отрезанными от общего потока цивилизации. И тут мы вступаем в область
качественного анализа...
Старик опять замолк и пожевал губами. Ушел в свои мысли. Олег к этому
привык. Олегу нравилось сидеть рядом со Стариком, просто молчать, просто
сидеть, и ему казалось, что знаний в Старике так много, что сам воздух
комнаты полон ими.
- Одному человеку для деградации достаточно нескольких лет. При
условии, что он - белый лист бумаги. Известно, что дети, которые почему-то
попадали в младенчестве к волкам или тиграм, а такие случаи отмечены в
Индии и Африке, через несколько лет безнадежно отставали от своих
сверстников. Они становились дебилами. Дебил - это...
- Я помню.
- Прости. Их не удавалось вернуть человечеству. Они даже ходили
только на четвереньках.
- А если взрослый?
- Взрослого волки не возьмут.
- А на необитаемый остров?
- Варианты различны, но человек неизбежно деградирует... степень
деградации... - Старик взглянул на Олега, Олег кивнул. Он знал это слово.
- Степень деградации зависит от уровня, которого человек достиг к моменту
изоляции, и от характера человека. Но мы-то говорим о социуме, о группе.
Может ли группа людей в условиях изоляции удержаться на уровне культуры, в
каковой находилась в момент отчуждения?
- Может, - сказал Олег. - Это мы.
- Не может, - ответил Старик. - Но для младенца достаточно пяти лет,
для группы, даже если она не вымрет, потребуется два-три поколения. Для
племени - несколько поколений... для народа, - может быть, века. Но
процесс необратим. Он проверен историей. Возьмем австралийских
аборигенов...
Вошла мать Олега. Она была причесана, надела выстиранную юбку.
- Я посижу с вами, - сказала она.
- Посиди, Ирочка, - сказал Старик. - Мы беседуем о социальном
регрессе.
- Я уж слыхала. Ты рассуждаешь, через сколько времени мы начнем
ходить на четвереньках? Так я тебе отвечу - раньше мы все передохнем. И
слава богу. Надоело.
- А ему не надоело, - сказал Старик. - И моим близнецам не надоело.
- Из-за него и живу, - сказала мать. - А вы его посылаете на верную
смерть.
- Если встать на твою точку зрения, Ира, - ответил Старый, - то здесь
смертью грозит каждый день. Здесь лес - смерть, зима - смерть. Наводнение
- смерть, ураган - смерть, укус шмеля - смерть. И откуда смерть выползет,
какое она примет обличье, мы не знаем.
- Смерть выползает, когда хочет, и забирает, кого пожелает, - сказала
мать. - Одного за другим.
- Нас больше, чем пять лет назад. Главная проблема - не физическое
выживание, а моральное.
- Нас меньше! Нас с тобой меньше! Ты понимаешь, нас совсем не
осталось! Что эти щенки могут без нас?
- Можем, - сказал Олег. - Ты в лес одна пошла бы?
- Лучше повеситься. Я порой на улицу боюсь выходить.
- А я хоть сейчас пойду. И вернусь. С добычей.
- То-то сегодня Дика с Марьяшкой еле спасли.
- Это случайность. Ты же знаешь, что шакалы стаями не ходят.
- Ничего не знаю! Пошли все-таки стаей или нет? Пошли?
- Пошли.
- Значит, ходят...
Олег не стал больше возражать. Мать тоже замолчала. Старый вздохнул,
дождался паузы и продолжал свой монолог:
- Я почему-то сегодня вспомнил одну историю. Тысячу лет не вспоминал,
а сегодня вспомнил. Случилось это в 1530 году. Вскоре после открытия
америки. Немецкое китобойное судно шторм занес к заснеженным гористым
берегам неизвестной земли. Это была Гренландия. Корабль бросил якорь, и
моряки спустились на берег. Они увидели полуразрушенную церковь, потом
остатки каменных хижин. В одной из хижин лежал труп рыжеволосого мужчины в
одежде, кое-как сшитой из тюленьих шкур, рядом - сточенный ржавый железный
нож. И запустение, холод, снег...
- Не пугай, Боря, - сказала мать. Пальцы ее нервно выстукивали по
столу. - Исторические сказки...
