исследований, была, наконец, покойная жизнь. Звали и его, но он остался,
потому что понимал: зовут из жалости, из уважения к былым заслугам. Старый,
вряд ли способный сделать что-то еще стоящее и от науки отошедший - там он
никому не нужен.
И когда остался один, когда поворотился к семье, почти для него не
существующей, то увидел, что сына нет. Мать берегла, не отдавала в детский
сад, провожала и встречала из школы, нежила, лелеяла. Ребенок учился плохо,
ленился, когда Рогов пытался вмешиваться - жена запрещала прикасаться.
Мальчик с трудом окончил школу, и помогать с поступлением в университет
Рогов не стал. Жена спасла сына от армии, надоумив симулировать недержание
мочи. С этой позорной болезнью он получил освобождение, какое-то время жил
дома и нигде не работал, иногда пропадал и возвращался сам не свой, а потом
ушел навсегда. Искали долго по всей стране и не находили. Наконец, узнали
страшное, неведомое: сына видели в секте.
Секта закрытая, членам ее общаться ни с кем не разрешается - всем заправляет
один человек. Живут на квартирах, на дачах, собираются друг у друга и
беспрекословно выполняют волю старшего. Уйти практически невозможно - раз
попадая туда, не возвращаются. Бывает, сходят с ума, сжигают себя, калечат
физически.
Что он тогда знал, откуда и какие секты в стране, где атеизм был
государственной религией и в Бога-то обыкновенного верить дико. Какие
суеверия могут быть у мальчика, выросшего в интеллигентной семье и
способного распознать глупость и фальшь?
Рогов читал их книги и листовки: новая истина и новое учение, последний
завет, он же третий после Ветхого и Нового, гибель мира, новый Спаситель,
шестая ступень цивилизации, космическое излучение - маниакальный бред для
истеричных женщин и младших научных сотрудников, начитавшихся дурной
фантастики. Но называли имена известных людей, артистов, художников,
инженеров, людей, закончивших университеты, которые туда навсегда уходили. А
что там, за этими каменными стенами, происходит? Сколько ни пытались
проникнуть туда родители, никого не пускали. Обращались в мили-
цию - все было бесполезно: община зарегистрирована, и по новым законам
вмешиваться в ее деятельность нельзя.
Никогда в жизни не мог он представить, что до такого доживет. Ни когда в
тайге оставался один без еды и оружия, ни когда писали ему подметные письма
за строптивый характер, ни когда угрожали сгноить - все ему было трын-трава,
а теперь впервые по-настоящему жутко сделалось.
Он забросил работу, обо всем забыл и познакомился с другими родителями. Они
шепотом пересказывали друг другу страшные случаи о том, как уходили из
благополучных домов благополучные люди, женщины бросали мужей и детей или,
что еще страшнее, уводили детей с собой. Уходили и не возвращались, и где
искать их следы, не знал никто. Потом разведали, что секта перебралась на
Каменный остров. Проникнуть туда никакой возможности нет. Но однажды Рогов
получил короткое известие о том, что Божественный Искупитель готов сделать
для него исключение и принять.
Послышались снова шаги, распахнулась дверь, и Рогова повели по коридору.
Мерцали огни, нигде не было яркого света, но он успел заметить, что в
комнатах были люди в белых одеждах - лица в основном молодые. Люди стояли на
коленях, раскачивались и пели, потом замолкали и кто-то один читал.
По дороге сюда он много раз пытался представить, как выглядит этот человек,
имевший столько власти над чужими душами, но ни один из предполагае-мых
образов не соответствовал ни в малейшей мере тому, что Рогов увидел. В
кресле сидел и курил трубку мужчина с розовым лицом и подвижными цепкими
глазами - казалось, единственный живой человек во всем доме. Кого-то он
Рогову напоминал, но кого, вспомнить в эту минуту не удавалось.
- Чем могу быть полезен?
- Верните мне сына.
Мужчина пожал плечами.
- Никто его здесь не держит. Он сам пришел, и сам волен уйти.
- Я вам не верю.
Появился молодой человек, тот самый, что его встречал, или другой, Рогов не
разобрал: все они тут были похожи. Учитель что-то тихо сказал, и минуту
спустя Рогов увидел сына.
- Оставьте нас одних! - сказал он резко.
