на скамейке перрона никого не было. И шел снег.
Я высунулся как можно дальше из окна, все оглядел и, разочарованный,
хотел уже было поднять стекло, как вдруг увидел ее в зале ожидания: она
спала, закутавшись в шаль и забившись в самый уголок скамейки. Боже
милостивый, какая же она стала маленькая!
Я спрыгнул с поезда и поспешил ее обнять. Прижимая маму к себе, я
почувствовал, что она почти ничего не весит - не человек, а горстка
хрупких косточек. И еще я почувствовал, как она дрожит от холода.
- Ты, наверное, давно меня ждешь?
- Нет-нет, сынок, - сказала она, счастливо смеясь, - всего каких-то
четыре года.
Отвечая, она не смотрела на меня, а шарила глазами по полу, словно
что-то искала.
- Мама, что ты ищешь?
- Ничего... А твои чемоданы? Ты оставил их там, на перроне?
- Они в поезде, - ответил я.
- В поезде? - Тень разочарования пробежала по ее лицу. - Ты их еще не
выгрузил?
- Понимаешь, мне... - Я просто не знал, как ей все объяснить.
- Ты хочешь сказать, что сейчас же уезжаешь? Что не остановишься даже
на денек?
Она замолчала и испуганно смотрела на меня. Я вздохнул.
- А, ладно! Пусть себе поезд уходит. Сейчас я сбегаю за чемоданами. Я
решил. Останусь здесь, с тобой. В конце концов, ты ждала меня четыре года.
При этих моих словах лицо матери опять изменилось: вернулось выражение
радости, вновь появилась улыбка (правда, уже не такая светлая, как прежде).
- Нет-нет, не ходи за вещами, ты меня не понял! - взмолилась она. - Я
ведь пошутила. Все правильно, ты не можешь задерживаться в этой глуши. А
обо мне не думай. Ты не должен ради меня терять ни часа. Гораздо лучше
будет, если ты уедешь сразу же. И не сомневайся даже. Это твой долг... Я
мечтала только об одном - увидеть тебя. Вот мы и повидались, больше мне
ничего не надо...
Я крикнул:
- Носильщик, носильщик! - (Носильщик тут же вырос передо мной.) - Нужно
выгрузить три чемодана!
- Ни за что не позволю, - твердила мама. - Такого случая у тебя уже
больше не будет. Ты молод и должен идти своей дорогой.
Садись в вагон, скорее. Давай, давай! - И она, улыбаясь через силу,
стала легонько подталкивать меня к поезду. - Ради бога, скорее, а то двери
закрывают.
Не знаю уж, как я, эгоист несчастный, снова очутился в купе, высунулся
из окна и стал еще махать на прощанье.
Поезд тронулся, и очень скоро мама сделалась еще меньше, чем была на
самом деле. Маленькая, горестно застывшая фигурка на пустом перроне, под
падающим снегом. Потом она превратилась в черную безликую точку, в
крошечную букашку на просторах мироздания и вскоре исчезла совсем. Прощай!
С опозданием, которое измеряется уже годами, мы продолжаем спешить. Но
куда?
Опускается вечер, в выстуженных вагонах почти никого не осталось. То
там, то здесь в уголках темных купе можно увидеть незнакомцев с бледными
непреклонными лицами: им холодно, но они в этом ни за что не признаются.
Так куда же мы? Как далеко наша последняя станция? Доберемся ли мы
когда-нибудь до нее? Стоило ли бежать так поспешно из любимых мест, от
любимых людей? Куда я мог засунуть свои сигареты? А, вот они - в кармане
пиджака! Назад возврата нет, это ясно.
Так поднажми же, машинист! Какое у тебя лицо? Как тебя зовут?
Я не знаю тебя и никогда не видел. Беда, если ты мне не поможешь.
Держись крепче, машинист, брось в топку последний уголь, пусть мчится
вперед эта старая скрипучая колымага, прошу тебя, пусть она несется во
весь опор и опять хоть чуть-чуть станет похожей на тот прежний паровоз.
Помнишь? Пусть ворвется он в ночную бездну.
Только, ради всего святого, не сдавайся, гони от себя сон. Может,
завтра мы уже прибудем.
Компьютерный набор - Сергей Петров Дата последней редакции - 22.02.99
Дино Буццати
ЗАБАСТОВКА ТЕЛЕФОНОВ
Перевод Л. Вершинина
В день забастовки с телефонами творилось что-то неладное. К примеру,
говоришь с кем-нибудь, и вдруг в разговор врываются чужие голоса, да и
самого тебя слышат другие.
