возможно, поступал бы точно так же. Но в тот момент все это показалось мне
по меньшей мере странным.
Ну, да, хватит, пожалуй, о наших боевых монстрах. Разминка окончена.
Пора перейти к сути.
А что это за суть? Суть - это ты, Элли. Сегодня мне, пожалуй,
сложнее, чем было семь лет назад. Тогда, фантазируя и мечтая, я отдавался
без опаски волнам интуиции. И я был полностью свободен. Теперь же я
вынужден писать с натуры. А тут - и опыт, и мастерство значат много
больше, чем интуиция.
Я бы мог сказать себе: "Не обманывайся, Элли придумал ты; продолжай
грезить и не беспокойся ни о чем. Та, с кого ты собираешься писать сейчас
- живая женщина, она - совсем иное, ее и зовут-то по-другому..." Да, я мог
бы так сказать себе. Так мне было бы проще. Но не ложь ли это? Как тогда
быть с пятном на левой груди, которое ты называешь "родинкой"? Совпадение?
Игра природы? Я готов был бы поверить в такую глупую вероятность, если бы
женщины вокруг меня ходили хороводами и менялись еженощно. Но ведь это не
так. Ведь я понял, что ты - Элли, только взглянув на тебя. Ты помнишь?
Помнишь наш вечерний танец, "танец ломкой слюды" в окружении
фосфоресцирующих стен крохотной комнатушки, не имеющей границ? Помнишь
"Клуб одиноких сердец сержанта Пеппера", кричащий в межзвездное
пространство о Люси с калейдоскопическими глазами? А стук соседа снизу?
Жаждущего сна. И как ты удивлялась моей манере говорить с тобой вслух, к
тебе не обращаясь (я привык так разговаривать с тобой задолго до нашей
встречи); и как я был напуган и обрадован, но больше все-таки напуган,
когда увидел это грозовое пятно...
А на улице был снег. Такой, как сегодня. Но я, не выдержав удушья,
распахнул окно... и впервые увидел двух белых ангелов, расположившихся на
заиндивевших ветках старого тополя напротив. И один из них плакал, другой
же, смеясь, точнее, кудахча, успокаивал первого и пытался развеселить его
шуткой. И не было больше ни суток, ни секунд. Были льняные покрывала
вечера и изумрудное свечение безмерных стен. И я стал бессмертным; ты же
оставалась столь юной, столь далекой от рубежа, что практически была
бессмертной тоже... И было острое, как лук в глазах, ощущение
невозможности удержать все это.
Невозможно?
Почти.
Хотя, в конце-то концов, любая сложность является таковой только при
условии конечности нашего бытия. А конечно ли оно - бытие? Или что-то есть
потом? За?
Но если поверить в это, придется поверить и в существование Его. Что
Он вылепил нас из праха отсутствия чего-либо и из собственного желания...
А почему бы и нет? Ведь создал же я тебя. Я помню, как испугался я,
осознав это.
А ты так и не поняла, отчего я вдруг стал другим, ведь ты не знала,
что я - твой Он.
Где ты? Думаешь ли обо мне?
Возвращайся скорее, и я дам прочесть тебе этот кокетливый опус. Но
ты, пожалуй, заявишь, что мое занудное умничание мешает тебе вволю
посмеяться. Ведь ты - дитя удовольствия.
Что ж. Ладно. Специально для твоей забавы я снова отвлекусь и поведаю
что-нибудь сугубо... сугубо... пусть так и будет - "сугубое".
Расскажу-ка я о своем вечном верном собрате Юрике. Во-первых, он,
по-моему, "дослужился" уже до индивидуального куска повествования, а
во-вторых, о нем, слава аллаху, рассказывать без смеха невозможно.
Юрик, как он есть.
Человек он - творческий. Трудно, правда, сказать, в каком именно виде
творчества он силен, но дело-то не в этом, правда? Дело в двух основных
составляющих гениальности - беспорядочном образе жизни и склонности к
парадоксам. Что касается первого, прошу поверить мне на слово: образ его
жизни крайне беспорядочен; что же касается второго...
