Никто не в праве запретить что-нибудь женщине под тем предлогом, что это
"неженственно". И глубокого презрения достоин тот приговор, который
оправдывает мужчину, убившего свою неверную жену, как будто она и юридически
является его вещью. Женщину следует рассматривать как единственное существо
и согласно идее свободы, а не как родовое существо, не по критерию, взятому
из эмпирического мира и из мужской потребности любви, хотя бы она сама и не
достойна была возведения на такую высоту.
Вот почему эта книга есть величайшая честь, которая когда-либо была
оказана женщинам. И для мужчины остается одно только нравственное отношение
к женщине; не сексуальность и не любовь - так как обе пользуются женщиной,
как средством для посторонних целей, а попытка понять ее. Большинство людей
предпочитают теоретически уважать женщину с тем, чтобы практически глубже
презирать женщин. Здесь же приведено обратное отношение. Женщина не может
удостоиться высокой оценки, но "женщин" нельзя a priori раз и навсегда
лишить права на уважение со стороны других людей.
К сожалению, даже знаменитые и выдающиеся люди высказались очень пошло
по этому вопросу. Например негативные мнения Шопенгауэра и Демосфена об
эмансипации женщин.
Мужчина должен побороть в себе отрицательное отношение к мужественной
женщине, ибо оно является результатом низкого эгоизма. Ведь стоит женщине
стать мужественной в логическом и этическом отношениях, как она теряет
всякую способность служить пассивным субстратом для проекции. Но это еще не
служит достаточным основанием для того, чтобы воспитывать женщину, как это
широко практикуется в настоящее время, только для мужа и ребенка. Ей следует
предоставить большую свободу действий и не запрещать делать того, что до
известной степени напоминает собою мужественность.
Если и для абсолютной женщины закрыт путь к нравственности, то исходя
из этой идеи женщины мы все же не можем признать правильным, чтобы мужчина
должен предоставить эмпирической женщине всецело и безвозвратно спуститься
на самую низкую ступень этой идеи. Eще преступнее будет с его стороны, если
он сам толкнет женщину на путь этой идеи. В живой "человеческой" женщине все
еще следует теоретически признать наличие "зародыша добра" по терминологии
Канта. Это тот последний остаток женского существа, который сообщает женщине
смутное чувство судьбы. Что этот зародыш способен дать какие-нибудь ростки -
этого мы теоретически никак не можем безусловно отрицать, хотя бы
практически мы никогда не встречались, а, может быть, и не встретимся с
таким примером.
Глубочайшая основа и цель вселенной есть добро. Весь мир находится под
господством нравственной идеи. Даже животные рассматриваются, как феномены -
слон, например, с нравственной стороны оценивается выше, чем змея, хотя
убийство другого животного не вменяется им в вину, как лицам. Что касается
женщины, то мы сами вменяем ей все ее поступки, и в этом заключается
требование, чтобы она стала иной. И если женственность тождественна с
безнравственностью, то женщина должна перестать быть женщиной - она должна
стать мужчиной.
Правда, здесь следует особенно остерегаться опасности внешнего
подражания, которое всегда еще решительнее возвращает женщину к ее
женственности. Надежды на то, что женщина достигнет истинной эмансипации,
что она приобретет ту свободу, которая является не произволом, а волей - эти
надежды, на наш взгляд, весьма ничтожны. Если судить на основании фактов
действительности, то необходимо будет признать, что для женщины открыта
двоякая возможность: лживое перенимание того, что создано мужчиной, то
перенимание, которое внушает ей убеждение и веру, что она хочет именно того,
чему противоречит вся ее, еще не ослабленная, природа, например,
бессознательно лживое возмущение по поводу всего безнравственного, как будто
сама она нравственна, чувственного, как будто она сама хочет нечувственной
любви. Или, открытое признание (Лаура Маргольм), что содержание женщины есть
мужчина и ребенок, без малейшего сознания того, что собственно этим
признается. Какое бесстыдство, какое унижение заключается в подобных словах.
Бессознательное лицемерие или циничное отождествление с природным влечением:
кроме этого, женщине, по-видимому, ничего иного не дано.
Центр тяжести лежит не в утверждении, не в отвержении, а в отрицании, в
одолении женственности. Если бы, например, женщина действительно хотела
целомудрия мужчин, то она таким образом победила бы в себе женщину, ибо в
таком случае половой акт не являлся бы высшей ценностью, а его осуществление
- конечной целью. Но в том-то и дело, что мы не можем верить в искренность и
серьезность этого желания, хотя бы оно где-нибудь и проявилось. Ибо женщина,
которая тре-бует от мужчины целомудрия, уже помимо своих истерических
склонностей обладает той пустотой и неспособностью к истине, которая не дает
ей даже смутного сознания того, что она таким образом себя отрицает, то она
абсолютно и безвозвратно лишает себя своей ценности, своего существования.
Тут, право, затрудняешься определить, кому следует отдать предпочтение:
безграничной ли лживости ее, которая способна поднять знамя наиболее чуждого
ей аскетического идеала, или бесцеремонному восхищению закоренелым
развратником, в объятия которого бросается женщина.
Так как всякое истинное желание женщины и обоих случаях одинаковым
образом направлено на то, чтобы сделать мужчину виновным то в этом именно и
заключается основная проблема женского вопроса. В этом смысле последний
совпадает с общим вопросом человечества.
