Это были еще не самые крупные знаменитости.
Звезды, продюсеры, начальники отделов должны были появиться только
завтра, к часу кремации. Пока здесь толкалась мелкая сошка. Это было
похоже на вечеринку, которую устраивают накануне свадьбы, чтобы
показать подарки, и на которую приходят только близкие родственники да
еще наименее занятые и наименее значительные из гостей. Тон здесь
задавали подпевалы. Человек предполагал. Бог располагал. А эти
вежливые, упитанные господа выражали окончательное и бесповоротное
одобрение всему происходящему, кивком приветствуя слепую маску
смерти. Забежал на минутку сэр Эмброуз.
- Все готово на завтра, Барлоу? Не забудьте про оду. Хотелось бы
получить ее хоть за час до начала, прорепетировать перед зеркалом. Как
она двигается?
- Думаю, что успею.
- Я прочту ее над могилой. В церкви будут зачитаны только
отрывки из его Сочинений да еще Хуанита споет "Одежды цвет зеленый".
Это единственная ирландская песня, которую она успела изучить.
Удивительно, до чего это у нее получается похоже на фламенко. А в
церкви как мы рассадим гостей, вы предусмотрели?
- Нет еще.
- Члены клуба должны быть, конечно, все вместе.
"Мегалополитен" займет первые четыре ряда. Вероятно, придет сам
Эриксон. Ну, это я могу доверить вам, не правда ли? - Выйдя на улицу,
он сказал: - Мне жаль молодого Барлоу. Должно быть, он ужасно
переживает все это. Сейчас важно дать ему побольше работы.
Деннис поехал в Университетскую церковь. Это было небольшое
каменное строение, квадратная башня которого возвышалась среди
молодых дубков на вершине холма. У входа в храм было вмонтировано
специальное устройство, которое любой посетитель мог включить
простым нажатием кнопки для того, чтобы прослушать лекцию о
достопримечательностях этих мест. Деннис остановился послушать.
Голос ему показался знакомым - голос диктора, сопро-
вождающий обычно видовые фильмы:
"Вы находитесь в церкви святого Петра-вне-стен из Оксфорда,
одной из древнейших и наиболее почитаемых в Англии святынь. Сюда
приходили многие поколения студентов из всех стран мира и предавались
