песенка спета. Никакое мясо козы мне не поможет. И идти надо самому -
ребятам не дотащить меня до перевала... Что же Олежка? Блоха - это крайняя
степень невезения, словно рок, притаившийся в скалах или в лесу, не хочет
отпускать нас к человечеству, словно лес хочет превратить нас в своих
детей, в шакалов на двух ногах - он согласен терпеть наш поселок, но
только как свое собственное продолжение. А не как отрицание. Там, за
глыбой, темнеет обрыв, вроде бы невысокий обрыв, но если Олег сейчас
упадет вниз, он же связан, он разобьется. Где веревка, где вторая веревка,
надо примотать его к тому камню...
Томас полз вниз, хорошо, что вниз, вниз ползти легче, и только жжет
снег - почему-то снег умудряется проникать всюду и очень жжет грудь, а
когда кашляешь, кашляешь тихонько, чтобы не разорвать легкие, а кашель
накапливается и рвется из груди, и его ничем не удержишь.
Томас полз вниз, волоча за собой веревку, которая казалась ему
невероятно тяжелой, свинцовой, веревка разматывалась и волочилась, как
змея. Олег забился по-птичьи, стараясь разорвать путы, затылок его
колотился о камень, и Томасу физически передавалась боль, владевшая
Олегом, владевшая им в кошмаре, но тем не менее реальная,
трансформировавшаяся в видение - Олегу в этот момент казалось, что на него
упала крыша дома, - до Олега оставалось метров десять, не больше, Томас
понимал, что тот его не слышит, не может услышать, но твердил: "Потерпи, я
иду", а сам старался поднять голову, чтобы увидеть, не возвращаются ли
Марьяна с Диком, но они как назло не возвращались.
Главное - успеть, успеть, прежде чем Олег скатится к обрыву, тогда
будет поздно - и поздно будет идти к перевалу, поздно завершать поход,
который растянулся на шестнадцать лет. Эти малыши-глупыши не знают, что
там, за перевалом, я первым делом отыщу пачку сигарет, пускай они дивятся,
бегают, охают, а я усядусь в кресло, в мягкое кресло, и затянусь впервые
за эти годы. Марьяшка испугается, почему из меня идет дым, а у меня
закружится от первой затяжки голова... Почему у меня сейчас кружится
голова? Я же не курю?
Когда Томас дотянулся до Олега, он на несколько секунд потерял
сознание - все силы ушли на то, чтобы доползти. Тело, движимое только этим
отчаянным желанием, отказалось более подчиняться, как бы выполнив все, на
что было способно.
Томаса привел в себя порыв ледяного ветра, принесший заряд снега, а
может, невнятный шепот Олега и его хриплое дыхание. Томасу больше всего на
свете хотелось закрыть глаза, потому что вот так лежать, ничего не делать,
ни о чем не думать - это и было теплой, уютной сказкой, исполнением
желаний.
Олег сдвинулся еще на метр, он бился, стараясь освободиться от
веревок, отталкивался связанными ногами от глыбы. Томас подтянул к себе
веревку, стараясь сообразить, как ему примотать Олега надежнее к скале, и
никак не мог понять, как это делается, а потом оказалось, что рука его
пуста - веревку он выпустил, ее конец, свернутый кольцом, остался в
нескольких метрах сзади, и вернуться к нему не было сил. Томас подтянулся,
чтобы уцепиться за ноги Олега, но тот сильно дернулся и отбросил Томаса,
тело которого не почувствовало боли.
Томас понял, что так ему Олега не удержать, и что Олег будет
вырываться и дальше, и что Олег, даже связанный, куда сильнее Томаса, и
потому Томас возобновил свое медленное путешествие к обрыву, чтобы
оказаться между ним и Олегом, превратиться в барьер, в препятствие, в
неподвижную колоду. Томасу казалось, что он ползет несколько часов, и он
умолял, уговаривал Олега потерпеть, полежать спокойно, и все же, когда ему
удалось наконец доползти до узкой полки, отделявшей Олега от обрыва, Олег
сполз уже так низко, что Томасу буквально пришлось протискиваться между
телом Олега и острыми камнями на краю.