- Погоди. Это не сказка. Это строго документировано. Ты помнишь,
Олег, кто такие викинги?
- Вы рассказывали о викингах.
- Викинги бороздили моря, завоевывали целые страны, они заселили
Исландию, высаживались в Америке, которую называли Винланд, даже основали
свое царство в Сицилии. И у них была крупная колония в Гренландии.
Несколько поселков, стояли каменные дома, церкви и так далее. Но вот
корабли викингов перестали выходить в море. Прервалась связь и с колонией
в Гренландии. А тем временем климат там становился все более суровым, скот
вымирал, посевы замерзали, и гренландские поселения приходили в упадок. В
первую очередь потому, что потеряли связь с остальным миром. В середине XV
века в последней церкви в Гренландии была сыграна последняя свадьба.
Потомки викингов дичали, их было слишком мало, чтобы противостоять стихии,
и слишком мало, чтобы добиться прогресса, слишком мало, чтобы хоть
сохранить старое. Нет, ты представляешь себе трагедию - последняя свадьба
в целой стране? - Старый обращался к матери.
- Твои аналогии меня не убеждают, - сказала мать. - Много ли было
викингов, мало ли - ничто их бы не спасло.
- А ведь альтернатива была. Приди тот немецкий корабль несколькими
десятилетиями раньше - и все сложилось бы иначе. Те гренландцы могли
уплыть на континент и вернуться в человеческую семью. Или по-другому -
наладились бы заново связи с другими странами, появились бы торговцы,
новые поселенцы, новые орудия труда, пришли бы новые знания. И все было бы
иначе...
- К нам никто не приплывет, - сказала мать. - Хватит, Боря, а?
- Наше спасение - не вживание в природу, - сказал Старик уверенно. -
Нам нужны инъекции человеческой культуры, нам нужна помощь. Помощь
остального человечества. В любой форме. И потому я настаиваю, чтобы твой
сын шел за перевал. Мы еще помним. И наш долг - не обрывать нить.
- Пустой разговор, - устало ответила мать, - водички согреть?
- Согрей, - сказал Старый. - Побалуемся кипятком. Нам грозит
забывание. Уже сейчас носителей хотя бы крох человеческой мудрости
остается все меньше. Одни гибнут, умирают, другие слишком поглощены
борьбой за выживание... И вот появляется новое поколение. Вы с Марьяной
еще не так резко выражены, вы - переходный этап. Вы - как бы звено,
соединяющее нас с нашим будущим. Каким оно будет, ты представляешь себе?
- Мы не боимся леса, - сказал Олег. - Мы знаем грибы и деревья, мы
можем охотиться в степи...
- Я боюсь будущего, в котором господствует новый тип человека -
Дик-охотник. Он для меня - символ отступления, символ поражения человека в
борьбе с природой.
- Ричард - хороший мальчик. Только диковатый, - сказала мать из
кухни. - Ему нелегко приходится одному.
- Я не о характере, - откликнулся дед. - Я о социальном явлении.
Когда ты, Ирина, научишься абстрагироваться от повседневных мелочей?
- Буду я абстрагироваться или нет, но если бы той зимой Дик не убил
медведя, мы все перемерли бы с голоду, - сказала мать.
- Дик уже ощущает себя аборигеном этих мест, хозяином леса. Он бросил
ходить ко мне пять лет назад. Я не уверен, помнит ли он азбуку.
- Зачем? - спросила мать. - Книг все равно нету. И письма писать
некуда. И некому.
- Дик много песен знает, - сказал Олег. - И сам сочиняет.
Олегу стало немного стыдно, что ему приятно ощущать
недоброжелательство Старика к Дику, и потому он стал Дика защищать.
- Не в песнях дело. Песня - заря цивилизации. А для малышей Дик -
кумир. Дик-охотник! А для вас, бабы, он пример. "Посмотри на Дика. Вот
хороший мальчик!" А для девчонок он - рыцарь. Ты не обращала внимания,
какими глазами на него глядит Марьяшка?
- Пускай глядит. Замуж выйдет. Для поселка хорошо.
- Мама! - не выдержал Олег.
- А что?
Мать, как всегда, ничего не замечала вокруг, жила в каком-то своем
мире, пережевывала древности.