- Это мои друзья,- произнес сын вялым скрипучим голосом.- Я не хочу, чтобы
они уходили.
Рогов посмотрел в его глаза и не увидел в них ничего, как если бы глядел в
глаза мертвеца. Ни страха, ни удивления, ни радости - ничего старик в лице
сына не разглядел, только ровную пустоту.
Рогов понял, что проиграл. Он еще надеялся, когда сюда шел, что ему удастся
забрать мальчика с собой и вытащить, пусть не сразу, постепенно, но теперь,
поглядев на это безвольное младенческое лицо, понял, что сына у него нет.
Тогда первый раз у него схватило сердце, не кольнуло, как обычно, а
натянулось, лопнуло внутри, но еще хватило силы удержаться в кресле.
- Что вы за него хотите? - произнес он, вцепившись в подлокотники.
- А что вы можете предложить? - осведомился живоглазый деловито, нимало не
смущаясь присутствием своих адептов.
- Деньги, машину, дачу, библиотеку.
Учитель покачал головой.
- Это нам и так достанется.
Рогов приподнялся, чтобы ударить, но острая боль остановила его, и
последнее, что он увидел, когда несколько молодых людей по темному коридору
понесли его к выходу, были равнодушные глаза сына.
Рогов всегда изумлялся совершенству природы, и теперь ему казалось, что он
проводит заключительный эксперимент, наблюдая за тем, как освобождающаяся
душа покидает тело. О том, что будет с душой дальше, он не знал и не хотел
думать, но сам момент остановки всех жизненных функций на фоне
продолжающейся работы мозга его поражал и увлекал. Он запоминал все до
мельчайших подробностей, только мешала отдаться этому наблюдению до конца
боль в сердце. Он отказывался верить в реальность того, что ощущал, но не
мог и не верить в это. С его сознанием творилось что-то странное. Машина
ехала очень мягко, но каждый толчок отдавался в измученном теле, и хотелось,
чтобы его скорее оставили в покое.
Все потонуло в мутно-желтой петербургской мгле, и не было города, а снова
раскинулось вокруг болото, которое так и не смог осушить великий император и
его несчастные рабы. Академик не почувствовал, как машина остановилась,
чтобы подобрать бросившуюся под колеса девушку. Он был уже вне мира и знал,
что до конца эту дорогу ему не осилить.
Он оказался в потоке воды, что текла по трубе, и его несло так стремительно,
как бывает, когда кружишься и закрываешь глаза или когда самолет в последний
момент, перед тем как оторваться от земли, бежит по взлетной полосе. Он
должен был вот-вот взлететь, но, когда ощутил рядом с собой присутствие
другого человека, в нем что-то изменилось. Скорость упала, боль в сердце
возобновилась, и оторвавшаяся было душа налилась мягкой тяжестью. Рогов стал
судорожно хватать пальцами воздух. Находившийся возле него врач не понимал,
что он хочет, тревожно наклонялся, щупал пульс, пытался понять шевеление
роговских губ. Наконец он догадался и придвинул руку больного к девушке.
Академик затих, и страдальческая гримаса на его лице расправилась.
... Рогов очнулся, услышав голоса.
- Какого черта вы ее привезли?
- Не бросать же было на улице.
- Сами в районную повезете.
- У нее едва пульс прощупывается.
- Тут не богадельня.
Больной открыл глаза и с усилием произнес:
- Где девушка?
- Какая девушка, Виктор Владимирович?
- Где девушка, которая была в машине?
- Не было никакой девушки. С чего вы взяли?
- В машине была девушка, она меня вытащила,- сказал Рогов упрямо.- Позовите
ее сюда.
- Виктор Владимирович, вас вытащила медицина. И потом это ведомственная
больница. Я не имею права держать в ней посторонних.
- Положите ее в одну палату со мной.
- Это невозможно.
- Тогда, черт возьми, я уйду отсюда вместе с ней!
Он попытался приподняться, на лице у него выступили капельки пота, и
заведующая поморщилась, как морщатся родители, когда избалованный ребенок
приносит домой драную кошку.
- Хорошо, мы положим ее вместе с вами, но если завтра вы обнаружите у себя
чесотку или вшей, то претензий нам не предъявляйте.