И, наверное, Томасу удалось бы откатить, оттащить Олега обратно,
наверх, хотя бы на несколько метров, к безопасности, если бы сам он мог
удержаться за зыбкий край сознания и не решил бы передохнуть несколько
секунд, прежде чем приниматься за сизифов труд...
Марьяна прибежала к лагерю, запыхавшись. Ей казалось, что она
отсутствовала несколько минут, на самом деле ее не было больше часа. Она
бежала прямо к палатке, и потому не сразу поняла, что произошло. Она
увидела только, что лагерь пуст, и сначала даже откинула край палатки,
решив, что Томас с Олегом прячутся там от снега, хотя палатка лежала
плоско на земле и спрятаться под ней никто бы не мог.
Марьяна в растерянности оглянулась и увидела след в снегу, который
уходил вниз к скале, след такой, будто кто-то тащил по снегу тяжелый груз,
и ей сразу почудилась страшная картина, как то животное, которому
принадлежали круглые, как от бочки, следы, тащит обоих мужчин, и виновата
в этом только она, потому что побежала спасать козу и забыла о людях, о
больных людях в снежной пустыне, чего делать нельзя, нельзя. И все
получилось ужасно и глупо, потому что она не догнала Дика и не нашла козу,
а оставшись одна среди скал, испугалась, что не найдет пути к лагерю,
испугалась, за Томаса с Олегом, которые беспомощны, побежала обратно и вот
опоздала.
Марьяна семенила вниз по склону, всхлипывая и повторяя:
- Мамочка, мамочка...
Почему-то на снегу лежала веревка. Олегу удалось распутаться?
Она обогнула серую глыбу и увидела, что на краю обрыва лежит
связанный Олег, а Томаса нигде нет.
- Олег! Олежка! - закричала она. - Ты живой?
Олег не ответил. Он спал. Люди всегда засыпают, когда пройдет
припадок. Он был один, но след от его тела продолжался вниз, к обрыву, и
когда Марьяна заглянула вниз, она увидела, что там, недалеко, метрах в
пяти, лежит Томас, очень спокойно и как-то даже удобно, и поэтому Марьяшка
не сразу догадалась, что Томас уже мертв. Спустилась вниз, спеша и
обламывая ногти о ледяные камни, и долго трясла его, старалась разбудить и
только тогда поняла, что Томас умер, разбился. А Олег, который пришел в
себя, услышал плач Марьяны и спросил слабым голосом:
- Ты что, Марьяшка, что случилось? - Он совершенно не помнил, как
столкнул Томаса вниз, хотя потом, по следам, они смогли понять, как и
почему все произошло, и догадались, как умер Томас.
Дик вернулся в лагерь еще через два часа. Он не догнал козу и потерял
ее следы на большой каменной осыпи. На обратном пути он встретил следы
неизвестного животного и пошел по ним, думая подстрелить дичь и решив, что
если придет в лагерь с добычей, то можно будет сказать, что он нарочно
оставил козу в покое, пожалел Марьяну. И он искренне верил уже, что
пожалел Марьяну, потому что не выносил неудач.
И когда он узнал, что случилось в лагере без него, он оказался
трезвее и спокойнее остальных и сказал Олегу:
- Не говори глупостей, ты не мальчишка, никого ты не убивал и ни в
чем ты не виноват. Ты же не знал, что столкнул Томаса. Ты должен быть
благодарен ему, что он тебя старался удержать. Может, он ничего и не успел
сделать, вернее всего, он ничего не успел сделать, но все равно он хотел
тебя спасти. Может, даже так лучше, потому что Томас был совсем болен, он
мог умереть в любую минуту, а он хотел идти к перевалу, и потому нам
пришлось бы тащить его - и все погибли бы, и никто бы не дошел до перевала
и не вернулся обратно.
- Ты хочешь успокоить Олега, - отвечала Марьяна, раскачиваясь от боли
- она отморозила руки и ободрала их в кровь, когда старалась оживить
Томаса и когда они с шатавшимся от слабости Олегом тащили тело Томаса к
палатке. - Ты хочешь успокоить Олега, а виноваты мы с тобой. Мы их
бросили. Если бы мы не побежали за козой, Томас был бы жив.
- Правильно, - сказал Дик, - тебе не надо было бежать за мной. Это
глупость, женская глупость.