Однажды мы с Юриком купили кальмаров - решили совершенствовать свои
кулинарные способности. И вот идем мы по Университетской роще, несем нашу
покупку в полиэтиленовом пакете. Вдруг видим: с ветки на ветку прыгает
белка. Мне пришла в голову странная мысль, и я поделился ею с Юриком:
- Прикинь, что будет, если белке - рыженькой, воздушной и пушистой
показать кальмара - голого, бледного, скользкого и холодного? Наверное еще
ни одна белка в мире такого не видела.
Юрик, задумчиво помолчав, ответил:
- Думаю произойдет вот что: от нелепости и нереальности увиденного,
белка, в шоке, примется рожать металлические цилиндрики.
В другой раз своеобразная и яркая образность его мышления выразилась
так. Мы ехали в трамвае, и я вдруг увидел, что у человека, стоящего рядом,
какое-то печально-растерянное и в то же время крайне глупое выражение
лица; при чем, задумавшись, он, с этим самым выражением, уставился
выпученными глазами в некую абстрактную точку и открыл при этом рот.
Я толкнул Юрика в бок и показал глазами на соседа. Юрик внимательно
оглядел его, после чего сказал мне вполголоса:
- Знаешь какое у него выражение лица?
- ?
- Как у птицы, которая наблюдает, как кукушка запихивает ей в гнездо
свое яйцо.
Кстати, о трамваях и юриковской бесцеремонности в оных. Однажды он,
входя в вышеназванный транспорт, узрел своего старого знакомого. Тот стоял
к двери в профиль.
- Ты ли это?! - вскричал обрадованный Юрик. Тот, к кому он обращался,
удивленно повернулся в фас, и Юрик обнаружил, что обознался. И тогда он не
нашел ничего более уместного, нежели самому ответить на собственный
вопрос:
- Нет, не ты! - почему-то злобно процедил он прямо в лицо
бедняге-пассажиру и, гордо вскинув голову, прошествовал в другой конец
вагона.
А вот и еще один случай, подтверждающий тот факт, что талант Юрика
попадать в щекотливо-идиотские ситуации - феноменален.
Прошел сильный дождь, и у Юрика испортился телефон: по-видимому, в
кабель попала вода, и произошло замыкание между телефонной и
радиотрансляционной проводками. И телефон принялся вещать. Выходило черт
знает что. Когда, например, Юрик позвонил мне, чтобы сообщить о
случившимся, разговор наш выглядел так:
- Привет, - сказал мне голос из трубки.
- Салют, Юрик; я правильно узнал? - попытался я угадать.
- Ну да, - ответил голос, слушай... наш технический перерыв подошел к
концу, и сейчас Иннокентий Смоктуновский продолжит чтение романа Альбера
Камю "Чума"... Ладно, я потом позвоню, потому что... были в нашем городе и
другие лагеря, и в немалом количестве, но рассказчик не будет о них
говорить по вполне понятным причинам...
Короткие гудки.
И вот, после десятка подобных "разговоров", Юрик, совершенно
невменяемый от ярости, решил вызвать мастера, кинулся на улицу, нашел
автомат и, набрав двузначный номер, поимел следующую беседу:
Приятный женский голос. - Слушаю.
Юрик. - У меня говорит радио.
Голос. - Так. Ну и что?
Юрик. - Как это "ну и что"?! Радио!
Голос. - Вы разговаривать будете или нет?
Юрик (крайне язвительно). - Да я-то поговорил бы. Но у меня уже
говорит. Радио.
Голос. - Какое, к черту, радио?!!
Юрик. - Вам лучше знать, какое. Оно говорит и говорит.
Пауза.
Голос. - Молодой человек, вы позвонили на междугороднюю станцию. Вы
будете заказывать разговор?
И тут только Юрик сообразил, что в яростных попыхах вместо "08"
набрал "07".
Юрик рассказывает о себе: "Всегда терпеть не мог певца, моего тезку
Антонова. А тут как-то напился с ребятами, сижу, руки - на столе, голова -
на руках. И вдруг слышу - по радио Антонов поет: "...вот как бывает!.." И
тут как меня разобрало, как я заплачу, вот ведь, сука, думаю,
действительно, как бывает..."
Одна из шуточек Юрика. На пляже подходит к девушкам:
- Девочки, соли не найдется?
Девочки поднимают головы и приходят в ужас от того, какое огромное
нечто выпячивается у этого парня из под плавок. Они торопливо копаются в
пакетах, протягивают соль.