Часов в десять вечера я минут пятнадцать пытался дозвониться приятелю.
Не успел я набрать последней цифры, как стал невидимым участником чьего-то
разговора, потом второго, третьего, и вскоре началась полнейшая
неразбериха. Это была как бы общая беседа в темноте, каждый внезапно
вступал в нее и столь же внезапно исчезал, так и оставаясь неузнанным.
Поэтому все говорили без обычного притворства и стеснения, и очень скоро
создалась атмосфера общего веселья и легкости, свойственная, верно,
удивительным и сумасшедшим карнавалам прошлого, эхо которых донесли до нас
старинные легенды.
Вначале я услышал голоса двух женщин, беседовавших - не правда ли,
странно... - о нарядах.
- Ничего подобного, я ей говорю: мы же условились - юбку вы мне сошьете
к четвергу, сегодня уже понедельник, а юбка все еще не готова.
Знаешь, что я ей сказала: дорогая синьора Броджи, оставляю юбку вам,
носите себе на здоровье, если она вам подойдет...
У женщины был тонкий, писклявый голосок, и она тараторила без передышки.
- Умнее не придумаешь, - ответил ей молодой, приятный и ласковый голос
с эмилийским акцентом. - И что же ты выиграла?
Пожалуй, она словчит и тебе материал подменит. От этой особы всего
можно ждать.
- Ну, это мы еще посмотрим. Я и так чуть не задохнулась от ярости.
Ты себе даже представить не можешь, как я разозлилась. И я еще должна
терпеть такое. Ты, Клара, когда пойдешь к ней, прошу тебя, все ей прямо в
глаза скажи, что так не обращаются с клиентами; сделай такое одолжение.
Кстати, Коменчини мне тоже говорила, что больше не будет у нее шить,
потому что она ей испортила красный труакар. В нем Коменчини, бедняжка, на
пугало похожа. Вообще с тех пор, как эта особа стала модной, она совсем
обнаглела. А помнишь, еще два года назад она юлила перед нами, рассыпалась
в комплиментах и уверяла, что просто счастлива шить для столь элегантных
синьор; теперь же с нее самой надо пылинки сдувать. Она даже говорить
стала по-иному, ты заметила, Клара? Заметила, да? Завтра я иду к
Джульетте, и мне просто нечего надеть. Что ты мне посоветуешь?
- Но ведь у тебя, Франкина, гардероб ломится от платьев, - очень
спокойно ответила Клара.
- Что ты, все это - дикое старье; последний костюмчик я сшила прошлой
осенью, помнишь, такой хорошенький, фисташкового цвета. К тому же мне...
- Знаешь, а я, пожалуй, надену зеленую широкую юбку и черный джемпер,
черное всегда к лицу. А ты как думаешь?.. Может, все-таки лучше надеть
шелковое платье? Ну, то, новое, серое. Хотя оно скорее вечернее, тебе не
кажется?
В этот момент ее перебил грубый мужской голос:
- Вы вот что скажите, синьора, почему бы вам не вырядиться в платье
цвета выжатого лимона, а на голову хорошо бы водрузить мамину соломенную
шляпу с тесемками?
Молчание. Обе женщины сразу умолкли.
- Что же вы не отвечаете, синьора? - продолжал незнакомец, подражая
римскому диалекту. - Какие новости из Феррары? Кстати, как это у вас,
синьора Франкина, до сих пор язык не отвалился?
Представьте себе, вдруг он откажется служить. Вот будет несчастье.
Верно?
Несколько человек дружно рассмеялись. Остальные наверняка так же, как и
я, молча слушали.
Тут уж Франкина не удержалась и сердито зачастила:
- Вы, синьор, не знаю, как вас зовут, просто невежа, вернее, даже
грубиян: во-первых, потому, что непорядочно подслушивать чужой разговор,
это всякий воспитанный человек знает, во-вторых...
- Ого, да вы мне целую лекцию прочитали! Ну, не сердитесь, синьора или,
возможно, синьорина... Ведь я просто пошутил... Извините меня! Если бы вы
со мной познакомились, то, может сменили бы гнев на милость.
- Бог с ним! - посоветовала Клара подруге. - Стоит ли обращать внимание
на такого мужлана! Повесь трубку, я тебе потом перезвоню.
- Нет, нет, подождите секунду. - Эти слова принадлежали другому
мужчине, судя по голосу, более вежливому и, я бы сказал, более опытному. -
Еще два слова, синьорина Клара, а то мы и не встретимся никогда!
- Подумаешь, не велика беда.
