вымерла. Было очень тихо, так тихо, что Плешивый отчетливо слышал
неравномерные гулкие удары своего усталого сердца.
"Последняя ночь! Это последняя ночь..." - Тело Плешивого, еще совсем
недавно такое сильное и ловкое, сейчас казалось большим, случайно
доставшимся с чужого плеча. Теперь у Плешивого ртутным светом горели не
только ладони, но и руки целиком, и ноги, и грудь. И огонь был тяжелым
словно сама ртуть.
Остаток сна, рваной паутиной прилипшей к лицу, бередил усталый мозг.
Паутину нельзя было увидеть - осознать, но ее присутствие создавало
невыразимый дискомфорт. Плешивый даже провел дрожащей рукой по лицу.
...серебряная паутина... серебряный звон... и запах...
"Господи, чем же это так... пахнет?!!" - Плешивый с трудом покрутил
тяжелой, будто распухшей головой, где колыхался такой же распухший мозг и
в яростной тоске подумал, что теперь незачем играть в прятки. Хотя бы с
самим собой! Плешивый мучительно сглотнул пересохшим горлом. Да, он
конечно же прекрасно знал этот запах. Это был запах тления.
"Говорят, что гниение, как химическая реакция, совершенно идентично
горению: и то и другое - окисление, лишь скорость реакции различная. Вот
только не вполне пока ясно, что является источником запаха, окружающая
обстановка или я сам?" - Плешивый медленно, шаркая непослушными ногами,
подошел к норе вожака и почти равнодушно заглянул внутрь.
В норе тьма была настолько плотной, что ее наверняка можно было
нарезать ломтями, как ржаной хлеб.
"Значит, вожак умер", - спокойно констатировал Плешивый. - "И что
теперь? Да здравствует вожак?! А что же она? Какова ее-то роль во всем
этом? Вожак обманул, он сказал, что я смогу сам ответить на все вопросы.
Да, действительно, я могу формулировать ответы, но насколько они
соответствуют истине?! Да и что это за ответы, которые лишь порождают
новые вопросы?!"
И все таки Плешивый, двигаясь как заводная кукла, почти через силу,
еще раз переступил порог норы вожака.
"Слишком долго я шел по этому пути, чтобы теперь поворачивать назад.
Ну, где же ты, ведьма?! Я до сих пор тебя не понимаю. Но уже не боюсь.
Никого! За исключением, быть может, лишь самого себя." - Плешивый не сразу
сообразил, что действительно уже достаточно долго идет никуда не
сворачивая. Достаточно для того, чтобы пройти убогую обитель вожака
насквозь.
Плешивый остановился, дыша тяжело и надсадно, словно он всю свою
недолгую жизнь - вплоть до этого момента - бежал, словно смысл всей жизни
состоял именно в этом беге, и стал ждать. Тьма с каждым вздохом отступала,
но серебристый сумрак, приходящий на смену, не приносил ожидаемого
успокоения. Тени прошлого, испуганно жавшиеся по углам, не давали реально
оценить складывающуюся обстановку. В каждой складке чудился подтекст, в
каждой тени неадекватный символ. Все это придавало происходящему
двойственный смысл, и этот смысл растворялся в многозначности
происходящего.
Плешивый стоял посреди огромного зала с зеркальными стенами, полом и
потолком. Отовсюду на него пялились многократно повторенные его
собственные отражения. Узнаваемые и нет. Отражения копирующие каждый жест,
каждый неуловимый нюанс внутренних порывов. И отражения независимые,
живущие своей самостоятельной жизнью - абсолютно чуждой оригиналу.
Были и отражения неожиданно принимавшие чужой, иногда знакомый,
облик. Например, дикий облик существа с безумным гипертрофированным
глазом, полуприкрытым жутковатой своей противоестественностью
металлической шторкой; или другого, не менее претенциозного дикого
существа беспорядочно подергивающегося и извергающего жалобы на весь мир в
УКВ-диапазоне.
Серебряный свет затопил все вокруг. Расплавленная амальгама потекла,
словно вода сквозь пальцы, словно само время неумолимо ускользающее, но
фиксирующее свой ход серебряными зарубками на висках.