Дыхание девушки было неровным и судорожным, веки вздрагивали - Рогов смотрел
на нее не отрываясь. Что-то очень необычное в ней было. Тонкое лицо,
спутанные волосы, длинные вздрагивающие ресницы и полуоткрытый детский рот с
припухлыми губами - все это тронуло его необыкновенно, и академик ощутил
нежность, какую он давно, а быть может, никогда ни к кому не испытывал.
Бесшумно вошла медсестра, пожилая женщина, страдавшая нервным тиком и оттого
казавшаяся недовольной, хотя на самом деле очень добрая и столь же
болтливая.
- Что с ней?
- Двухсторонняя пневмония и страшное истощение. Вы только заведующей ничего,
ради Бога, не говорите.
- Что такое?
- Если б вчера не привезли, опоздали б. На исходе была. А кто она вам,
Виктор Владимирович? Знакомая какая?
Рогов покачал головой.
- В милицию сообщить надо. Сами посудите: документов при ней никаких, одета
в одно платьице зимой - мало ли что?
- Не надо в милицию,- сказал Рогов.- Считайте, что она моя родственница.
Девушка очнулась в сумерках. Она долго лежала с открытыми глазами и
прислушивалась к своему телу, точно не веря, что оно к ней вернулось.
Постепенно стали различаться очертания предметов в комнате, и она долго не
могла понять, почему они не совпадают с теми, к которым она привыкла.
Зажегся свет, больная повернула голову, зажмурилась, снова открыла глаза.
Веки отяжелели, и каждое из этих действий требовало от нее сил.
- Есть хочешь?
Она мотнула головой.
- Пить?
- Да,- шевельнулись бледные губы.
Рогов налил воды и поднес к ее рту.
- У тебя родные или знакомые есть?
- Нет.
- Хорошо, спи. Тебе надо набираться сил. Забудь обо всем. Когда
выздоровеешь, станешь жить у меня.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ОГНЕННОЕ КРЕЩЕНИЕ
Глава I. Оглашение
Однажды между Божественным Искупителем Борисом Филипповичем Люппо и
самоуверенным молодым священником одного из недавно открывшихся приходов на
Петроградской стороне состоялось нечто вроде диспута. На диспут пригласили
сторонних наблюдателей и журналистов. Рыжий попик бойко наскакивал на
Учителя, истерично выкрикивал о лжепророках и антихристе и угрожал погибелью
души всем, кто за Искупителем следует. Автор Последнего Завета смотрелся
намного предпочтительнее кликушествующего отца. Он держался с большим
достоинством, проявил исключительную веротерпимость и мягкость и играючи
отбил все наскоки, уличив оппонента в незнании Писания. Совершенно
раздосадованный батюшка стал апеллировать к городовому, требовать закрытия
секты и кричать, что наступившие времена во сто крат хуже коммунистических,
чем полностью уронил себя в глазах наблюдавших за спором зрителей.
Слава Церкви росла, проповеди Искупителя записывались от руки, на
магнитофоны и видеокамеры и распространялись по всей стране. Община
выпускала газету и журнал, печатала книги, занималась благотворительностью,
устраивала бесплатные обеды для пенсионеров, посылала подарки в детские
дома, и все это делалось нешумно и благородно.
Их было уже несколько тысяч. Залы кинотеатров и домов культуры, которые они
арендовали для проповедей, не вмещали всех желающих, и люди стояли на
улицах. Приходили напуганные, одинокие, не нашедшие места в жизни, бездетные
супружеские пары и многодетные матери-одиночки, вчерашние партийные
работники и правозащитники, всегдашние правдоискатели и жулики,
разочаровавшиеся в деньгах бизнесмены и потерявшие себя и свой талант
артисты. Казалось, в ту пору, когда вокруг все сгущается и жизнь становится
страшнее и непредсказуемее, Церковь Последнего Завета сделалась единственным
прибежищем для всех измученных и усталых людей. Здесь никто не отталкивал
неопытных и робких, как в казенных православных храмах, здесь любили и рады
были каждому - сам воздух и лица были другими.
Однако по мере того как Колдаев стал понемногу разбираться в сложной
иерархии Церкви, она все меньше напоминала ему любителей провести в суровую
эпоху время в теплом кругу. Точнее, то, что видел раньше он, и то, что