Внезапно в разговор, перебивая друг друга, ворвалось сразу несколько
голосов.
- И как вам только не надоест болтать, сплетницы! - возмущалась женщина.
- Это вы сплетница, нечего в чужие дела нос совать!
- Это я-то сую нос! Да я...
- Синьорина Клара, синьорина Клара (голос явно принадлежал мужчине),
скажите номер вашего телефона. Не хотите? А я, знаете, каюсь, всегда питал
слабость к римлянкам - ну как магнитом к ним тянет.
- Я вам его потом дам, - отвечал женский голос (видимо, Франкина). -
Разрешите, однако, узнать, кто вы?
- Я-то? Марлон Брандо.
- Ха, ха, - дружно рассмеялись невидимые собеседники.
- Боже мой, до чего же вы остроумны...
- Адвокат, адвокат Бартезаги! Слушаю, слушаю, это вы? (Голос
принадлежал женщине, до сих пор не вступавшей в разговор).
- Да, да, я. Кто говорит?
- Это я, Норина, вы меня не узнаете? Я вам позвонила, потому что вчера
вечером на работе забыла вас предупредить, что из Турина...
Адвокат Бартезаги совсем растерялся:
- Послушайте, синьорина! Позвоните мне попозже. По-моему, не стоит
впутывать посторонних в наши личные дела!
- Э, адвокат (это говорил уже другой мужчина), а назначать свидание
молоденьким девушкам стоило?
- Синьор адвокат Марлон Брандо неравнодушен к римлянкам, ха, ха!
- Да перестаньте, прошу вас. У меня нет времени слушать вашу трескотню,
мне нужно срочно звонить по делу. (Это вмешалась женщина лет шестидесяти).
- Послушайте только эту мадам! (Я узнал по голосу Франкину). Вы
случайно не королева телефонов?
- Повесьте наконец трубку, неужели вам не надоело болтать? Я, к вашему
сведению, жду звонка из другого города, а пока вы...
- Значит, вы все время подслушивали? Кто же из нас сплетница?
- Закрой фонтан, дурочка.
На секунду наступила тишина. Удар попал в цель. В первый момент
Франкина не нашлась, что ответить. Потом парировала торжествующе:
- Ха, ха, ха! От дуры слышу.
До меня донеслись раскаты смеха. Смеялось не меньше двенадцати человек.
Затем снова короткая пауза. Может, все сразу повесили трубки?
Или же просто выжидали? Прислушавшись хорошенько, нетрудно было в
наступившей тишине уловить слабое дыхание, шорохи, легкое пощелкиванье.
Наконец снова раздался приятный беззаботный голосок Клары:
- Кажется, теперь мы одни?.. Так что же ты, Франкина, все-таки
посоветуешь мне надеть завтра?
В этот момент в разговор вступил незнакомый мужской голос, удивительно
красивый, по-юношески свежий, жизнерадостный:
- С вашего разрешения, Клара, я вам дам совет. Наденьте завтра голубую
юбку, ту самую, что вам сшили в прошлом году, фиолетовую кофточку, которую
вы недавно отдавали в чистку... и, конечно, черную шляпу с широкими полями.
- Кто вы такой? - Теперь в голосе Клары звучал легкий испуг.
- С кем я все-таки разговариваю? В ответ молчание.
- Клара, Клара, откуда он все это знает? - забеспокоилась Франкина.
Мужчина без тени иронии:
- О, я многое знаю.
КЛАРА: Ерунда! Просто вы случайно угадали.
ОН: Угадал? Хотите новых доказательств?
КЛАРА (в нерешительности): Ну, что ж, послушаем ваши побасенки.
ОН: Отлично. У вас, синьора, - слушайте меня хорошенько, - есть
родинка, малюсенькая родинка... гм... гм... а где - я не решаюсь сказать.
КЛАРА (поспешно): Вы этого не можете знать.
ОН: Прав я или нет?
КЛАРА: Вы не можете этого знать.
- Так это или не так?
- Честное слово, ее никто не видел, клянусь, никто, кроме мамы.
- Значит, я сказал правду.
В голосе Клары послышались слезы:
- Ее никто не видел, гадко так зло шутить!
ОН (миролюбиво): Да я же не утверждаю, что видел ее, вашу маленькую
родинку, я лишь говорил, что она у вас есть.
Вмешался чей-то грубый мужской голос:
- Хватит паясничать, шут гороховый!
Незнакомец мгновенно отрезал:
- Осторожнее на поворотах, Джордже Маркоцци, сын Энрико, тридцати двух