Знакомые отражения оплыли, став похожими на безликие бетонные
фаллосы, стерегущие дорогу к озеру, но глубина вложенных отражений лишь
приумножилась и окрепла.
Растиражированный знакомый образ завораживал, сводил с ума. В
клонировании изображения чудилась какая-то система, какая-то непонятная
закономерность, грозящая взорвать мозг изнутри.
Зеркальный лабиринт пытался вернуть все вопросы, накопленные за
бессмысленно малый промежуток времени, которое, очевидно по ошибке,
называют человеческой жизнью.
Плешивый криво усмехнулся и почти без размаха ударил кулаком в этот
безумный, многократно повторенный вызов.
И мир раскололся...
"Кулак - неоспоримый аргумент в интеллектуальной дискуссии, особенно
в споре с самим собой! Последний довод королей", - вяло попытался сострить
Плешивый.
Отражения заметались, пытаясь сохранить себя в мириадах осколков.
Зеркальный лабиринт сдался или, скорей всего, просто отступил на заранее
приготовленные позиции, чуть расширив границы и затаился. А в хаосе
зеркальных осколков, силящихся сохранить самостоятельность, Плешивый
увидел гипотетическую возможность собрать их опять - как мозаику - в
единое целое с совершенно иным содержимым. На мгновение Плешивому
показалось, что он - птица рухнувшая с обрыва и наконец обретшая свободу -
может вновь выбирать либо заученное, размеренное, оглупляющее, осторожное
движение по истоптанным, но надежным ступеням, либо бесконечный
сладостно-мучительный полет... в ад.
Плешивый набрал воздуха в легкие, чтобы известить весь мир о своем
выборе...
И тут он увидел ее, попирающую босыми ногами битое стекло.
- Посмотри мне в глаза! Посмотри!!! - Голос змеей вползал в мозг.
"Дались вам мои..." - Плешивый не утерпел и глянул.
И тут же все встало на свои места. Плешивый все понял.
Но было уже слишком поздно.
В груди у него что-то звонко лязгнуло, словно лопнула до отказа
сжатая пружина, и Плешивый стал стремительно падать навзничь...
Но еще до того, как падение завершилось, Плешивый был - мертв!
В то же самое мгновение, по другую сторону озера - в бункере -
скончался ОН. Хотя возможно, что создатель, все-таки, чуточку опередил
своего ученика.
Семь дней спустя Хромой и Трепло в своей келье готовились ко сну. Сон
им был не в радость.
"Проклятая пустая койка Плешивого!" - с раздражением подумал Трепло,
- "надо бы ее разобрать и отнести в кладовую."
- Чтобы там не говорили, - неожиданно визгливо пробурчал из своего
угла Хромой, - а я знаю отчего он умер.
- Кого ты имеешь в виду? - нехотя спросил Трепло, безнадежно пытаясь
поудобней устроиться на жестком неуютном ложе. - Отца Настоятеля?
- Нет, конечно! - бодро, даже слишком бодро откликнулся Хромой. - Я
имею в виду Плешивого. Он несомненно умер от страха!
- Мы все теперь живем под гнетом страха, - философски проворчал
Трепло. За последние десять дней Трепло настолько изменился, что теперь
его кличка выглядела как насмешка. - Но не каждый от него умирает. А
вообще-то, по большому счету, оба они и Плешивый, и ОН умерли от старости.
- А вот я бы на месте Плешивого... - по петушиному вскинулся Хромой,
хотя последней фразы Трепла он не понял.
- Радуйся, что ты не на его месте, - хмуро пробормотал Трепло. -
Пока... - И Трепло украдкой скосил глаза на ладони своих рук. Ладони в
полумраке кельи чуть светились. Так, словно под кожей заблудился лунный
зайчик. Первый раз Трепло обратил внимание на этот феномен в тот день,
когда умерли ОН и Плешивый.
Свет был слабым, даже зубы у Трепла блеснули бы ярче, если бы только
он смог сейчас улыбнуться.
Но Трепло знал, что свет с каждым днем будет становиться все ярче и
ярче, пока потоки расплавленного серебра и ртути не начнут извергаться
фотонным фонтаном.
