понимание человеком смысла и цели существования. Подобно религии, оно может дать
своим живым адептам прочное и незыблемое положение среди осознанного ими
несовершенства и горестей мира.
И несомненно, эти глубокие психические личные переживания отражаются чрезвычайно
сильно на истории научной мысли.
К сожалению, их учет лежит почти вне сил историка; он может лишь констатировать
повторяемость такого глубокого психического настроения во все века научной
мысли, его отражение на самых разнообразных открытиях, проявление в
исключительном и необычном напряжении человеческой воли, стремящейся достигнуть
научно неведомого.
С этим настроением встретимся мы и в истории научной мысли в России. Несомненно,
это то совершенно новое, никогда не бывалое раньше переживание, новое явление в
жизни русского общества, которое дано ему петровской реформой.
Очень возможно, что именно оно позволило создать непрерывность научного
творчества в России при отсутствии в ней преемственности и традиции.
И нет никакого сомнения, что значение научного творчества и научной работы,
одинаковое и неизменное для отдельных личностей, является основным элементом тех
настроений на первый взгляд религиозного характера, которые нередко, как научная
вера, противопоставляются религии, а иногда считаются чем-то сторонним и не
связанным с наукой в жизни человечества.
В действительности <научная вера> является в истории науки могущественным,
созидательным фактором, теснейшим образом генетически связанным с научным
исканием и научным творчеством, в общем от них неотделимым. Она может быть
сравниваема с религией лишь по форме своего психического проявления, но не по
характеру лежащих в ее основе данных. Научная вера, к сожалению, мало обращала
на себя внимание логической мысли, но ее роль в историческом процессе огромная.
Научная вера не только приводила к открытиям, она заставляла человека идти по
пути научного творчества и научных исканий вопреки всяким внешним препятствиям,
позволяла и позволяет человеку ставить цель и задачи научных исканий не только
выше житейского блага, но и выше жизни.
В обществе без научной веры не может быть научного творчества и прочной научной
работы. В России XVIII в. элемент научной веры, как и можно было ждать,
проявляется сильно и глубоко. Уже в первой половине XVIII в. мы видим ее
проявление не только в жизни таких ученых, как Ломоносов, пробивающихся к
научному творчеству вопреки своему общественному положению, но и среди отдельных
маленьких деятелей, положивших свою жизнь на научной работе. Целый ряд таких
деятелей - крупных и малых - дала Великая Сибирская экспедиция. связанная с
научным открытием Сибири. Достаточно вспомнить имена Беринга, Стеллера,
Крашенинникова, Делиля де ля Кройера, Чирикова, мужа и жены Прончищевых. В
течение всего века и века следующего мы на каждом шагу, в жизни почти каждого
научного работника встречаемся с научной верой, которая является опорой в
тяжелых условиях русской действительности, служит импульсом, направляющим вперед
среди самых невозможных внешних условий, создателей творческой работы русского
общества в области научных исканий.
К сожалению, точному учету историка эта научная вера не может подвергнуться, но
было бы огромной ошибкой оставить вследствие этого ее в стороне и не принимать
во внимание ее существование в жизни. Мы должны помнить, что только при ее
наличности в стране может идти большая научная работа, живое научное творчество.
И только проявлением ее в конце концов является та большая работа, которая была
сделана в этой области культуры русским обществом XVIII столетия.
Гораздо более ясно нам отражение вечного характера научных завоеваний в
общественной жизни. Оно давно проникло в общее сознание, и привычно эта черта
научных построений выражается в нашем языке, например в наших пословицах и
поговорках или в так называемых исторических анекдотах. <Дважды два - четыре>,
<а все же Земля движется> - <е pur se muove>, - говорил в народной легенде
Галилей, когда под страхом казни и страданий он отказался от своей системы
строения Вселенной.
Еще резче сказывается общеобязательность научных выводов при изучении истории
научной мысли. К развертывающимся результатам научных приобретений должны
приспосабливаться все другие понимания жизни. Перед ними должны склоняться не
только государственные предрассудки или общественные организации, но и гораздо
более свободные, а потому и мощные построения философии или религии. После
бесплодной борьбы они примеряются к научным результатам.
Так примирились христианские и мусульманские церкви с астрономическими системами
после Коперника; так на наших глазах примиряются христианские организации с
новыми идеями о происхождении человека или животных, столь отличными от
церковных преданий; так государственные и общественные организации должны были
приспособиться к тем новым формам жизни, какие создаются могущественным ростом
научной техники.
В этой общеобязательности научных данных кроется самое коренное отличие науки от
других созданий человеческой жизни.
Достаточно сравнить с этой точки зрения науку с религией или философией, не
говоря уже об искусстве. Выбор между разными бесконечными, противоречивыми
построениями философии, разнообразнейшими религиозными верованиями или сектами,
ничем не сдерживаемыми проявлениями художественного вкуса или настроения
свободен для всякой человеческой личности и для всякого человеческого общества.
Но этого выбора нет, когда мы переходим к результатам науки. Лишь в частностях и
в неустановленном может быть здесь спор и сомнение.
Здесь есть для всех безусловное.
То единство понимания, какое напрасно стремились создать в религии кровью и
принуждением, в философии логикой и школой, в науке достигается простым ее
изучением, в нее углублением. И благодаря этому распространение научного знания
и образования является крупнейшим фактором спайки всего человечества в единое
целое.