- Неужели ты не винишь себя? - спросила Марьяна.
Томас лежал между ними, закрытый с головой одеялом, и как будто
присутствовал при этом разговоре.
Я не знаю, - сказал Дик. - Я пошел за козой, потому что нам нужно
мясо. Нужно, чтобы дойти. Нужно всем. Мне меньше других, потому что я
сильнее всех.
- Я не хочу с ним больше говорить, - сказала Марьяна. - Он холодный,
как этот снег.
- Я хочу быть справедливым, - сказал Дик. - От того, что мы будем
метаться и стонать, никому не лучше. Мы теряем время. День уже перевалил
за середину.
- Олег еще слабый, чтобы идти, - сказала Марьяна.
- Нет, ничего, - сказал Олег. - Я пойду. Только надо взять у Томаса
карту и счетчик радиации. Он говорил мне, что если что-нибудь случится,
надо взять эти вещи.
- Не надо, - сказал Дик.
- Почему?
- Потому, что мы идем обратно, - сказал Дик спокойно.
- Ты так решил? - спросил Олег.
- Это единственный путь, чтобы спастись, - сказал Дик. - Послезавтра
мы будем в лесу. Там я найду добычу. Я вас приведу в поселок, я обещаю.
- Нет, - сказал Олег. - Мы пойдем дальше.
- Глупо, - сказал Дик. - Теперь у нас нет шансов перейти перевал.
- У нас карта.
- А почему ты веришь ей? Карта старая. Все могло измениться. И никто
не знает, сколько еще идти без еды по голому снегу.
- Томас сказал, что мы шли быстро, что остался один день.
- Томас ошибался. Он сам хотел туда, и он нас обманывал.
- Томас нас не обманывал. Он сказал, что там есть пища и мы будем
спасены.
- Ему хотелось в это верить, он был болен, он плохо соображал. А я
соображаю хорошо. Я понимаю, что мы останемся живы, только если вернемся
обратно.
- Я пойду к перевалу, - сказал Олег. Он сказал это, глядя на тело,
покрытое одеялом, он обращался к Томасу, он обещал ему идти дальше.
- Я тоже пойду, - сказала Марьяна, - как ты не понимаешь?
- Марьяшка, - сказал Дик, постукивая большим кулаком по камню,
отбивая такт словам. - Я еще могу понять Олега. Ему заморочил голову
Старый. Он всегда твердил ему, что он умнее, лучше нас с тобой, что он
особенный. Он не мог быть лучше нас в поселке или в лесу, он всегда
уступал мне. И даже тебе в лесу он уступает. Это ему нужна сказка о
перевале и речи о дикарях, которыми мы не имеем права стать. А я не
дикарь. Я не глупее его. Пускай тогда Олег идет, если он уверен. А тебя я
не пущу, тебя я уведу вниз.
- Глупости, глупости, глупости! - закричала Марьяна. - Нас послал
поселок. Нас все ждут и все надеются.
- Мы принесем больше пользы живыми, - сказал Дик.
- Пошли, - сказал Олег и протянул руку к одеялу, чтобы взять у Томаса
карту и счетчик. И он медленно сказал: - прости, Томас, что ты не дошел и
я беру у тебя такие ценные вещи. - Он откинул край одеяла, Томас лежал,
закрыв глаза, лицо его побелело, и губы стали тонкими. И Олег не смог
заставить себя дотронуться до холодного тела Томаса.
- Погоди, я сама, - сказала Марьяшка, - погоди.
Дик поднялся, подошел к скале, поднял со снега флягу, поболтал ею -
там плеснул коньяк. Дик отвинтил крышку и вылил коньяк на снег. Острый
незнакомый запах повис в воздухе. Дик завинтил крышку и повесил флягу
через плечо. Никто ничего не сказал. Марьяна передала Олегу сложенную
карту, счетчик радиации и нож Томаса.
- Нам его не закопать, - сказал Дик. - Надо отнести его под обрыв и
засыпать камнями.
- Нет! - сказал Олег.
Дик удивленно поднял брови.
- А что ты предлагаешь?
И глупо было отвечать, что нельзя на Томаса класть камни. Ведь Томас
мертв, и ему все равно.
Все сделал Дик. Олег и Марьяна только помогали ему. Больше они ни о
