тротуаром и проезжей частью. Тот, что повыше, тянул невиданной длины
отросток-руку прямо под колесо ближайшей машины к какому-то темному
округлому предмету. "Ребенок" же как-то страшновато-неестественно загнул в
прыжке голову и, размахивая, словно ветряная мельница, руками (тоже разной
длины), устремил на "взрослого" пустой отрешенный взгляд.
От картинки веяло лекарственным духом инвалидного дома и тянуло
могильным холодком. Подпись гласила:
Бежит за шляпой дядя,
А ОН - на дядю глядя.
Плакат был выполнен на добротной лощеной бумаге сочными яркими
красками. ОН прочно засел мне в душу.
Возвращаясь, я обнаружил на задней обложке купленной тетради
стихотворение. Вот такое:
Хорошо по росе
Прогуляться вдоль шоссе.
Хорошо, но только НЕ -
Не по правой стороне!
Вернувшись в общагу, я двинул в столовую и там, стоя в очереди,
прочел над лотком с хлебом:
Хлеб - наше богатство, его береги,
Хлеба к обеду в меру бери!
А чуть поодаль - еще:
Помни, как дважды два:
Хлеб - всему голова!
Эти строки меня доконали. Оказывается, для кого-то то самое
рифмоплетство, которым мы занимались от нечего делать, является
профессией. Но ведь, чтобы такая "продукция" расходилась, на нее нужен
спрос. Неужели тот, кто заказывает, не чувствует фальши?
И мне пришло в голову провести эксперимент. Про себя я назвал его
"Операция ЧФ" (Чувство Фальши).
Я подошел к девице за кассой.
- Простите, девушка, кто у вас тут главный?
Девушка подняла широко открытые красивые, как у теленка, карие глаза.
- Как это?
- Ну, кто у вас тут директор, что ли, или начальник?..
- У нас - заведующая. Но ее сейчас нет. А зачем она вам?
- Я хотел узнать, откуда у вас эти плакаты, про хлеб.
- А, - протянула она и разочарованно махнула рукой, - года два назад
в тресте дали.
- И вам они нравятся?
- А вы - кто?
- Я из газеты, - не моргнув и глазом, нахально соврал я.
- Да, очень, очень нужные плакаты, - неожиданно бойко стала "давать
интервью" девушка, - нужные и интересные. Вот только жаль, маловато их.
- А вам нужно больше? Понимаете, наша газета проводит кампанию по
привлечению молодых поэтов и художников к нуждам бытового обслуживания.
Уже завтра можно было бы принести несколько новых плакатов. Ваша
заведующая против не будет?
- Что вы; Галина Владимировна, наверное, только рада будет.
И действительно, Галина Владимировна обрадовалась, когда назавтра
стены ее столовой украсили новые, еще пахнущие тушью, надписи. Первый из
них поощряюще намекал:
Ты зачем сюда пришел?
Ну-ка, кушай хорошо!
Второй энергично советовал:
Постоянно и неустанно
Бери к пельменям сметану!
Далее следовал текст на злобу дня:
Воровать ложки
Стыдно немножко.
Плакат на выходе сначала по-товарищески заботливо интересовался, а
затем - удовлетворенно констатировал:
Уходящий товарищ, ты сыт?
Зря спросил; это видно на вид.
(администрация)
С тех пор регулярно, примерно раз в две недели, плакаты менялись, что
заметно увеличило приток посетителей. Правда они больше глазели по
сторонам, нежели ели.
К нашим перлам можно отнести следующие призывы:
Был Гамлета отец, стал - тень.
Кушай рыбу каждый день!
Стулья наши - общественные,
Будь бережлив, давай.
Стул-то, ведь он - как женщина,
Ножку ему не ломай.
Агрессией пухнет весь зарубеж.
Время требует: "Ешь!!!"
А два плаката Галина Владимировна все ж таки забраковала. Ей
показалось, что они скорей отпугнут покупателей, нежели привлекут. Первый
из них предостерегал:
Есть пельмени с маслом
Очень огнеопасно!
Необоснованность данного заявления заставила нас, скрепя сердце,
согласиться с заведующей. Второй забракованный плакат этак ненавязчиво
рекламировал:
Стоит довольно дешево
Это странное крошево.
Мы с Юриком ничего предосудительного в этих словах не видели. Но
Галина Владимировна категорически отказалась это вывешивать. Однако,
проявив незаурядный такт, она выразила надежду, что молодые поэты обиду на
нее не затаят и не оставят ее столовую без своего вдохновенного внимания.
Операция ЧФ продолжалась.
Предметом нашей особой гордости стали следующие воззвания:
Один мой знакомый Глеб
Кусками бросает хлеб.
Не знает, наверное, Глеб,
Как трудно дается хлеб
От еды, спиртным запитой
Никогда не будешь сытым.
Пусть не лезут в глотку вам
Распроклятые сто грамм!
А вот этот плакат Галина Владимировна сперва тоже не хотела вешать,
но Юрик, заинтересованный, как автор, излил на нее целое море
литературоведческого красноречия, и она, сраженная его эрудицией,
покачнулась и сдалась. Теперь на стене красовалось:
Пальцем в солонку?!
Стой!!!
Что ты себе позволяешь?
Мало ли где еще
ты
им
ковыряешь?!
Хотя реакция посетителей всегда была примерно одинаковой, наблюдать
нам не надоедало, и мы, бывало, часами просиживали в столовой за
каким-нибудь сиротским стаканом компота.
Особенно, почему-то (может быть Зигмунд Фрейд ответит?), нравилось
нам, когда смеялась какая-нибудь симпатичная девушка. Но это-то как раз
случалось крайне редко. Именно симпатичные девушки, как правило, без
эмоций скользили взглядом по строчкам, затем поправляли что-нибудь в своем
туалете и невозмутимо продолжали трапезу.