В одном месте своих сочинений Фридрих Ницше говорит:
"Промахнуться в основной проблеме мужчина-женщина, отрицать здесь самый
глубокий антагонизм и необходимость вечно-враждебного напряжения, мечтать
здесь о равных правах, равном воспитании, равных притязаниях и обязанностях
- вот истинный признак тупоголовости, и мыслитель, который оказался плоским
- плоским в инстинкте! -- в этом самом опасном месте, должен считаться
подозрительным, больше того, пойманным, накрытым. Он, вероятно, является
"недалеким" и во всех прочих основных вопросах жизни, в вопросах будущего.
Он никогда не проникает в глубину вещей. У человека же, который отличается
глубиной своего духа и своих влечений, найдется и достаточно глубины
доброжелатетельности, которая способна на строгость и суровость и легко с
ними смешивается. Этот человек будет всегда думать о женщине только
по-восточному. Он должен видеть в женщине имущество, собственность, которую
можно держать под замком, он должен понимать ее, как нечто, предназначенное
для покорности и находящее лишь в последней свое завершение, он должен
опереться на великий разум Азии, на превосходство Азии в инстинкте, как это
некогда сделали греки - эти лучшие наследники и ученики Азии. От Гомера до
времен Перикла, по мере возрастания их культуры и мощи они шаг за шагом
становились к женщине строже, т. е. восточнее. Как необходимо, как логично,
как даже человечески желательно это было, да порассудит каждый об этом про
себя!"
Индивидуалист мыслит здесь несомненно в социально-этическом духе. Его
теория каст и групп, теория замкнутости разрушает здесь, как это часто
бывает у него, автономию его нравственного учения. Он хочет в интересах
общества, в интересах безмятежного спокойствия мужчин наложить на женщину
властную руку, под которой она не издала бы ни одного звука об эмансипации,
не выставила бы того лживого и неискреннего требования свободы, за которую
ратуют современные феминистки, совершенно не подозревая даже, в чем,
собственно, заключается несвобода женщины и где следует искать ее причины. Я
привел цитату из Ницше не для того, чтобы уличить его в
непоследовательности. Я хотел показать лишь, насколько проблема человечества
неразрывно связана с проблемой женщины, так что одна без другой разрешена
быть не может. Найдется, несомненно, человек, которому покажется излишним
преувеличением требование, чтобы мужчина уважал женщину ради идей нумена и
не пользовался бы ею, как средством для целей, лежащих вне ее личности,
чтобы он признал за ней одинаковые с ним права и обязанности (нравственного
и духовного самообразования). Но пусть этот человек подумает над тем, что он
не в состоянии будет разрешить этическую проблему для своей собственной
личности, если он в женщине будет неизменно отрицать идею человечества,
употребляя ее лишь как средство для наслаждений. Во всяком азиатизме половой
акт является той ценой, которую мужчина уплачивает женщине за ее приниженное
состояние. Правда, для женщины очень характерно, что за эту плату она готова
подчинить себя самому ужасному игу, мужчина же не смеет вступать в подобную
сделку, так как таким образом он с нравственной стороны совершенно
обезличивается.
Итак, даже с чисто технической стороны невозможно разрешить проблему
человечества в применении к одному только мужчине. Даже в том случае, если
он хочет искупить только себя, он должен считаться с женщиной, он должен
стремиться, чтобы заставить ее отказаться от безнравственных расчетов на
него. Женщина должна внутренне, искренне, по доброй воле отвергнуть половой
акт. Это означает следующее: женщина должна, как таковая, уничтожиться, и
если это не случится, надежда на установление царства Божия на земле
совершенно потеряна. Поэтому Пифагор, Платон, христианство (в
противоположность еврейству), Тертуллиан, Свифт, Вагнер, Ибсен выступили за
освобождение, за искупление женщины, не за эмансипацию женщины от мужчины, а
за эмансипацию женщины от женщины. В этом обществе легко снести и проклятие
Ницше.
Собственными силами женщине трудно будет достигнуть этой цели. Искра,
которая в ней едва тлеет, должна постоянно воспламеняться огнем мужчины:
необходимо было бы показать пример. Такой пример дал Христос: он искупил
Магдалину. Он вернулся к этому моменту своего прошлого и искупил свой
первородный грех - свое происхождение от женщины. Вагнер, величайший человек
после Христа, понял это особенно глубоко: прежде чем женщина не перестанет
существовать для мужчины, как женщина, она и сама не может перестать быть
женщиной.
Кундри может быть освобождена от проклятия Клингзора только безгрешным,
непорочным Парсифалем. Так эта психологическая дедукция покрывается
философской, которая вполне совпадет здесь с вагнеровским "Парсифалем",
глубочайшим произведением мировой литературы. Только сексуальность мужчины
дает существование женщине, как таковой. Бытие материи измеряется суммой
вины в мире: женщина будет существовать только до того момента, когда
мужчина вполне искупит свою вину и окончательно победит в себе
сексуальность.
Вечное возражение против антифеминистических тенденций таким образом
падает: женщина, какая бы она там ни была, существует раз и навсегда, она
неизменна. С ее существованием необходимо примириться борьба же здесь
бесполезна, так как она ничего не в состоянии устранить. Но было показано,
что женщина лишается бытия и умирает в тот момент, когда мужчина всецело
проникается жаждой бытия. То, против чего ведется война, не обладает вечно
неизменным существованием и сущностью: это есть нечто, что может и должно
быть уничтожено.
Старая дева есть именно та женщина, которая не встретила мужчину,
способного дать ей бытие. Она обречена на гибель. Старая женщина тем злее,
чем больше она старая дева. Если мужчина и созданная им женщина снова