Или пока страх...
Но об этом хотелось не думать.
По крайней мере пока.
Гарм ВИДАР
ИМЯ ИМ - ЛЕГИОН...
Он вошел в лифт и нажал кнопку первого этажа. Двери с грохотом
закрылись, кабина лифта мелко затряслась, словно объятая приступом малярии
и нехотя стала падать...
На мгновение у него перехватило дыхание, ему вдруг показалось, что
кабина действительно падает. Он еле удержался, что бы не нажать кнопку
экстренной остановки.
"Ерунда!" - он самоуверенно усмехнулся ловя собственное отражение в
зеркале, укрепленном на боковой стене лифта. - "Погибнуть столь банально -
это не в моем вкусе!"
Лифт мягко затормозил, и двери со скрежетом распахнулись.
"Ха!" - злорадно подумал он, криво ухмыляясь. - "Вот вам всем!!!"
Он шагнул вперед и вдруг резко остановился. Чуть левее, полускрытый
промозглым сумраком плохо освещенного подъезда, стоял совершенно
невзрачного вида мужчина и неуверенно улыбался.
- Вы ведь, Айвен Чен?! - спросил мужчина тихим бесцветным голосом,
как-то по особенному близоруко щурясь при этом.
- Да, - сказал Айвен холодно, немного сожалея, что отпустил на
сегодня телохранителя. - Чем могу служить? (Щасс!!! Прямо так и начну.)
- Я... собственно, - пробормотал мужчина, - я приходил к вам в
редакцию... на днях... рукопись...
Айвен тут же потерял всякий интерес к происходящему. По инерции он
отчужденно поинтересовался:
- Так что там за рукопись?
- Вы ее прочли?
"Наглец!" - Айвен не глядя на спрашивающего, брезгливо поджал губы и
холодно процедил:
- Рукопись, естественно в работе. О своем решении редакция вас
известит.
- Значит вы ее еще не читали? - как-то облегченно произнес мужчина. -
Тогда, вы ведь не будете возражать если я ее заберу?
Айвен впервые с интересом глянул на столь забавный экземпляр
человеческой породы. Абсолютно невзрачный тип! Только... Черт! Такое
ощущение, что Айвен где-то его уже видел. Ну конечно! Наверняка в
редакции, когда этот жалкий тип принес свою рукопись. Как же они все
осточертели!!!
- Я пойду тогда, - почти робко спросил мужчина, - а через пару дней
загляну снова и заберу рукопись...
- Приемные дни в редакции - вторник и пятница, с 14 до 16, - нехотя
пробурчал Айвен, а затем твердой уверенно походкой прошествовал к
припаркованной у дома машине.
Выруливая со стоянки Айвен Чен полностью выбросил из памяти мелкий
досадный эпизод и, подкатив к редакции, вошел в здание в самом прекрасном
расположении духа. Правда у лифта он задержался в нерешительности, но тут
же самоуверенно улыбнувшись вошел в кабину и нажал кнопку этажа, где
располагался его кабинет.
В своем кабинете главный редактор журнала "Шаровая молния" Айвен Чен,
сев за стол и перекладывая бумаги, случайно наткнулся на потертую папку:
Дон Сендвич
ЗОЛОТАЯ МАНИПУЛА
повесть-хроника
Буквы были написаны от руки и рука при написании явно подрагивала.
Строчки вышли неровными и общее впечатление было такое, будто неведомый
Дон Сендвич надписывал Папку на ходу, поспешно и похоже накануне
хорошенько выпив для храбрости.
Айвен брезгливо ухмыльнулся:
"Вот уж, воистину, повесть хроника. Хорошо хоть, что не всех хроников
тянет к перу".
С отвращением поддев ногтем обложку Айвен лениво раскрыл рукопись...
"...легионер Ирвин Ч. был одним из основателей "Золотой манипулы".
Доступ в ее ряды изначально был крайне ограничен и с течением времени, по
мере того, как легионеры старели, одновременно, при активной взаимной
поддержке, захватывали ключевые посты в курируемой области, ограничения