- И тебя радует мир Диков, дичат, дикарей? - Старик был зол. Он даже
грохнул кулаком по столу. - Мир благополучных быстроногих дикарей?
- А что ты предлагаешь взамен?
- Вот его, - Старик положил тяжелую ладонь на затылок Олегу. - Мир
Олега - это мой мир, это твой мир, от которого ты пытаешься отмахнуться,
хотя тебе-то никакого другого не дано.
- Боюсь, ты не прав, Боря, - мать пошла на кухню, сняла с огня миску
с кипятком и принесла в комнату. - У нас сахар кончился.
- У меня тоже, - сказал Старик. - Сейчас корни худые, несладкие. Эгле
говорит, что придется месяц потерпеть. Поедим с хлебом. Ты же
интеллигентная женщина, ты должна понимать, что мы как общество обречены
на вырождение, если будем делать ставку на Дика, если на смену нам придут
дикари-охотники.
- Не согласна с тобой, Боря, - сказала мать. - Нам бы выжить. Я
сейчас не о себе конкретно говорю, а о поселке. О детишках. Когда я гляжу
на Дика или на Марьяшку, у меня появляется надежда. Ты их называешь
Дикими, а я думаю, что они смогли приспособиться. И если они сейчас
погибнут, мы все погибнем. Слишком велик риск.
- А я, значит, не приспособился? - спросил Олег.
- Ты меньше других приспособился.
- Ты просто боишься за меня, - сказал Олег. - И не хочешь, чтобы я
шел в горы. А я из арбалета стреляю лучше Дика.
- Я боюсь за тебя, конечно, боюсь. Ты у меня один. Ты все, что у меня
осталось. А ты с каждым днем все больше от меня отрываешься, уходишь
куда-то, чужим становишься.
Старик мерно шагал по комнате, так бывало, если он недоволен
учениками, если они ленятся. Нагнулся, поднял с табуретки глобус. Он его
сделал из гриба-гиганта, который вырос той зимой у сарая. Они тогда вместе
с Олегом терли краски, цветную глину, которую Марьяна с Лиз отыскали у
ручья, ту самую, из которой теперь делают мыло. Ее высушили, получилось
два цвета - белый и серый. А сам гриб был сиреневым. И Старый по памяти
нарисовал все материки и океаны. Глобус получился бледным, а за два года
еще больше побледнел и стерся, стал, как круглое облако.
Старик положил глобус на ладонь.
- Атлант, - сказала мать.
Олег увидел на столе маленькое пятнышко розовой плесени. Это не
желтая, это ядовитая плесень. Он осторожно стер пятнышко рукавом. Глупо,
когда родная мать предпочитает тебе другого. В общем это предательство.
Самое настоящее предательство.
- Мы с тобой умрем, - сказал Старик.
- И отлично. Пожили достаточно, - сказала мать.
- Тем не менее не спешим умирать, цепляемся за эту жизнь.
- Мы трусливы, - согласилась мать.
- Мы с тобой умрем, - продолжал Старик, - но поселок должен жить.
Иначе пропадает смысл нашего с тобой существования.
- Шансов выжить больше у поселка охотников, - сказала мать.
- Больше шансов выжить у поселка таких, как Олег, - сказал Старик. -
Если править нашим племенем будут Дик и ему подобные, то через сто лет
никто не вспомнит, кто мы такие, откуда пришли, зачем живем.
Восторжествует право сильного, законы первобытного племени.
- И будут они плодиться и размножаться, - сказала мать. - И станет их
много. И изобретут они колесо, а еще через тысячу лет паровую машину, -
мать засмеялась, как будто заплакала. Шмыгнула носом.
- Ты шутишь? - спросил Олег.
- Ирина совершенно серьезна, - ответил Старик. - Борьба за
существование в элементарной форме приведет к безнадежному регрессу.
Выжить такой ценой, ценой вживания в природу, ценой принятия ее законов -
значит, сдаться.
- Но все-таки выжить, - сказала мать.
- Она так не думает, - сказал Олег.
- Конечно, она так не думает, - согласился Старый. - Я знаком с
Ириной уже двадцать лет. И знаю, что она так не думает.