Процесс создания единой мировой культуры, организации, охватывающей все
человечество, начался заметным образом только тогда, когда научное знание
получило свою современную форму. Он начался в конце XVI и начале XVII в.
Вхождение в конце XVII столетия Московской Руси в мировую организацию было одним
из проявлений этого мирового процесса единения людей, создания единого
человечества, который не закончился до сих пор. На наших глазах входит в него
Китай. Вхождение Московской Руси два века тому назад было первым резким
проявлением этого переживаемого нами теперь исторического явления. Оно могло
произойти только потому, что в общеобязательности и единстве научных выводов был
к этому времени найден в жизни человечества общий для всех людей вечный элемент
психической жизни, а научные применения в быту, личной и общественной жизни с
каждым годом усиливали реальное и всеми сознаваемое значение научной работы.
Для истории русского общества важно, что вхождение русской нации в область
научной работы и мысли совершилось при самом начале раскрытия этого
исторического процесса.
Глава 2
Естествознание и математика перед началом научной работы в России
Глава 2. Естествознание и математика перед началом
1. Века подготовительной работы. - 2. Семнадцатый век - первый век научного
творчества. - 3. Распространение и форма научной работы в конце XVII в. - 4.
Точные науки и описательное естествознание в конце XVII в. - 5. Значение
прикладной науки.
Вторая глава "Очерков" была утеряна. - Ред.
Глава 3
Петр великий как инициатор научной работы в России
1. Россия в научном познании европейцев в конце XVII века. - 2. Колебания России
между Западом и Востоком. - 3. Значение личности в истории науки. - 4. Введение
научной работы в России Петром Великим как дела государственной пользы.
3.1 Россия в научном познании европейцев в конце XVII века
Мы уже видели,6 что очаги точного научного знания кончались в Западной Европе в
конце XVII столетия за сотни верст от Московской границы [16]. Ближайшими
городами, где шла в это время научная творческая работа, были Стокгольм, Данциг,
может быть, Краков и Або. Вся область Польши, значительная часть восточных
владений шведской короны - с Остзейским краем и Финляндией, значительная часть
Австрии, ее восточные пределы были в это время лишены научной творческой
деятельности [17]. Юг современной России, весь балканский мир, восточные и южные
части теперешней Австрии и Венгрии были в это время захвачены Турцией или только
что от нее отвоеваны. Им было не до научной работы [18]. Все эти области,
находившиеся тогда на границе культурного мира, точно так же мало были известны
в это время в научном отношении. Как увидим, было очень характерно, что сюда
направилась в самом начале XVIII в. научная исследовательская работа, когда был
ей создан новый центр в Петербурге. Из Петербурга пошла работа не только на
восток, но и на юг, и на запад.
Правда, натуралист мог легче проникать в эти крайние области Швеции, Польши,
Австрии, чем в охраненную заставами и мало доступную чужеземцу и иноверцам
Московскую Русь. Но он мало сюда проникал, и чужды были научной мысли и научной
работе в этих областях знания образованные,люди этих окраинных стран.
Если мы попытаемся охватить то знание, какое имел или мог иметь образованный
человек второй половины и даже конца XVII столетия о Московской Руси - ее
физической географии, ее этнографии, ботанике, зоологии, геологии, мы удивимся
той поразительной бедности знаний, какая здесь наблюдается. Карта географическая
для значительной части России отсутствовала. Показания путешественников XVI
столетия были живыми через несколько поколений спустя и отражались на картах
конца XVII в. Весь север Азиатского материка - Сибири - вскоре за Таймыром - был
совершенно неизвестен и наносился на карты совершенно произвольно. Граница между
Азией и Америкой совершенно не была ясна: в это время русские еще не дошли до
Камчатки и страны чукчей [19]. Внутри Московии карта наносилась главным образом
на основании московских чертежей и не давала ясного и точного понятия даже
согласно требованиям XVII в.
Еще менее, чем картографических, было сведений об естественно-исторических и
физико-географических условиях нашей страны. Здесь в это время, более чем через
100 лет, сохранял значение Герберштейн, сведший в единое целое свои наблюдения и
знания московских людей, им записанные в эпоху [Василия] Иоанновича [20]. Не
было данных об общем рельефе, не изучены ни фауна, ни флора страны.
Лучше всего можно понять состояние наших знаний о России частью по тем вопросам,
какие ставились учеными при начале изучения России, по книгам, которые имели
научный авторитет в это время, по первым произведениям иностранцев, выпущенным,
когда открылась для них петровская Россия, и оказавшим огромное влияние на
европейское общественное мнение.
Как на пример первого рода интересно обратить внимание на некоторые вопросы
Лейбница.7 Так, в 1697 г. он считал нерешенным вопрос, не сохранился ли
венгерский язык в провинциях России - отголосок Великой Венгрии средневековых
путешественников. Для второго надо взять указания на Герберштейна, Олеария и т.
д. Для третьего - шведа Страленберга, поляка Ржоницкого.
3.2 Колебания России между Западом и Востоком
Для западного культурного человечества в конце XVII в. простиралась за пределами
Швеции и Польши огромная , загадочная страна московских царей, [по мнению
Запада] едва доступная культуре и терявшаяся где-то у пределов Тихого океана.
Самые пределы северных частей Тихого океана наносились на карты совершенно
произвольным образом: ни северо-восточные берега Азии, ни северо-западные берега
Северной Америки еще ни разу не были посещаемы европейскими судами. За пределами
России находилась еще более чудесная и еще менее известная страна китайского