- Спасибо, - говорит Юрик, вытаскивает из плавок здоровенный огурец,
макает его в соль и, хрумкая, величественно удаляется.
Да. Он, конечно, кадр. Но кто не кадр? Так что, хватит, пожалуй, о
нем... Хотя, нет. Вот еще два очень коротких рассказика объединенных
следующим тематическим триединством: Юрик-зубы-водка.
История первая.
Юрик приглашен на свадьбу. Проистекает она в столовой, на первом
этаже, а запасы провианта и спиртного - на втором. В разгаре Юрика
попросили принести две бутылки водки. Держа в каждой руке по бутылке, уже
изрядно датый Юрик спускался по лестнице, и вдруг, запнувшись, повалился
лицом вперед. Что сделал бы в подобной ситуации нормальный человек?
Повинуясь инстинкту самосохранения, он вытянул бы руки вперед... Но, не
таков наш Юрик! "Ведь водка-то тогда разобьется" - озаряет его, и он
поступает так: уже в полете закидывает руки с бутылками за голову...
Бутылки уцелели.
Все без исключения передние зубы Юрика остались на этой лестнице.
История вторая.
Юрик явился к врачу вырвать больной коренной зуб. Врач хотел было
сделать ему обезболивающий укол, однако пациент вышел со встречным
предложением: "Доктор, давайте, я лучше - по-своему" и вынул из дипломата
бутылку.
Доктор поколебался, но, в конце концов, махнул рукой: "Валяйте". И
дал Юрику стакан. Тот наполняет его, но не пьет. "В чем еще дело?", -
спрашивает врач. "А я, доктор, один не употребляю..." Стоматолог
колеблется, затем, приняв, видно, некое решение, смягчается, запирает
дверь кабинета и достает второй стакан...
Когда, минут через двадцать, бутылка опустела, врач обратился к
пациенту: "Ну как, готовы?" "Готов", - ответил пациент и двинулся к двери.
"А зуб?!" - вскричал пораженный врач. "Да ладно, - выходя, бросил Юрик в
ответ, - не болит уже..."
Но все, все, все. Больше ни слова о моем бедном друге. Теперь -
только о деле.
А о каком деле-то?
Вопрос актуален. В чем-то все же на сей раз "дело" мое проще, чем
давеча, хотя и ответственнее. Если в прошлый раз я создавал тебя, то нынче
- просто раздаю долги и балуюсь. А под конец обязан показать-таки тебя.
Тебя - реальную. И - никаких чудесных превращений. Ибо, как показывает
опыт, в мире нет ничего невероятного.
"Динь-Дон-н-н!.." - это звонок в дверь. Это, наверное, ты. Тогда все
еще проще. Войдешь, и комната наполнится золотистым мерцанием. И если ты
улыбнешься, я напрочь забуду заоконный холод.
Я нетерпеливо распахиваю дверь и... Это еще кто? На пороге - высокий
бородатый мужчина с грубым толстогубым лицом, одетый в роскошную волчью
шубу.
- Вы кто? - довольно глупо спрашиваю я.
- Я - снежный человек, - отвечает он не менее глупо.
Началось. В прошлый раз - космический пришелец, теперь - снежный
человек. Ну что за напасть?! Отчего, стоит мне начать писать о тебе, меня
вечно посещают научно-фантастические персонажи? При чем - наибанальнейшие.
И наипротивнейшие?
- Ну и чем могу служить? - спрашиваю я как могу неприязненно.
- Стаканчиком не выручишь? - вместо ответа клянчит он. Тьфу ты! Тоже
мне, брат по разуму... Представитель затерянной цивилизации...
Я нехотя плетусь на кухню, а когда возвращаюсь, вижу, что мой
незванный гость уже восседает в кресле за моим столом. Шубу клочковатую
сбросил, и теперь на нем - грубый серый свитер, галифе и яловые сапоги.
- Пишем, значить, - говорит он, похлопывая лапой по листам бумаги на
моем столе.
- Слушай, вали-ка ты отсюда, - сразу начинаю я злиться, вертя в руках
стакан, который, по-видимому, никому тут и не был нужен, - работать мне
надо...
- Э-э, нет, - отвечает "гость", - так у нас разговор не пойдет.
Давай-ка сразу определимся. Ты у нас кто будешь? Человек. Человек