Славные были времена. Обо всей этой ерунде я мог бы рассказывать еще
долго. Но уже светает. Я должен торопиться. Разошелся, вроде.
На всю тебя целиком уже стараюсь не смотреть. Хватит с меня
благородных экстазов. Работать надо.
Так. Пятно. Вот же скотина по разуму. Интересно, что это - зависть
или страх, или ревность, или что-то еще? А, без разницы. Одним цветом.
Стараюсь оттереть резинкой. Не берет. Шкуркой-нулевкой. Без толку.
Сколоть? Нет, подобные пятна "с мясом" способна откалывать только жизнь. В
этом есть своя правда. Пятно не пристало бы так основательно, если бы это
было чуждо твоей натуре. Видно, я тебя бессовестно идеализировал. Да, так
всегда. Теперь, с этим пятном, даже больше похоже на правду. Можно
раскрашивать.
В одну руку я беру горсть душистой лесной земляники, в другую -
горсть продрогших утренних звезд и бросаю все это тебе в лицо. Краски сами
находят себе подходящие места. Теперь румянец. Я отламываю маслянистый и
розовый, как крем с пирожного, ломтик зари и размазываю его по всей
мраморной поверхности. Так. Волосы. Отрываю кончик хвоста извивающейся в
агонии ночи и натираю этой липкой пахучей субстанцией брови, ресницы,
волосы.
Ну, вот. Я позволил себе в последний раз полюбоваться тобой. Сейчас
ты такая, как на самом деле. Вот только пятна этого я никогда не замечал.
Хотя, где я мог его заметить? Ну, пора.
Я закрываю глаза и пытаюсь услышать свое сердце. Вот оно - тихое
такое "тук-тук, тук-тук". Теперь твое. Ага, вот оно! Бр-р, какое холодное.
Знал бы кто, как не хочется. Но надо. И я прижимаю его к своему. Муражки
побежали по телу, и стало трудно дышать. Ничего, потерпим.
Теперь я уже отчетливо слышу стук своего сердца, но он стал реже и
как-то надсаднее, еще бы, ведь теперь оно "раскачивает" и твое.
Это как искусственное дыхание. И вот, самостоятельная искорка
затеплилась в этом маленьком ледяном комочке. "Тук-тук, тук-тук" - уже
легче стучится моему, а еще через минуту уже оба сердца в унисон гремят в
моих ушах добрым паровым молотом: "Тук-тук!!! Тук-тук!!!"
Я чувствую, как теплеет у тебя в груди, как высоко вздымается она в
первом глубоком вздохе, как чуть приоткрывается рот, и дрожат, как во сне,
готовые подняться веки.
И я, надеясь встретить твой первый лучистый взгляд, спешу проснуться,
открыть глаза, окунуться в это отчаянное море...
Листки, листки, листки... Рукопись передо мной. Пустая комната. Тапок
посередине. Пишу-таки. Ну-ну...
Все правильно, стоит только что-то закончить, как ты теряешь это, а,
впридачу, и частицу себя. А ты теперь там, где ты есть на самом деле. Ты
проснешься и с удивлением будешь вспоминать странный сон, будто тебя,
совсем голую кто-то внимательно осматривает, ощупывает. Было больно. Ты
встанешь и впервые в жизни станешь ТАК разглядывать всю себя в зеркале.
Очень даже ничего. Вот только эта противная родинка на груди...
Ты оденешься, соберешь дипломат, и, пройдя через капустный ад
студенческой столовой на первом этаже, выйдешь на улицу и вольешься в
общий поток, текущий к учебному корпусу. Ты торопишься, Элли, и даже
представить себе не можешь, что появилась на свет только сегодня ночью.
Что впереди тебя ждет Желтая Кирпичная Дорога, которая ведет в Изумрудный
город. И все твои желания исполнятся. Так будет, ведь я написал так. А я -
Бог.
Итак, центр мира создан. Вертись, Вселенная!
Чтобы взбодриться, я резко поднимаюсь. Из кармана вылетает:
- Лось...
Запускаю руку и извлекаю оттуда прямоугольный розовый предмет.
Встряхиваю несколько раз.
- ...тись... ная!.. - отзывается он и замолкает, хоть затрясись. Ну,
все ясно.
А что, собственно?
- Бом-м-м... - неожиданно раздается заблудившийся раскат грома,
словно аукционный гонг.
Продано!
2
Друзья! Не стоит уповать
На чудеса. Чудес не будет.
Одно из двух: или волшебник палочку забудет,
Или вообще, он не умеет колдовать...
Удивительно, но тяга продолжить эту явно незаконченную вещь у меня
появилась только сейчас, трескучим зимним утром, семь лет спустя. А ведь
продолжение подразумевалось изначально (помнится, я даже намекал на это,
где-то в самом тексте).
Но это я сначала думал, что удивительно, а позже, поразмыслив, понял,
что к чему. Чтобы было яснее, поведаю одну маленькую историю. Надо
заметить, что за упомянутые выше семь лет я много написал и худо-бедно
публиковался в журналах и сборниках. И вот, как то раз, подходит ко мне
некто еще более "начинающий", нежели я, и заявляет:
- Слушай, помоги советом. Решил, вот, написать рассказ, а с чего
начать - не знаю...
Я ответил ему. Наверное, он слегка обиделся на мой ответ, хоть виду и
не подал. А я, между прочим, был абсолютно искренен:
- Нет ничего проще. Сначала напиши роман. Потом внимательно прочти
его. Затем отдели первую главу и перенеси в нее все находки, которые
обнаружишь в остальном тексте. Теперь этот, лишенный "изюминок" текст без
